– С ним история посложней, травмы более тяжелые, но угрозы жизни нет. Впрочем, его ведет другой специалист.

– А можно мне к нему?

– Вам вообще-то ходить не рекомендуется, – не запретил, а как бы напомнил доктор.

– Мне очень надо, – умоляюще сложив ладошки, попросила Арина.

– Ладно, – отчего-то снизошел доктор, – сейчас распоряжусь. Медсестра наложит вам шейный воротник, и можете ненадолго, очень осторожно и потихоньку пройти. Она вас проводит.

Медсестра, сменившая доктора, закрепив этот самый шейный воротник на Арине, помогла встать и выйти из палаты. Арина не преминула прихватить с собой портфель Виктора.

– Куда вы идти-то собрались? – неодобрительно спросила медсестра.

И только тут Арина сообразила, что не знает, в какой именно палате лежит Виктор.

– К другому пострадавшему, которого привезли вместе со мной. В какой он палате, не знаете?

– Не знаю. Идем, на пост вас проведу, там спросите.

Арина представилась, спросила про господина Краста, сообщив, что они вместе попали в аварию.

– А кто вы ему? – подозрительно спросила дежурная медсестра.

– Я работаю с ним, – осторожно ответила Арина.

– Восьмая палата, – сообщила медсестра и предупредила: – Только у него там жена.

– Какая жена? – нахмурилась, не понимая, о ком идет речь, Арина.

– Ну как какая? – удивилась, в свою очередь, женщина и на всякий случай заглянула в книгу регистрации. – Ну вот, – удовлетворенно повторила она, ткнув пальцем в записи: – Законная жена, зарегистрированная в браке, Элла Краст, – и, захлопнув тетрадь, объяснила: – Все, как положено. По инструкции, мы сразу же сообщили его семье в Питере, что Виктор Олегович попал в аварию. И жена прилетела первым же рейсом, вот уж полчаса у него в палате сидит.

– А дети? – находясь в какой-то прострации, отчего-то спросила Арина.

– Дети? – недоуменно переспросила медсестра. – Дети нет, не прилетели. Зачем им летать-то? Старшей дочери пятнадцать, среднему десять, по-моему, а младшенькому и вовсе полгодика. Какая от них помощь сейчас? А пациенту не общение надо, а уход.

– Спасибо, – поблагодарила Арина, у которой вдруг резко и сильно заболела голова. – Я только навещу, – не то оправдываясь, не то предупреждая возможные вопросы, сказала она и спросила ту медсестричку, что привела ее к посту: – Поможете дойти?

– Идемте, – неодобрительно сказала женщина, осуждающе покачав головой. – Вам покой нужен и постельный режим. А вы тут расходились по коридорам.

– Я быстро, – пообещала Арина, – только посмотрю, как он там, и отдам документы.

Значит, трое детей? Младшему полгода. И жена. Законная. Зарегистрированная.

Все как положено.

Виктор рассказывал Арине, что был женат, но давно развелся с женой, не сложилась у них совместная жизнь. Есть двое детей, но уже большие. У них с отцом прекрасные отношения, но видятся, к сожалению, редко – дети учатся в Европе.

Голова разболелась еще пуще.

Поддерживаемая медсестрой, чувствуя накатывающую волнами слабость и дурноту, и усиливающуюся головную боль, Арина кое-как дошкандыбала до нужной палаты.

У специальной реанимационной койки, на которой лежал Виктор Краст, подключенный к каким-то аппаратам, на стуле сидела женщина в одноразовом медицинском халате-пелерине, красивая той красотой, с которой не рождаются, а долгими годами доводят до изысканного совершенства, шлифуя и ограняя всеми возможными способами и процедурами. Женщина, излучавшая уверенность и устойчивую привычку к богатой жизни, которую транслировало в мир все ее существо. У нее была некая невидимая аура, которую могут излучать только люди, на самом деле долгие годы живущие в богатстве.

Виктор находился в сознании и, увидев Арину, вошедшую в палату, в сопровождении сестрички, посмотрел ей прямо в глаза напряженным взглядом и поспешил заговорить, опережая девушку.

– Элла, – произнес он чуть охрипшим голосом, – это Арина, я тебе говорил, она экономист, представитель наших поставщиков, мы вместе ехали в министерство, – и спросил Арину дружески-озабоченным тоном: – Как вы, Арина, не сильно пострадали?

– Приятного мало, получила некоторые повреждения, но обошлось без переломов, – заставила себя улыбнуться Арина, но не удержалась, посмотрела ему в глаза особым взглядом, добавив: – Но пострадала.

Виктор Краст никогда бы не стал бизнесменом такого уровня, если бы не умел выдерживать взгляды любой эмоциональной и смысловой насыщенности: от убийственной ненависти до больного обожания. Поэтому он не отвел глаза и от Арины.

– А как вы, Виктор Олегович? – искренне поинтересовалась та. – Врач сказал, у вас тяжелые травмы, но опасности для жизни нет.

– Сейчас Виктора Олеговича готовят к операции, – ответила за Краста его жена, улыбнувшись Арине нейтральной светской улыбкой, не значившей ровным счетом ничего, и великодушно пояснила: – В основном пострадала правая сторона, есть переломы, сильные ушибы, сотрясение мозга. Травмы действительно тяжелые.

– Я, собственно, пришла узнать, как вы, Виктор Олегович, и вот, – Арина протянула руку за портфелем к медсестре, продолжавшей поддерживать ее под локоток, – принесла ваш портфель с документами. Я их из машины забрала, наверняка там что-то важное.

– Вот это вы молодец! – похвалил Краст, искренне порадовавшись (значит, и на самом деле есть в этом портфельчике что-то очень важное). – Я уж волноваться начал, Эллу даже к гаишникам хотел отправить.

Арина передала портфель госпоже Краст в руки, выдавила из себя еще одну вымученную улыбку и скомканно попрощалась:

– Выздоравливайте, Виктор Олегович. Успешной вам операции, и до свидания.

– И вы выздоравливайте, Ариночка, – сердечно напутствовал он ее отечески-дружественным тоном малознакомого человека.

Обратный путь в свою палату Арина запомнила с трудом, голова кружилась и болела, накатывала тошнота, да и все тело разболелось как-то сразу в один момент, а перед глазами все расплылось от навернувшихся, невыплаканных слез.

Медсестричка буквально дотащила девушку последние метры до койки, уложила, отчитывая нерадивую пациентку, пообещала нажаловаться врачу и ушла.

Арина уставилась невидящим взглядом в потолок и… не разрешила себе плакать.

Нашарила рукой на тумбочке у кровати смартфон и набрала бабушкин номер.

– Ба… – прохрипела она, – я попала в аварию…

– Где ты, детка? – ровным голосом спросила Анна Григорьевна, и Арина мысленным взором увидела, как сразу же собралась бабуля, как распрямила плечи, готовясь встречать очередной жизненный удар, и улыбнулась.

И только тогда, через эту горькую улыбку любви к своей необыкновенной бабушке, которая сейчас примчится спасать, выручать, прикрывать свою внученьку от всех бед и напастей, прорвались ее горькие слезы.

– Я в Склифосовского, – улыбалась, заливаясь слезами, Арина. – Жива, ничего не переломано, – и зажмурилась, уговаривая себя не пугать бабулю, не жаловаться… – Ба… – и произнесла тоном обиженного ребенка, – мне так плохо. Так плохо.

– Я уже еду, детка, держись! – подбодрила ее своим особым голосом бабушка, как умела только она.

Только она.

– Совсем немного продержись, я сейчас приеду.

– Я держусь, бабуль, держусь, – сквозь слезы пообещала внучка.

К тому моменту, когда перепуганная Анна Григорьевна примчалась в больницу, Арину уже перевели в отделение травматологии, в отдельную вип-палату. Кто оплатил эту дорогущую шикарную палату – ее начальство или сам господин Краст проявил внимание и заботу такого рода, Арине было безразлично.

Уединенность – это единственное, что ей сейчас требовалось больше, чем медицинский уход.

– Ариша, детка, – Анна Григорьевна влетела в палату стремительной, энергичной походкой, – я уже пообщалась с твоим лечащим врачом и все разузнала.

Бабушка поставила на тумбочку пакеты с гостинцами, наклонилась к внучке, у которой тут же потекли слезы, поцеловала ее в лоб, погладила по голове, поцеловала еще раз и села на стоявший у койки стул, взяв в руку ладошку Арины.

– Все, Аришенька, включая и новость о твоей беременности, – добавила Анна Григорьевна.

– Бабушка, – плакала Арина, – у него жена.

– Ну, – качнула головой Анна Григорьевна, сразу же поняв, о ком и о чем идет речь. – Этого можно было ожидать, все же не мальчик, уже сорок лет.

– Нет, ты не поняла, – объясняла Арина. – У него настоящая, законная жена, а не бывшая. И дети. Трое. Старшей пятнадцать, среднему десять, а младшему… – она прикрыла глаза, справляясь с подступающей истерикой, – младшему полгода, ба. Полгода, понимаешь!