— Вы хотите есть? — Мама показывает на свободную табуретку.

— Всегда хочу, вы же знаете, но сейчас мне нужно бежать, у меня деловая встреча.

Инна не ест глазами Руслану — подхватывает Тусю на руки, едва входит Руслана, и заслоняется ею от Русланы, как щитом.

Руслана, не взглянув ни на Инну, ни на девочку, бросив лишь — ещё раз — недоуменный взгляд на Виктора, выходит.

Я слышу голос Виктора:

— Воскресение Христа поставлено под сомнение. Есть версия, что он не умирал, просто был в глубоком обмороке.

— Мне очень жаль, что ты веришь всяким глупым версиям. Ты хочешь сказать, что Христос вовсе не Сын Божий, а просто человек? Нет же, конечно же, он Сын Божий, и он умер, и воскрес, и вознёсся! Не хочешь же ты сказать мне, что не веришь в чудеса? Или ты хочешь сказать, что ты не мой брат… А кто же ты? Помнишь, мы плыли в лодке? И вдруг ты, прямо как был, в одежде, бросился в воду и поплыл. Вёсла погрузились в воду, лодка стояла на месте, а ты отфыркивался, как конь, и кругами плавал вокруг меня. Ты так и не сказал мне, почему ни с того ни с сего бросился в воду. Помнишь, как мы плавали вместе? Ты не умел, и я ещё не умела, и мы прицеплялись к папиным плечам. Маленький, ты любил купаться: плескался, хлопал по воде. Мама сердилась — после твоего купания чуть не по часу она собирала воду с полу. А мне нравилось стоять по щиколотку в воде.

— Пожалуйста, поешьте, обязательно надо поесть.

Вероника покорно что-то жуёт. Но сразу откладывает вилку.

— Почему ты зовёшь меня на «вы»?

— Потому что это не я. — Виктор кладёт руку на Вероникино плечо. — Мне очень больно. Я очень хотел бы, чтобы у меня была такая сестра. Я очень хотел бы, чтобы Георгий был жив, очень. — Он гладит Веронику, и она под его рукой съёживается.

— Я испекла пирог. Я убрала комнату…

Звонят в дверь.

— Старых друзей пускают?

Теперь входит в нашу кухню Валерий Андреевич.

— Чего вы все зарёванные? Надеюсь, не случилось ничего трагичного? — Он переводит взгляд с одного на другого.

— Познакомься. — Мама представляет всех по очереди Валерию Андреевичу и говорит: — Мой близкий друг, мы учились вместе в университете.

— Твой любимый пирог… — зыбкий голос Вероники. — Ты пришёл прожить жизнь. Ты попал на свой уровень и — вернулся.

— Я учился вместе с Полей. Мы с ней вместе учились с первого класса. — Виктор продолжает держать свою руку на плече Вероники.

Вероника проводит пальцем по его шее:

— Здесь была родинка. Нет родинки.

— Пожалуйста, поешьте.

— Слушайте, что я расскажу вам. Говорят, есть страна, где люди живут вторую жизнь. Каждый из них утверждает, что жил раньше, и рассказывает версию своей прошлой жизни, с деталями и с красками.

— Я говорила! Слышите? Я же говорила! А вы не верите. Я знаю, ты вернулся ко мне, только ты забыл свою прошлую жизнь. Мне нужно возвратить её тебе, ты вспомнишь.

— Валерий Андреевич выдумал, такой страны нет. Это сумасшедший дом, а не страна… — Я встаю и подхожу к Веронике. — Пожалуйста, не мучайте Виктора, я знаю его всю жизнь, его жизнь прошла у меня на глазах. У него никогда не было сестры. Он один у родителей. Пожалуйста, придите в себя. Я понимаю, такое горе… я тоже потеряла сына… его сына. Инна потеряла своего сына. Мы все всё понимаем. Отпустите Виктора, пожалуйста, он совсем измучен.

— Зачем ты так?! — жалобно говорит Инна. — Не надо.

— Не надо, пожалуйста, не надо! — Вероника берёт меня за руку. — Послушай человека, он годится тебе в отцы, он не станет врать. Не только две жизни живёт человек, много жизней. И твой сынок вернётся к тебе.

Виктор встаёт. Теперь он склоняется надо мной:

— Ты… ревнуешь? Ты… меня… ревнуешь? Ты боишься, что я… — Он расстёгивает рубашку, застёгивает, трёт грудь. — Я тебе не говорил, у меня болит сердце.

— Пожалуйста, — поднимает ко мне лицо Вероника, — пожалуйста, не отнимай у меня Виктора.

— Кажется, я затронул не ту тему, — говорит Валерий Андреевич. — Давайте о другом. Вы знаете, что такое трудные подростки? Силы непомерные, голова и душа не загружены. Они насилуют, грабят, убивают, а знаете, почему? У нас плохо поставлено образование. И программы надо вернуть старые, те, что были до Перестройки, и учителя нужны увлечённые. Да где их взять? Зарплаты — низкие, мужчины не хотят идти в учителя. А без мужчины мужчину не вырастишь. У нас много школ для трудных подростков, а знаете, что это такое? В обычном классе с одним трудным подростком не могут справиться, а тут их целая школа.

— Но у них, наверное, особая программа, — заставляет себя говорить мама.

— Я не ревную тебя. Откуда ты взял?

— Чего ты тогда злишься?

— Дело не только в особой программе. И даже не в хороших учителях. Я знаю умного, самоотверженного молодого человека, который пришёл работать в одну из спецшкол, чтобы спасти детей. Он ставил с ними спектакли, ходил с ними в походы, учил их лепить и строить модели самолётов. В общем, подарил им детство — сделал то, чего не сделали учителя обычных школ, хотя, конечно, в обычных школах уровень образования намного выше. Но вот дети разъехались после окончания школы по своим областям и городам и почти все погибли. Кто раньше пил под воздействием родителей или приятелей, снова стал пить, потому что никуда не делись ни родители, ни приятели. Кто воровал, снова стал воровать. Один мальчик покончил с собой, а большинство сейчас — по тюрьмам. Дети не смогли противостоять среде, тем людям, из-за которых они начали пить и воровать.

— Что стало с учителем, когда он узнал о судьбе своих учеников? — спрашивает мама.

— Бросил школу. Назвал своё подвижничество — «мартышкин труд». «Зачем я не спал ночей, забросил собственных детей? — спросил он меня. — Жену не видел неделями? Ночевал в школе? Во имя чего?» Весь день сегодня уговаривал его вернуться в школу. Не уговорил.

Вероника встаёт:

— Вы думаете, я сошла с ума? Вы думаете, у меня галлюцинации? Родинки нет. Я знаю, не Голик. Но это ведь знак? Или не знак? Я бы сказала, высший знак: то, что Виктор, как две капли, похож на Голика. Скажете, случайность, совпадение? Почему же случайности — на каждом шагу? Почему именно случайности определяют жизни? Люди встречаются именно в этой обстановке и в этот момент? Человек не выбирает, его выбирают. Чтобы родиться, нужно попасть именно в тот единственный момент, когда родишься ты. Не слушайте меня. Человек сам выбирает родителей, сам выбирает ситуацию, сам определяет свою жизнь. Не Голик, я знаю, я справлюсь. Простите, что замучила вас. Но всё равно, Виктор — знак! — Она идёт к двери.

Мама говорит:

— Может, останешься переночевать? У нас хватит места.

— Я и так испортила вам день. Простите меня. И большое спасибо. Мне стало легче.

В эту минуту Туся соскальзывает со стула и подходит к Веронике:

— Ты любишь лошадок. Пойдём в зоопарк. Они скачут, ты будешь смотреть на них. Я не мальчик, я девочка, но я тоже могу поплыть с тобой в воде, хочешь? Хочешь, я тебя утешу? — Она гладит Вероникину ногу. — Ты не будешь больше мучиться?

Вероника беспомощно смотрит на Виктора.

— Достоевщина какая-то, — говорит Валерий Андреевич.

Вероника гладит Тусю по голове:

— Большое спасибо тебе. Я очень хочу вместе с тобой смотреть на лошадок. В следующее воскресенье я к тебе приду, хорошо? — Вероника выходит в коридор.

— Я провожу. — Виктор идёт следом.

— Ты вернёшься? — спрашивает мама.

— Обязательно.

— Прямо достоевщина какая-то, — снова говорит Валерий Андреевич, когда хлопает дверь.

Инна с Тусей уходят к себе — читать книжку.

И за столом нас — трое.

Это уже было однажды. Почти нетронутая еда, и мы — втроём — за столом. Где? Когда? В какой из моих жизней? И зыбкий, словно простуженный голос Валерия Андреевича:

— Я разговаривал с деканом биофака. Если ты хорошо сдашь все экзамены, тебя могут взять в заочную аспирантуру. Будешь учиться, сможешь ставить свои эксперименты в лаборатории биофака.

— Я не понимаю, — робкий голос мамы. — Школа, аспирантура, лаборатория. Когда я буду работать в лаборатории?

— Два раза в неделю. Три дня будешь преподавать, два — в лаборатории. А там будет видно. Я же обещал, ты начинаешь жить заново, так, как хочешь ты, так, как задумала когда-то. Судя по сегодняшнему вечеру, ты уже в эпицентре жизни.