Право открыть третий день досталось Шарлю Перро.
На вопрос Анжелики о теме дня он ответил уверенно, как будто сообщая нечто само собой разумеющееся:
— Превратности любви!
Тема, разумеется, не вызвала возражений, и каждый начал вспоминать подходящую историю…
1
— В одном исключительно благополучном, добропорядочном и богатом королевстве, — начал Перро свой рассказ, — жили на радость своим подданным блистательный король, его прекрасная августейшая супруга и очаровательная малютка — дочь.
В этом королевстве все было не такое, как в других странах, то есть гораздо лучше. К примеру, в королевской конюшне обитал осел, с виду ничем не отличавшийся от ослов, населяющих соседние королевства, но это вислоухое животное было наделено редким даром испражняться в своем стойле исключительно золотом и серебром. И этот осел был далеко не единственной достопримечательностью процветающего королевства.
Прошла череда счастливых лет, и, как это неизбежно случается после эпохи везения, которая никогда не бывает бесконечной, на королевство обрушивается страшное несчастье: королева сражена тяжким недугом, настолько тяжким, что ей остается лишь наскоро попрощаться с жизнью.
Короля, понуро стоящего у ее смертного одра, она просит позаботиться об их подросшей дочери, а если у него возникнет желание жениться вторично, то выбрать такую женщину, которая будет прекрасней ее…
Король, горько рыдая, уверяет умирающую в том, что навсегда останется одиноким, потому что нет и не может быть на свете женщины прекрасней ее.
Королева умирает, а ее безутешный супруг впадает в такое отчаяние, что все окружающие начинают опасаться, как бы он не наложил на себя руки, забыв о долге короля и отца…
Но, как было начертано на кольце Соломона Мудрого, все проходит, и когда минул год традиционного траура, сразу же начал обсуждаться вопрос о новой женитьбе короля. Множество прелестных принцесс и овдовевших красавиц королев давало понять о том, что каждая из них совсем не прочь скрасить одиночество августейшего вдовца, но ни одна из них не могла успешно соперничать с покойной королевой…
И вдруг король заявляет во всеуслышание, что считает бессмысленным дальнейший поиск невесты, потому что, как он убедился, нет на свете женщины, которая была бы прекраснее его покойной супруги. Придворные начали было наперебой восхвалять королевское благородство и верность памяти покойной, но король знаком требует молчания и в наступившей гробовой тишине заявил, что все же есть на земле одно существо женского пола, которое способно превзойти красотой безвременно ушедшую королеву…
Он помолчал минуту, не без удовольствия наблюдая за выражением придворных лиц, и произнес:
— Я думал, вы сами догадаетесь. Это ведь наша с нею дочь! Да, только она может соперничать красотой с матерью!
— А-а-а, — разочарованно протянул канцлер, выражая общее настроение. — Но что это меняет, ваше величество? Это ведь дочь…
И он развел руками.
— А чем это моя дочь хуже любой другой женщины? — прищурясь, спросил король. — Вы признаете, что принцесса превосходит красотой свою мать?
— О да, — ответил канцлер.
Придворные, естественно, поддержали его одобрительными возгласами.
— Следовательно, — проговорил король, — во исполнение последней воли моей горячо оплакиваемой супруги я обязан жениться на принцессе, а чья она при этом дочь, не так уж важно. Верно я говорю, господа?
— Верно! — наперебой закричали придворные, хорошо понимая, что от громкости крика зависит их благополучие.
И вот король объявляет народу, что намерен жениться на своей дочери!
Народ, как это всегда бывает в подобных случаях, ответил ни к чему не обязывающим молчанием.
Принцесса, узнав о решении отца, впала в отчаяние и помчалась к своей крестной — доброй фее, которая жила в лесной глуши, вдали от столичных интриг и страстей. Фея научила крестницу, как расстроить ужасную свадьбу: нужно потребовать от отца-жениха подвенечный наряд оттенка ясных дней.
Эту задачу не по силам решить ни одному смертному, так что король вынужден будет развести руками и отказаться от своего преступного замысла.
Но наивная фея не представляла себе истинного могущества королевской власти. Услышав от дочери совершенно невыполнимое требование, король ничуть не смутился и не стал разводить руками. Он приказал вызвать придворных портных, и когда они склонились перед ступенями его золоченого трона, самым будничным голосом заказал подвенечный наряд требуемого оттенка.
Выслушав его слова, портные упали на колени и заявили, что этот заказ никак невозможно выполнить кому-либо из смертных.
— Что ж, — проговорил король, — если так, то я вас отправлю на тот свет, где у вас появится гораздо больше возможностей, чем у обыкновенных смертных.
Портные затрепетали, как рыба на сковородке.
— А… а через сколько месяцев потребуется это? — спросил главный портной.
— Завтра, — ответил король.
И что же? Утром следующего дня наряд оттенка ясных дней уже красовался на изящном столике возле королевского трона!
Узнав об этом, фея несколько растерялась, но, придя в себя, посоветовала крестнице попросить нечто совершенно невыполнимое — платье из волшебного шелка, называемого лунный свет.
И снова просчиталась добрая фея.
Королевские золотошвейки всего лишь за четыре дня выткали волшебный шелк и сшили из него прекрасное подвенечное платье!
Оно было настолько прекрасным, что принцесса, придя в совершенно искренний восторг, едва не покорилась воле отца, однако вовремя опомнилась и стремглав помчалась к своей крестной.
По ее совету принцесса потребовала от жениха диадему из драгоценных камней всех цветов радуги. Увы, придворный ювелир под страхом нечеловеческих пыток через неделю принес королю именно то, что требовалось!
Фея обескураженно развела руками и посоветовала крестнице пойти на крайнюю меру — потребовать от короля ни больше ни меньше чем шкуру его драгоценного осла. Однако порочная страсть оказалась сильнее и корыстолюбия, и здравого смысла, и, наконец, чувства благодарности к ослу, столько лет пополнявшего королевскую казну своими драгоценными испражнениями, — и принцессе в торжественной обстановке вручили его шкуру!
И тогда принцесса бежит из дворца куда глаза глядят, вымазав лицо сажей и набросив на плечи ослиную шкуру, но при этом не забыв прихватить с собой свои дивные наряды и украшения.
Королевская стража тщетно ищет беглянку по всей стране.
Тщетность поисков легко объясняется не столько привычной недобросовестностью стражи, сколько тем смягчающим обстоятельством, что стража искала принцессу, а не какую-то чумазую нищенку с ослиной шкурой на хрупких плечах!
А нищенка в ослиной шкуре бредет от селения к селению, от города к городу, и забрела она в соседнее государство, где одна сердобольная крестьянка доверила ей ухаживать за свиньями и поселила в полуразвалившейся лачуге. В селении нищенке дали прозвище Ослиная Шкура, и все, вплоть до последнего батрака, не отказывали себе в удовольствии обидеть ее, будто догадывались, что перед ними — переодетая принцесса.
Только и радости было у нее, что по воскресеньям запираться в своей лачуге и примерять роскошные наряды перед осколком зеркальца, вспоминая о былом благополучии.
Естественно, этим государством правил король и, что тоже вполне естественно, у него был достаточно взрослый сын, который как-то на прогулке одним воскресным утром увидел покосившуюся лачугу и, словно ведомый какой-то неведомой силой, приблизился и заглянул в щель между досками ветхой двери…
Он увидел редкой красоты принцессу в платье из шелка лунный свет и увенчанную диадемой, отливающей всеми цветами радуги.
Как зачарованный, он смотрел на красавицу, а она, вдруг сделав резкое движение рукой, уронила перстень, который подкатился к двери и выпал в широкую щель прямо к ногам потрясенного принца.
Красавица почему-то не стала искать свою драгоценность, будто знала, что ее подобрал тот, чье присутствие за дверью она ощущала довольно явственно. Принц же, подобрав перстень, не решился постучать в дверь и поспешно вернулся во дворец, где так и не смог прийти в себя от прекрасного видения. Он утратил покой, сон и даже аппетит, думая только о ней, о таинственной красавице в роскошном платье и с диадемой на очаровательной головке. Принц приказал узнать, кто она, и ему доложили, что в лачуге обитает никакая не красавица с диадемой, а всего лишь грязная нищенка под именем Ослиная Шкура.