Лейла Аттэр - Бумажный лебедь

«Это правда», — подумал он.

Любовь не умирает.

Это дало Дамиану причину держаться за здравый рассудок, потому что, не имея возможности сфокусироваться на чем-то, человек может сойти с ума в одиночном заточении. Дамиан оторвал пуговицу со своих боксеров, повернулся кругом и швырнул ее в воздух. Затем стал на четвереньки и стал искать ее в темноте. Найдя, он повторил снова и снова пока не выдохся. Вскоре он использовал эту игру, вычисляя время между едой и время дня и ночи. Иногда он бегал на месте, иногда балансировал на голове. Он усиленно трудился и поддерживал форму, и когда они открыли дверь, чтобы вернуть его обратно в камеру, он удивил всех своей стойкостью. Моник просидел в одиночке лишь нескольких дней, поскольку Моник был важен. Он играл значительную роль в сохранении общественного порядка. В день возвращения Дамиана, в столовой нервное напряжение висело в воздухе. Охранники были начеку, а заключенные нервничали, поскольку Дамиан занял то же место — напротив Моник. В меню были спагетти с фрикадельками, горошком и вездесущем Jell-O. Дамиан зацепил вилкой фрикадельку с подноса Моника и закинул ее себе в рот.

Моник прекратил чавкать. Его нос зажил, но теперь был слегка кривой. Напряженность между двумя мужчинами была ощутима. Тут Моник потянулся через стол и зацепил вилкой немного гороха Дамиана. Он подержал вилку между двумя тарелками, доказывая свой авторитет горсткой горошка, а потом отправил в рот. Они уставились друг на друга выжидающе, продолжая жевать блюдо друг друга. Дамиан проглотил и переключил внимание обратно на свой поднос. Моник продолжил молча есть со своего. Каждый вернулся к своим занятиям.

— Миленький шарф, — пробормотал Дамиан.

На голове Моника был яркий цветочный шарф, а в ушах — пара изящных и забавных жемчужных сережек.

— Я тебя умоляю, — ответил Моник, не поднимая глаз от спагетти. — Ты же ни хрена в этом не сечешь.

— Дамиан, к тебе посетитель, — тюремный надзиратель заглянул в зону отправки и приема, где Дамиан и Моник раскрашивали фрески.

— Слава Богу, — Моник возвел руки к потолку — Уведите этот бесполезный кусок дерьма. Он испортил мое кукурузное поле.

— Это кукуруза, — ответил Дамиан, откладывая свою кисть. — А не парад фаллических символов.

Он последовал за охранником через тяжелую металлическую дверь с плексигласовыми окнами. У каждой двери звенел предупреждающий звонок, каждая открывалась с шумом от сжатого воздуха, и закрывалась позади них с отчетливым ффух.

Дамиан вошел в комнату для посещений, ища взглядом Рафаэля. За год, что он был там, Рафаэль был единственным его посетителем. Дамиан контролировал свой бизнес из тюрьмы, а Рафаэль выполнял его указания. Иногда, они сидели в примыкающем к зданию патио, где был небольшой участок зеленой травы, и говорили о жизни. Дамиан никуда не выходил, но визиты Рафаэля давали ему кое-какие представления о внешнем мире.

— Они сказали мне, чтобы не было никаких бретелек или топов с бретельками через шею. И ничего выше колен, не более чем пара сантиметров.

Рафаэль всегда подначивал Дамиана по поводу его неправдоподобной дружбы с Моник.

Дамиану было любопытно, какую колкость сказал бы Рафаэль сегодня, но его нигде не было.

Половину комнатки для посещений занимали посетители ― дети и семьи. Дамиан вопросительно взглянул на надзирателя, занимавшего пост возле стены.

— Снаружи, — сказал охранник.

Дамиан ступил в патио и застыл. На одной из закрепленных болтами скамеек сидела Скай, все в ней было новым, еще красивее, еще реальнее, не таким, как он помнил. Она сидела к нему спиной, и волна боли прошила его тело — ее волосы теперь доходили почти до талии. Он пропустил целую череду моментов: как они смотрелись на ее плечах, как спускались по ее груди, как завитками подпрыгивали по ее спине. Редкие, мягкие волоски на ее руках были почти серебристо-белыми там, где их коснулось солнце. Она была словно в ореоле света, который освещал каждый темный, пыльный уголок его сердца.

Он мог бы стоять там бесконечно, парализованный тем, что видит Скай, но один из охранников подтолкнул его вперед. Дамиан с минуту постоял за ее спиной, пытаясь подобрать слова, когда она обернулась, почувствовав его присутствие.

Скай ожидала чего-то другого. Небольшой кабинки, стеклянной перегородки, телефона для переговоров.

Расстояние.

Она ожидала расстояния.

Она прокручивала картинку в своей голове множество раз. Флуоресцентные лампы сверху, крохотный закуток, камеры видеонаблюдения, следящие за их беседой. Она бы сидела. Его бы завели.

Это то, что она представляла себе, то, к чему она подготовилась. Но не было никакого стекла между ними, никаких ограничений для обнаженных эмоций, потрескивающих между ними, ничего, что сдержало бы ту силу, которая все еще притягивала их друг к другу.

— Садись! — окрикнул один из охранников, прервав их обмен полными сладкой горечи взглядами.

Дамиан скользнул на скамейку напротив нее. Небольшой прямоугольный столик разделял их.

— Я…

— Ты…

Они одновременно замолчали.

— Сначала ты, — промолвил Дамиан, вспомнив о другом моменте и в другом месте, когда они прервали друг друга, о свирепых поцелуях в темной прихожей.

— Они сказали мне, что ты внес меня в список, когда я просила о свидании, — сказала Скай.

— Я не думал, что ты придешь.

Они замолчали, поскольку были слишком заняты, разглядывая друг друга.

Скай готовилась к худшему, но Дамиан выжил. Он пережил Эль-Чарро и Каборас, и он переживет тюрьму. Скорее наоборот, его грудь стала шире, его рубашка намекала на мышцы, что стали больше и сильнее. Но его лицо было тоньше и глаза стали другими. Они изменились в очередной раз. Такие же черные, но теперь в них была темнота потерянных, утраченных возможностей, которыми поманили, а потом обратили в пепел.

— Как … — она сглотнула, пытаясь не поддаваться его пристальному взгляду. — Как ты?

— Хорошо выглядишь, — сказал он, как будто не услышал ее, как будто ее вид завладел всеми его чувствами. Ты выглядишь очень, очень хорошо.

Он не говорил о том, что она набрала в весе, или что ее грудь стала более округлой под блузой с длинными рукавами, или что ее щеки были полнее, чем в последний раз, когда он ее видел в зале суда.

Он подразумевал, что она выглядела для него хорошо, не важно, где и когда.

— Как твое плечо? — спросил он.

— Хорошо.

Это не мое плечо болит. Это мое сердце.

— Как твоя нога?

Дамиан не беспокоился о всякой хрени вроде старой раны на бедре, напоминании об их последнем дне на острове, когда люди Виктора загнали его в угол в хижине. Он склонился над столом, ближе к ней, так как знал, что охранники позволят ему.

— Что такое, Скай? Есть что-то, что ты скрываешь от меня?

Она выглядела испуганной, хотя он не мог понять, почему? Они всегда могли читать в душах друг друга.

— Почему ты это делаешь? — спросила она. — После всего, через что мы прошли, ты все еще мечтаешь завладеть компанией моего отца?

Дамиан вздохнул. Он не хотел говорить обо всем том, что причиняло ему боль, — только не теперь, когда он смог увидеть ее по прошествии столь долгого времени, но он сказал ей то, что она хотела знать.

— Потому что даже после того, как он избавился от меня, я с ним не закончил. Твой отец отправил сюда кое-кого, чтобы избить меня, предупредив держаться от тебя подальше. Он сказал, что если я хотя бы попытаюсь связаться с тобой, я могу больше не волноваться об освобождении, поскольку он отправит меня в гроб задолго до того как это произойдет.

— Когда? Когда он сделал это?

— Через несколько месяцев после того, как я сюда попал.

Дамиан чувствовал, как вертятся шестеренки у нее в голове. Он жалел, что не мог пробраться ей в голову и передвинуть каждую частичку ее мозга так, чтобы она не растрачивали попусту их время — их драгоценное время, обсуждая Уоррена чертова Седжвика.

— И ты поэтому продал свой пакет акций «Отелей Седжвик», и тем самым вызвал резкое падение акций. Ты, должно быть, потерял много денег. Почему ты поставил сам себе подножку? Почему бы просто не отступить?