Казалось, было бы логично то, что глава отдела должен знать большинство языков перевода, чтобы определить качество работы. Рита действительно знала французский, но очень слабо, и ничего, казалось, не могло убедить её в обратном, если она утверждала, что “строчка не звучит”.
Редактор французского языка, он же редактор арабского и иврита, Моше, который, в отличие от Риты, в большинстве случаев был согласен с переводчиками французского, появлялся в таких случаях на их собраниях и авторитетно заявлял, что он пропускает тот или иной перевод, ему он “звучит”. Он оглядывался на роптавших переводчиков французского, и бросал пару ободряющих фраз на их родном языке, подтверждая своё мнение. Моше был выходцем из Марокко, и знал в совершенстве три языка.
Галит, обретя необходимую поддержку в лице редактора, обращала возмущённый взгляд на Риту, но та была непоколебима. Она открывала словарь и потрясала найденной страницей, где было написано, какие нюансы имеют то или иное слово или фраза. И если то самое значение, использованное переводчиками французского, в словаре отсутствовало, то перевод приходилось переделывать.
Таня с Дианой, которые тоже знали французский и могли следить за этими перепалками, были молчаливо солидарны с Галит и её коллегами. Но однажды настал такой момент, когда они тоже оказались на баррикадах и были вынуждены защищаться.
Их троица была занята переводом стихов Матушки Гусыни с французского и английского языков. Сказки известного сборника не входили в их проект.
В числе остальных, Тане выпало переводить знаменитые строчки стихотворения “Remedy”:
For every evil under the sun
There is a remedy or there is none.
If there is one, try and find it.
If there is none, never mind it.
Таня уже интересовалась переводами своих предшественников. В различных источниках само слово “remedy” было переведено как “лекарство”, “излечение”, “решение” и “спасение”. Но Таня продолжала крутить в голове оригинальные строчки, и слово “evil” – “зло” в данном контексте не давало ей покоя. Её ум искал чего-то более подходящего концепции зла, чем лекарство или спасение.
Наконец, она напомнила самой себе, что занимается литературным переводом, и, следовательно, придерживаясь основной смысловой линии, может позволить себе проявить творчество. Так родились следующие строки:
В чертогах светлых Немезиды
Зло наказание найдёт.
Хоть иногда, как ни проси ты,
Она на помощь не идёт.
Найти попробуй наказанье
Поступку злому или же
Не мучай сердце ожиданьем
И не ищи его уже.
Когда Таня показала перевод Диане и Дине, те на мгновение умолкли. Они уже знали, что Таня потратила много времени на поиски рифм и размер стиха, но результат всё равно был неожиданным и, конечно же, спорным.
– А ты уверена, что “remedy” можно перевести, как наказание? – осторожно спросила Дина.
Она сидела, сложив руки на чёрной узкой юбке, традиционно прикрывающей колени.
– Ну, не совсем, – неопределённо протянула Таня.
Теперь она повернулась к Диане и ждала ответа от неё. Та продолжала вчитываться в строчки на Танином экране и молчала.
– Ты понимаешь, что Рита это не пропустит? – наконец спросила она.
Теперь она смотрела Тане прямо в глаза. Её взгляд был твёрдым и серьёзным.
– Да, понимаю, – вздохнула Таня, – и именно поэтому и спрашиваю вас.
Она знала, что Ритино определение художественного перевода практически исключало творчество. Рита была фанатом построчного перевода с минимальными отступлениями от оригинала, даже если это шло вразрез с проявлением индивидуальности переводчика. “Машинный перевод”, как однажды в пылу спора назвала это Галит. Рита тогда нисколько не смутилась такому сравнению. Наоборот, она, казалось, была согласна с таким определением и не находила в нём ничего предосудительного. Была бы её воля, она, скорее всего, ограничилась бы подстрочником, поступившись поэзией с её нюансами и многозначностью.
Диана неуверенно пожала плечами. Таня снова вздохнула. Их краткая дискуссия не привела ни к какому результату. Они разошлись по своим местам. В конце дня Таня помедлила, но затем всё же послала спорный перевод Рите. Авось, пронесёт!
Не пронесло. До общего собрания в четверг было ещё два дня, но на следующее же утро Лена забежала к ним и попросила всё переделать. Ей некогда было слушать Танины контраргументы. Лена торопилась. Шла вторая неделя апреля. Надвигались праздники. Песах длился целую неделю, в течение которой их издательство будет закрыто, поэтому многое нужно успеть сделать, чтобы начальство в Нью-Йорке не требовало ледяным канцелярским языком быть внимательнее к качеству перевода.
Нью-йоркское начальство никогда не выходило из себя и не опускалось до гневных выговоров, заканчивающихся улыбками и дружескими похлопываниями по плечу, как было принято раньше. Вместо этого, послания, обнаруживаемые рано утром в электронной почте, были суше, конкретнее и официальнее.
Иногда Рита оставалась в офисе позже остальных – ждала звонка от начальства, которое только-только появлялось в это время на работе и посылало свои указания уже после того, как сотрудники тель-авивского филиала покидали свои рабочие места.
Но в этот день все офисные баталии отошли для Тани на второй план. Дело в том, что накануне вечером объявился Славик. Он давно не давал о себе знать, был занят, как он сам объяснял, “расширением дела на восток”. Их фирма открыла филиал в Казахстане, куда Славик даже летал на неделю, чтобы “налаживать производство”, как из-за его плеча сообщал дядя Саша, когда Славик, наконец, вернулся, и они обеими семьями собрались у экранов компьютеров разговаривать. Повод был уважительный – тридцатилетний юбилей свадьбы Мариных.
Родители Тани послали по такому случаю им посылку, а Антоша, увлечённый общим настроением, даже достал скрипку и сыграл в прямом эфире марш Мендельсона.
Уже после, когда все разошлись, и Таня со Славиком остались одни, если это можно было так назвать, они обсудили самую главную новость. В Тель-Авиве открывался какой-то очередной съезд рекламщиков, и Славик с коллегами должен был там представлять свою организацию. Это было невероятно! Так далеко географически их фирма ещё не забиралась. Это был прорыв, которым Славик очень гордился лично.
Таня внимательно кивала и понимала, что он очень волнуется от возложенной на него ответственности.
– И на сколько ты приедешь? – поинтересовалась она, когда он выжидающе замолчал и хлебнул из стоящей рядом кружки, одним глазом всё равно косясь на неё.
– Дней на десять. Здорово, да?
– Да, конечно!
– Мы сможем погулять! Надеюсь, что сможем, там такая программа плотная, я уже смотрел.
– Ты ведь ни разу не был у нас в гостях, – подала голос Таня.
Ей ещё не верилось, что он сможет вот так сесть на самолет и прилететь. Между Израилем и Россией не было безвизового режима, хотя этот вопрос уже обсуждался.
В тот вечер они долго болтали. Новость не отпускала их обоих. Казалось бы, уже больше года они не встречались и уже не рассчитывали на продолжение, а тут сама судьба преподносит такой сюрприз!
Вот почему на следующее утро по пришествии на работу, Таня довольно равнодушно отреагировала на Ленино замечание, которое в другое время заставило бы её отстаивать своё мнение. Тане не хотелось споров и войны. В её душе воцарился нерушимый мир, и всё вокруг улыбалось.
По дороге с работы уже не было темно, вовсю цвели жакаранды и акации. Воздух был наполнен весной, теплом и надеждами. В этом воздухе не было места пререканиям с начальством. Поэтому, пожав плечами, Таня просто переписала прежний перевод:
В чертогах светлых Немезиды
Любой спасение найдёт.
Хоть иногда, как ни проси ты,
Она на помощь не идёт.
Найти попробуй то спасенье
От духа злого или же
Не мучай сердце сожаленьем
И не ищи его уже.
Диана с Диной довольно закивали. Никому не хотелось участвовать в изнурительных дискуссиях с Ритой, которые, к тому же, были просто бесполезны.
Но к их удивлению, этим дело не обошлось. Таня послала обновлённый вариант с утра, чтобы не ждать конца дня. Но это не спасло её от последующего обсуждения этого варианта. Лена прибежала примерно часа через полтора:
– Идём, тебя Рита зовет.
Диана и Дина как по команде выглянули из-за своих мониторов. Диана вопросительно подняла бровь. Таня в ответ лишь пожала плечами.