Виктор в этот вечер не вернулся. Не пришёл он и на второй день, и на третий.
Я жду Виктора? Я хочу видеть Виктора? Я ревную его? Что происходит?
Мама не успевает прийти из школы и поесть, начинает заниматься со мной:
— Слушай и представляй себе, память у тебя хорошая, само всё уляжется в голове.
Инна переехала на новую квартиру, устроила Тусю в детский сад. Зина — в лагере, и по воскресеньям мама с Инной и Тусей едут навещать Зину.
Сегодня воскресенье. Пять дней до экзамена. У мамы экзамены — в сентябре. Она уже набрала кучу книг и читает их в постели, перед сном.
Квартира продувается насквозь — все окна открыты. Сегодня я вижу слова, понимаю их смысл. Меня не размазывает медузой по стулу. Тычинки с пестиками и среда обитания млекопитающих, нервная система и устройство желудочно-кишечного тракта… располагаются по порядку в моей голове, я легко расскажу о них в любую минуту. Листаю учебники. Это помню. Это тоже помню. А это — в первый раз вижу. Читаю.
Звонят в дверь.
Корзина с цветами и — никого.
Вношу её в дом, открываю письмо.
«Желаю блестяще сдать экзамены. Не хочу мешать Вам, зная, как Вы заняты.
Думаю о Вас беспрестанно.
Очень верю в то, что Вы поможете мне и людям.
С глубоким почтением,
Леонида».
Обычные, пышные, головастые, гвоздики — красивы, но не пахнут. Эти — мелкие, не прошли пути перерождения в более совершенные, терпки. Закрываю глаза — поле гвоздик.
Снова звонят в дверь.
— Прости, что врываюсь, не хотел по телефону.
На пороге — Яков.
— Один из моих приятелей — в комиссии, — говорит с порога Яков. — Иди отвечать первая, и тогда он будет спрашивать тебя. Пробелы обходи, говори уверенно и спокойно.
— Разве меня будет спрашивать только один преподаватель? Я думала, зоологию, ботанику, анатомию надо сдавать разным.
— Каждое учебное заведение сходит с ума по-своему, — пожимает плечами Яков.
— Хочешь чаю?
Яков кивает, и мы идём в кухню. Он рассказывает мне о своём приятеле, о своей курсовой и вдруг спрашивает:
— А где мама?
И я понимаю, он специально подгадал — пришёл, чтобы застать дома маму. Спросил и покраснел.
— Ты что, тоже влюблён в неё?
— Почему — «тоже»? Кто ещё влюблён в неё?
— Есть такой. А вообще в неё влюблены все. Ты можешь открыть мне секрет, в чём тайна?
— Могу. Она — тёплая, а ты — холодная. Ты ведь об этом спрашиваешь меня? Из тебя торчат шипы: не подходи, проколю, в любой момент можешь взорваться. А в маме — тихо, в ней — штиль, в ней — покой.
— Это не скучно?
— Нет, это не скучно. Она привносит в жизнь каждого покой. Людям нужно равновесие. Вместе с тем она умна, внимательна к каждому человеку, много знает.
— Когда ты успел так хорошо изучить её?
— Я заканчиваю психологический факультет, моя профессия — психология. Я — великий психолог. Мне достаточно побыть несколько минут с человеком, как я уже понимаю, что с ним происходит.
— Ну, и что происходит со мной?
Яков молчит.
— Не понимаешь, что со мной?
— Понимаю.
— Почему же не говоришь?
— Боюсь взрыва, боюсь обидеть тебя, боюсь твоих шипов. Ведь если ты мне откажешь от дома, я не смогу видеть Марию Евсеевну, а мне очень нужно видеть её. У меня планы.
— Какие планы?
— Через год я закончу университет, поступлю в аспирантуру и тут же начну одно исследование.
— Какое исследование?
— Я хочу провести исследование в сумасшедшем доме и с людьми обычными. Меня интересует видение мира — со сдвинутым сознанием и с якобы нормальным. Конечно, пока это только предположение, но мне кажется, сумасшедшие люди ближе к пониманию невидимого мира, чем нормальные, они просто не справляются с тем, что происходит в них. Эксперимент будет чистый. Их на время перестанут пичкать лекарствами.
— А при чём тут моя мама?
— Мама при всём. Во-первых, я хочу попросить её помочь мне с этим экспериментом. Во-вторых, как только я получу деньги за эксперимент, я сделаю ей предложение.
— Какое предложение?
— Руки и сердца.
— Ей уже сделали. И она наверняка выйдет в обозримом будущем замуж.
— Откуда ты знаешь?
— Так ты скажешь мне обо мне?
Яков сник.
— Может, всё-таки скажешь?
— Ты уверена, что мама выйдет замуж именно за него?
Я пожимаю плечами. Зачем говорить ему, что уверена?
— Скажи, пожалуйста. Я не откажу тебе от дома. Мне с тобой хорошо.
— Ты уязвлена. Не так складывается, как ты ждала. Что делать, не знаешь, и твоя беспомощность тебя разрушает. Кроме того, ты не можешь решить и ещё один вопрос, какой, не знаю.
— Ты не психолог, ты — цыганка. Откуда ты всё это знаешь?
Яков пожимает плечами:
— Если бы я был цыганкой, как ты говоришь, или ясновидящим, я увидел бы, что у мамы кто-то есть. С тобой всё просто. Уязвлённость, обида, раздражение — в лице, углы губ опущены. Цветы и письмо свидетельствуют о чём-то важном для тебя, но ты растеряна.
— Попробуй блинчики с творогом. Вкусные.
— Мама делала?
— Мама. Не грусти, Яков. Ты совсем ещё молодой, и вполне вероятно, на твоём пути ещё появится замечательная женщина.
— Конечно. Обязательно. Передай маме привет и моё восхищение блинчиками. Женщины у меня есть всегда. Но, как ты понимаешь, мы говорим о твоей маме, она человек особенный. Спасибо за откровенность. Я всё равно хочу попросить её помочь мне с экспериментом.
— Мама будет очень занята. Она поступает в аспирантуру, у неё школа с учениками и — лаборатория.
— Что за лаборатория?
— В аспирантуре и лаборатории она будет заниматься тем, чем хотела заниматься в юности.
— Ты очень сердишься на меня?
— За «уязвлена», за «беспомощность», за «шипы»? Нет, я не откажу тебе от дома. Я договорила за тебя. Я — эгоистична, недобра, я — самодур. Всё это правда. И, несмотря на свои пороки, я люблю правду Ты — мой друг с этого дня. Годится?
— Годится. Я очень рад. У меня пока не было подружки, с которой я откровенен.
Мы давно стоим около двери, взявшись за руки.
С нами рядом, между нами — Люша. Целая жизнь, наверное, понадобится мне, чтобы искупить вину моего отца перед ней.
— И, может быть, ты так же откровенно, как я тебе, когда-нибудь расскажешь о своих проблемах и о своих планах, — говорит Яков.
Я сжимаю его руки и едва слышно произношу:
— С нами Люша, так?
Яков бледнеет.
— Ты её брат, значит, и мой брат, так?
Яков обнимает меня, и мы стоим и стоим.
— Желаю тебе поступить, — говорит мне на прощанье Яков.
Экзамен я сдала блестяще, мои пробелы никак не проявились. Приятель Якова, улыбающийся очкарик, слушал мою трескотню не прерывая, а я, по совету Якова, вываливала ему всё, что знала: просто пересказывала мамины лекции. Стрекотала я ровно двадцать минут, после чего очкарик вписал в мой экзаменационный лист высший балл и сказал:
— Блестяще!
На ступеньках лестницы перед нашей с мамой квартирой сидел Виктор.
Он встал, увидев меня, молча, следом за мной, вошёл в квартиру и сказал:
— Дай мне, пожалуйста, чаю и сядь, я пришёл исповедаться перед тобой.
Я молча поставила перед ним чай.
Он молча выпил. И, когда я села, встал:
— Так мне легче. Я спал с Вероникой. Несколько раз. Я люблю только тебя и буду любить всю жизнь, но, что будет со мной дальше, не знаю. Вероника любит меня. Не успеваю войти в дом, она вцепляется в меня. Вот смотри. — Он отвёл ворот рубашки, и я увидела десять синих полос от Вероникиных пальцев.
— Сядь, пожалуйста. Как относятся к тебе её родители?
— Прямо в точку. Конечно, ещё и в них дело. «Сынок» да «сынок». Однажды прихожу, а ее мать — плюх передо мной на колени прямо в передней. «Комната у тебя есть, — говорит, — живи, ради Бога, дома. Служить буду, кормить буду, детей растить буду. Только не уходи». С ума они все сошли от горя!
— Ты пришёл ко мне за советом — переезжать к ним или нет?