Не отрывая от ее лица «бесстыжих зенок», Борис со вкусом поцеловал пальчики Александры, которые минуту назад были готовы попортить его мужское великолепие.
– Привет, Шурик! Здорово я тебя наколол, а? Ну, прости, прости! Выглядишь потрясно. Впрочем, я тоже соответствую, правда? – Самодовольно ухмыльнувшись, Жемчужников крутанулся на каблуках, демонстрируя себя. – Итак, какие будут предложения у миледи по поводу дальнейшей программы? Что до меня, то я за максимум.
От «максимума» – то есть от ресторана – Саша отказалась наотрез, и Борис не стал настаивать.
– Ладно, – сказал он, – мы поступим проще: я подарю тебе этот город. Надеюсь, до сих пор никто еще не делал миледи такого королевского подарка?
Разумеется, это предложение не отличалось оригинальностью, но Александре оно понравилось.
– А разве этот город твой, чтобы его дарить?
– Еще бы! Здесь я родился и живу уже двадцать шестой год. Мой дом в двадцати минутах ходьбы отсюда, на улице Комиссаржевской.
– Врешь!
– Что ты имеешь в виду? Что живу так близко или что я такой старый? И то и другое – истинная правда. Могу даже паспорт показать, хотя ты и не милиционер.
– Нужен мне твой паспорт... Я с тобой регистрироваться не собираюсь. Просто я думала, что ты не из Воронска и живешь в общаге. Даже не знаю, почему.
– Зато я знаю. Все так думают, потому что я независимый и самостоятельный.
– И ужасно хвастливый – скулы набок воротит!
– Это вовсе не похвальба, коллега, а простая констатация факта. И вообще: нам ли, журналистам, не знать, что первое впечатление очень часто обманчиво... Не будем далеко ходить за иллюстрациями. Что ты скажешь, к примеру, о социальном статусе нашего друга Дейла?
– Дани Кулика? Ну, по-моему, тут все просто. Вот уж он точно живет с родителями где-нибудь на Комиссаржевской или Плехановской. Типичный профессорский сынок, этакий потомственный интеллигент...
Конец ее убежденной речи потонул в веселом смехе Бориса.
– Вот тебе и доказательства, Шурик! Попала пальцем в небо. Дейл – единственный из нас четверых, который приехал сюда учиться из глубинки. Из глухого-глухого села в Липецкой области. Насчет его папы, которому ты щедро присвоила профессорский чин, вообще ничего не известно: говорить об этом не положено, табу! Я думаю, его никогда и не существовало – в качестве отца, я имею в виду. Единственное, что ты более-менее угадала, это насчет наследственной интеллигентности: его мать тридцать лет проработала сельским библиотекарем. Библиотека там у них хорошая, Данька из нее не вылезал, вот и стал шибко грамотным... А профессорский сынок в нашей компании все-таки есть: между прочим, это Филя. Его отец заведует кафедрой в политехе. Хотя, между нами, этому типу больше подошло бы родиться от циркового клоуна и дрессировщицы собачек!
– Однако! Лихо же вы, коллега, клеите ярлыки своим друзьям. А кто твои родители, «самостоятельный и независимый» Боря Жемчужников?
Лишь только Саша произнесла это, тут же поняла, что сказала что-то не то. От веселости ее спутника не осталось и следа. С минуту Борис смотрел куда-то вбок, прищурившись. Потом сказал хрипло:
– Мама умерла, когда мне было десять. Отец – четыре года назад. Разбился на машине. Так что я сирота, Шурик! Выгодный жених: некому будет пилить невестку. А ты говоришь, что не собираешься со мной регистрироваться, глупенькая!
Девчонка поймала его руку.
– Прости, я и подумать не могла... Прости, Боря!
– Брось, все нормально! – Он взглянул на подружку и улыбнулся, а сильная рука с готовностью сжала пальцы Александры. – Я уже давно не маленький мальчик.
– Значит, ты теперь живешь один?
В глазах Бориса неожиданно появились какие-то совсем новые огоньки, а его усмешка испугала Сашу.
– Если б... Вот тогда бы я и в самом деле был выгодным женихом. Но мой папочка – царство ему небесное! – в свое время был так добр, что подарил мне мачеху. Ее-то он и оставил мне в наследство. С ней мы теперь делим наши тридцать восемь квадратных метров. И общую пламенную цель жизни: поскорее сжить друг друга со света... Шучу, шучу! Но доля правды в этой шутке есть. Теперь ты понимаешь, почему я вряд ли скоро смогу пригласить тебя к себе? Ольга Геннадьевна готова запустить свой ядовитый зуб в любого моего гостя, а особливо – в гостью. В каждой девушке, переступающей порог нашей берлоги, она видит потенциальную претендентку на ее жилплощадь.
Александра переваривала информацию.
– Вот так дела... А она старая, твоя мачеха?
– Что ты, как можно! Старость и Ольга Геннадьевна – вещи несовместные. Извини, давай сменим тему! – довольно резко оборвал сам себя Борис.
Тему сменили, и очень скоро оба забыли о недавно возникшей неловкости. Потом до позднего вечера, взявшись за руки, они бродили по Воронску, и Саша чувствовала, как этот город, еще сегодня утром равнодушный и посторонний, словно случайный прохожий на улице, становится знакомым и родным, как добрый друг, который спешит к тебе навстречу с открытой душой. Гуляли по набережной Воронского моря, бросая жирным чайкам специально по такому случаю растерзанный батон. Сидели под зонтиками уличных кафешек, где съели шашлык, какие-то салаты и несметное количество мороженого, и даже «раздавили» бутылочку сухого вина. От вина у Александры закружилась голова, и это было совсем странно: к «культурному винопитию» она приобщилась довольно давно, и бокал-другой «сухарика», да еще под хорошую закуску, никогда не был для нее проблемой.
Еще они шатались по улицам, то теряясь в пестрой шумной толпе, то вдруг оказываясь наедине друг с другом в каком-нибудь крошечном проулке. Заходили в парки и скверы, в которых в этом городе не было недостатка, сидели на лавочках, глазели на фонтаны, даже забрели в какую-то церквушку, где шла служба...
О себе Борис говорил мало и как бы нехотя. Впрочем, те сведения из его биографии, которые Александре уже были известны, вполне объясняли его нежелание распространяться на эту тему. Да, непросто складывалась судьба у парня...
После восьмого класса, несмотря на протесты отца – инженера, занимавшего довольно высокий пост на одном крупном заводе, – Борис пошел в училище на автомеханика. Выучился, а там вскоре подоспела военкоматовская повестка. После дембеля пару лет действительно зашибал, по его словам, неплохую деньгу в автосервисе. Но «гуманитарная» закваска в нем еще бродила, и полудетская мечта – журналистика – манила все так же сильно. Борис пописывал в многотиражки и областную молодежную газету «Коммунар», его охотно печатали, хвалили, советовали учиться.
И когда погиб отец – он разбился на собственном «жигуленке», возвращаясь с дачи, – парень решил: больше не надо никому ничего доказывать. Засел за учебники и в ту же зиму без особого труда поступил на рабфак. А в июле восемьдесят седьмого, после экзаменов, уже был зачислен на первый курс факультета журналистики, который только что отпочковался от университетского филфака.
В пять минут двенадцатого – к предельному сроку, установленному Натой Пинкертон, все-таки не успели! – парень качнулся к Саше на темной лестничной площадке между четвертым и пятым этажами. Она инстинктивно шарахнулась, как черт от ладана. Но шарахаться было некуда: Жемчужников держал за руки, а в спину упирались перила.
– Не бойся меня, глупенькая...
Хриплый шепот замер совсем рядом с ее губами, на щеке, превратился в сухое горячее прикосновение.
– Я и не боюсь, вот еще! – Почему-то Саша тоже охрипла. – Уходи же, а то ночевать мне под дверью по твоей милости...
– Ухожу, ухожу. Надеюсь, ты хорошенько соскучишься без меня за месяц. Пожалеешь, что так жестоко прогнала меня! Ну, пока, Шурик! Помни, что я тебе сказал...
Борис легонько отпихнул ее от себя и, пятясь спиной, добрался до нижней ступеньки лестничного пролета, откуда послал Саше еще один поцелуй – по воздуху. После чего развернулся и мгновенно исчез из виду. Когда его быстрые шаги затихли внизу, Александра, все еще стоявшая без движения, уже отчаянно скучала по нему.
И вот этот месяц «отсрочки» подходил к концу. Вернее, проносился – в круговороте студенческих будней, в муках и сомнениях по поводу «во-первых», «во-вторых» и «в-третьих». В те минуты, когда Саша сжимала свое трепещущее сердечко железной лапой рассудка и начинала по своему былому обыкновению рассуждать логически, она убеждала себя: ничего сверхъестественного с нею первого сентября не случилось. Ну, познакомилась с парнем. Ну, погуляли, поболтали. Даже ведь не целовались! Ничего «такого» Борис себе не позволял – стало быть, вообще не стоит придавать этому никакого значения.