Валентина — тайна. И около неё, как возле рефлектора, порой жарко.
Учится Валентина хорошо по всем предметам, в химии блещет.
Неожиданность при такой ослепительной внешности — ум.
Неожиданность в ней и доброта. «Дай откусить», — просишь у неё яблоко. «На!» Учительница начнёт ругать кого-то, первой вскидывается Валентина: «Она (он) больше не будет!» Заступница!
Если бы не моя странная судьба, обрекшая меня на изгойство… только Люша и Валентина могли бы стать моими подругами.
Сегодня в школу привёл меня Денис, и в этой школе нет моего отца. Поэтому я спокойно иду на свой третий этаж.
У двери класса — Пыж. Сторожит меня?
О Пыже не помнила. Нету в природе. Ангелина Сысоевна есть. А Пыжа нет.
— Прости меня, Поля, если можешь. Ты стала ещё красивее.
Тошнотой отозвались слова, сладко-горькой слюной наполнился рот. Я кинулась прочь от класса, к лестнице.
Лицом к лицу — Денис.
Не спросил «Что с тобой?», улыбнулся:
— Забыла в раздевалке что-то?
Тошнота и сладко-горький вкус во рту исчезли. И я уже без страха покосилась на Пыжа.
Не сосёт конфет, моргает виновато.
Пыж ли это?
Денис ушёл в свой класс, я снова очутилась перед Пыжом.
— Кто-нибудь слово скажет, убью. Не бойся. Прости, Поля.
Со звонком вхожу в свой класс.
Никто слова не сказал, а взглядов ничьих не видела. Лишь Валентина прислала записку: «Как хорошо, что ты вернулась. Здравствуй». На перемене она подошла ко мне. Улыбается мне.
— Если чего-то не поймёшь, я тут! Но я не хочу надоедать тебе, знаю, сейчас тебе ни до кого.
К моему удивлению, в математике я не отстала. Задачи, что предлагает новая учительница, худенькая и громкоголосая, знакомы: это они вереницей перерешались мной по жёсткой воле отца. И физика не трудна. Ввергла меня в панику литература. Я должна прочитать много толстых книг, и зарубежных, и отечественных, должна сдать тьму сочинений.
Дни слились в один. Сижу над учебниками, письменными работами, читаю книги.
Маму вижу редко. Еда у нас теперь — на бегу. Утрами с трудом только глаза продираю, а мама уже поела и обед приготовила. После уроков она спешит с обедом к отцу. Я задерживаюсь в школе почти ежедневно: сдаю пропущенный материал Домой попадаю к вечеру, но мама ещё в больнице. Возвращается она, когда я уже поела и сижу за очередным сочинением или контрольной.
Мамы — две. Утренняя и — вернувшаяся от отца.
Утренняя — улыбчива, легка, полна сил и надежд на новый день. Вечерняя… молчит и, чуть коснёшься её, вздрагивает.
В школе мама — утренняя.
Теперь она не Золушкой входит в класс. Ещё от порога выкликает имена — к доске, отвечать.
— Остальным открыть блокноты, в левую колонку — достоинства ответа, в правую — недостатки.
Теперь во время её урока каждый получает оценку: и тот, кто отвечает у доски, и тот, кто пишет рецензию на его ответ. А если по старой памяти и попробует кто-то слово вольное сказать, тут же зазвучит мамин голос:
— Отвечать хочешь? Ну-ка, иди скорее. Тебе, пожалуй, предложу вопрос из начала года.
На уроках мама — утренняя.
В больнице она превращается в жалкое существо.
Отцу вшили ампулу — если выпьет, погибнет. Агрессии в нём так много, что он начинает пытать маму сразу, лишь его вводят в комнату свиданий:
— Как ты посмела предать меня? Как ты смеешь потакать девчонке? Ты выбрала её. Ты её любишь больше. Ты идёшь у неё на поводу. Это ты виновата в том, что произошло с ней. Ты искалечила мою жизнь. Мы договаривались родить сына. Ты говорила — любишь меня и будешь служить. В чём твоя служба?
Он говорит без остановки, пока длится их свидание.
Вначале мама пытается вставить слово — успокоить отца, он не слышит. С каждым его обвинением мама тает, и к концу дня вместо неё — лишь сосульки волос. Едва движется она в вечерних сумерках домой. Еле добирается до кровати и — спать.
— Мама, — кричу я ей в отчаянии однажды, выныривая из очередного сочинения, — ты сейчас лучший учитель школы, в тебя влюблены поголовно все, девчонки подражают тебе, почему ты позволяешь отцу мучить тебя?
— Не позволяю, — без голоса отвечает она, — он разряжается на мне.
— Поешь, я поджарила тебе хлеб с сыром. Пожалуйста.
Она послушно садится за стол, машинально ест.
— Ты погибнешь, мама. Он уничтожит тебя. Ты должна уйти от него. Слышишь? Ты не смотришь на меня. Ты не слушаешь меня.
— Я не хочу привыкнуть к тебе. Через два месяца ты уедешь, а я разучусь жить одна.
— Какая чушь! — говорю я неуверенно. — Ты никогда не будешь без меня. Ты уедешь со мной. Ты должна уехать со мной. Тебе нельзя оставаться с отцом. Мы с тобой станем хорошо жить. Я буду учиться и работать, ты — работать. Мы с тобой прочитаем много книг…
— Я хочу спать… — Мама встаёт. — Через неделю отец вернётся домой.
Мама уже давно приняла душ и легла, а я сижу над нашими пустыми чашками.
Как же мы с мамой будем жить, когда отец вернётся? И утром она будет такая, какая приезжает из больницы? Снова начнёт задыхаться и цепляться скрюченными пальцами за ковёр.
Нет, я не хочу, чтобы отец появился дома. Я звоню Ангелине Сысоевне и прошу о встрече.
Она прибегает через пятнадцать минут.
— Помогите, — прошу я. — Мама погибнет. Он и сейчас травит её. А будет дома — в любую минуту может убить. И что делать мне? Меня он тоже убьёт. Первую.
— Ты приходи жить к нам. У тебя будет отдельная комната.
— А кто защитит маму? Без меня вся его агрессия обрушится на неё. Спасите маму! Уговорите её разойтись с ним и уехать со мной.
— Ты уедешь? Ты опять оставишь меня одну? Доченька, я не могу жить без тебя. В календаре отмечала чёрные дни — без тебя. Не уезжай. Хочешь, куплю тебе однокомнатную квартиру? У меня есть сбережения. Лишь бы видеть тебя!
— Но в нашем Посёлке, кроме педагогического училища, учебных заведений нет. Где учиться?
— Дыра, — соглашается она. — Я говорю мужу, мы живём в дыре. Он — ловкий, вполне может что-то придумать в большом городе, деньги-то есть. И Витьке тоже пора учиться. Разве отпустишь одного? Он уже понатворил тут… Доченька, я поговорю с мужем. Мы переедем в тот город, где будешь жить ты.
Я не хочу жить в одном городе с Пыжом. Ангелина Сысоевна может приезжать ко мне, не надо же нам встречаться каждый день!
— Что делать с мамой? Я могу попробовать её уговорить уйти, но куда? Без крыши над головой начинать в тридцать восемь всё сначала? И представь себе, что устроит отец, если мама заикнётся о разводе.
— Не заикнётся. Она сбежит и оставит письмо.
Ангелина Сысоевна часто моргает своими добрыми глазами, словно сор попал, а сыплются слёзы.
— Мама не сможет бросить мужа. У нас, у баб, воспитанных в другой эпохе, в крови терпение и чувство долга. Кто мог подумать, что всё так выйдет? Климентий — самый красивый из всех мужчин, которых я знаю. Все мы были влюблены в него и завидовали Маше. — Ангелина Сысоевна тяжело вздыхает. — А вышло, видишь, как: Маша — самая несчастная. Ты, доченька, дай мне время, я постараюсь хорошо подумать. Схожу к врачу, объясню, как отец опасен, я сделаю… — Она не таясь плачет. — Мальчик не родился, но он был, и в нём была моя кровь, моя кровь осталась и в тебе, я знаю, ты — моя родная, ты — моя доченька. Не бросай меня.
Дениса я почти не вижу. Мне нужно сдать за полгода, ему — за полтора, в три раза больше материала! И он совсем не знает математику, а это — алгебра, геометрия, тригонометрия. Денис появляется в школе редко — лишь на экзамен.
Столкнёмся с ним в школе, улыбнётся мне. «Сдаёшь?» «Сдаю». «И я сдаю». И бежит дальше.
Я понимаю, я должна ждать. Я должна терпеть. Между нами — тайна: наш большой Город, наша комната. Правда, в той комнате и Инна живёт, но Инна не мешала нам смотреть друг на друга.
Ещё два месяца, и мы с Денисом поедем к себе домой. Наш дом — в том Городе. Мы будем учиться и работать зимой, летом — ходить в походы. Пусть он идёт впереди по лесу, по горе, я стану ступать след в след за ним. Всегда передо мной будут его спина и широкие плечи. Он повернётся ко мне, спросит: «Ты как?» Я не отвечу, ответить не хватит сил, я скажу про себя: «Всё в порядке».