Татьяна Успенская - Бунт женщин

Не такой острый, как вчера, повыветрился за несколько часов, но всё-таки ощутим: сладкий запах химических веществ.

Теперь зажечь свет. И — направо через вестибюль, через длинный коридор — к своей комнате, в которой его ждёт Бег.

Свет вспыхнул яркий, одновременно и в вестибюле, и в виднеющемся сквозь него коридоре.

Денис увидел его сразу — своего пса, лежащего в неестественной позе. Возле пасти — застывшая, зачерствевшая, затвердевшая слюна, пена… Чуть дальше за Бегом — тела Хомки и Фимки — тоже в неестественных позах.

Снится?!

Подойти бы — ещё можно спасти? а ноги пришпилены к полу.

Школа травит тараканов и мышей.

Вот когда дошли до него разговоры прошлого дня в столовой — буфетчица жаловалась учительнице первого класса:

— Развелось тараканов, спасу от них нет, даже в горячий суп лезут. А мыши жрут крупу. Завхоз говорит, не только крупу, тетради жрут, книги. Из санэпидемстанции специалистов вызвали, они приготовили классное угощение: намазали хлеб повидлом, придётся по вкусу.

— Что ж, и тараканам и мышам — одно и то же?

— Тараканам мы ещё и порошочка подсыпаем, любят его.

В воскресенье — урок: не брать чужую еду, только из рук хозяина. На сладкое позарился!

Почему не проверил, заперта ли дверь в комнату со зверями? А может, отец специально оставил дверь приоткрытой?

Да нет же, всё в порядке, просто привиделся кошмар. Сейчас проснётся, и всё идёт своим чередом. Тётя Рая уже напоила, накормила зверей и сидит, пьёт чай, ждёт его, как всегда по утрам. Он перед уроками обязательно заходит сказать ей «Здравствуй!» и пробежаться с Бегом по улице.

Мерещится ему тело в неестественной позе.

Почему Бег оказался в коридоре? Бросился за ним? Нет. Тогда они с отцом увидели бы его. Выбраться сам он не может — дверь открывается внутрь комнаты. Ответ один: отец оставил щель, Бегу пришлось какое-то время поработать, прежде чем расширить щель, и он съел бутерброд, предназначенный для мышей и тараканов.

Так было?

Как было?

Подойти к Бегу. Может быть, ещё можно спасти. Вызвать «скорую», она быстро приедет, и Бега промоют, и Хомку с Фимкой промоют. Конечно, нужно вызвать «скорую». Это так просто — 03.

Травят мышей и тараканов. Фимка — крыса, белая крыса, любит его, как собака, спит на коленях вместе с Хомкой. Уроки учатся легче.

Всё-таки он подошёл к Бегу, и сел возле него на пол, и стал гладить блестящую шерсть. Тётя Рая права: если каждый день чесать щеткой, шерсть становится нарядной.

Бег не откидывается на спину, задирая все четыре весёлые лапы.

Денис несёт его в биологический кабинет. Возвращается за Хомкой и Фимкой. А потом сидит на стуле, на котором сидела больная тётя Рая.

Кричит Петя, забытый в клетке. Денис выпускает его. Петя садится на Бега, но тут же взлетает и пристраивается на коленях Дениса.

Проходит много часов, прежде чем появляется в комнате отец.

— Ты почему не явился на уроки? Ты почему ушёл не позавтракав? Мучитель! — Крик обрывается.

Пауза растягивается на вечность. Отец выходит, не закрыв дверь.

Так же он не закрыл её вчера?

Не мысль, не вопрос — ощущение, осевшее в воздухе.

Голос отца, тонкий, звенит на одной струне из коридора:

— Кто посмел бросить, отраву здесь? Я сотню заплатил за щенка! Кто посмел отравить животных?

Денис не падает на тела Бега и Хомки с Фимкой, он спокойно смотрит, как его зверей засовывают в мешок и уносят. Петя сидит на коленях окаменевший, но в колени Денису — взбаламошенный стук сердца.

— Идём домой, я приготовила твою любимую солянку. Мы купим тебе другую собаку. Мы купим тебе всех, кого ты выберешь.

— Мать говорит дело, мы купим тебе всех, кого ты захочешь. Иди домой, я скоро приду, и мы поедем выбирать щенка. Мать обзвонила несколько семей, у них точно такая же порода. Иди домой.

Он идёт домой. Вместе с Петей. И мать не запрещает, только предусмотрительно захватывает клетку! Она дорого заплатила за ковры, как из их пуха выгребать кал?

Денис ест. И ложится носом к стене.

Не часы, вроде прошла минута, его теребят:

— Вставай, поедем за щенком, вставай же!

Он не хочет вставать. И щенка не хочет. Ему не нужна другая собака. И не хочет он чужого хомяка. И белая крыса ему не нужна.

— Вставай же! — тонким голосом кричит отец. — Я отменил совещание, чтобы ехать с тобой! Что же это за человек?! Ни о чём нельзя договориться.

— Пусть он поспит, — говорит мать, — а мы с тобой привезём ему щенка, точно такого же.

Денис садится, смотрит на мать.

— Я не хочу такого же, такого же не может быть. — Денис идёт к двери. Петя кричит ему вслед, и Денис возвращается, открывает клетку, кладёт Петю за пазуху. — Я не хочу такого же, такого же не может быть, — повторяет он.

Дорога широкая между рядами домов.

К оврагу он не пойдёт — там он гулял с Бегом. Он идёт к железной дороге. Раньше никогда не ходил сюда.

Дождь сегодня тихий. Не стучит по асфальту, не стучит по крышам.

Денис приходит к моей насыпи, садится на то место, на котором сидела обычно я, и смотрит, как на рельсы бесшумно падает дождь.

Меня нет на насыпи. Во мне растёт клетка. Внутри меня идёт процесс, что проходил в течение миллионов лет: из амёбы — через головастика — в человека. Океан родил жизнь на земле. А теперь я — океан, во мне из клетки — через головастика — созидается человек.

Если я созидаю жизнь, значит, я — могучая.

Мой отец в себе не созидает жизнь. Почему же он властен над моей жизнью? Он только выбросил из себя не нужное ему семя. Без моей мамы не родилась бы я. А теперь я сама созидаю человека.

Я ношу себя по земле осторожно: не споткнуться, не упасть, не заболеть. Я много ем, И не реагирую на слова отца. Говори, отец. Я в этой жизни важнее тебя — я созидаю человека.

А Денис сидит на моей насыпи и смотрит, как дождь легко оседает на рельсы. Сегодня несильный дождь. Сегодня дождь рассыпан в воздухе — как воздух: пейте, люди, наконец напьётесь чистой водой.

Наступает день: мою маму вызывает к себе Велик.

Он встаёт, когда она входит в кабинет, и спешит к ней навстречу, берёт её под руку, ведёт к креслу, усаживает.

— Дорогая Мария Евсеевна, приношу вам свои извинения, — говорит он патетическим голосом и улыбается. — Дирекция школы, уволив вас, совершила ошибку. Как мы могли?!

— Не тратьте сил, — прерывает его мама. — Я в школу не вернусь. У вас есть учитель, у меня есть дела.

— Я не о себе, я о Денисе, он не ходит в школу, он почти не ест, он не разговаривает с нами, будто это мы с матерью отравили его животных.

У Велика дрожит голос? Велик плачет?

— Где он сейчас?

— Если бы я знал! Мать не знает. Она обвиняет меня в смерти животных, решила разводиться. Умоляю вас, верните мне семью. Верните мне сына.

— У вас его не было, — говорит моя тихая, кроткая мама. Встаёт, идёт к двери.

— Мария Евсеевна, вы куда?

— Искать Дениса.

— Вы будете работать в школе?

— Прежде чем ответить вам, я должна поговорить с Денисом.

Мне не хватает моей насыпи.

Теперь я всё время хочу спать. И едва дожидаюсь мгновения, когда можно добраться до кровати. Но перед тем, как уснуть, представляю себе, что пришла к своей насыпи. Рельсы — в солнце, рельсы — под дождём, они уходят вверх, к небу. Я иду между ними, по шпалам в новую жизнь, выше, выше. Держу обеими руками живот. В нём созидается ребёнок.

Я хочу девочку. Она будет любить меня так же, как я люблю маму, и я никогда не окажусь одинокой, потому что умру раньше своей дочки, а на отпущенное мне время её любви хватит.

По шпалам я несу в своём животе в свою новую жизнь свою девочку.

Если идти и идти… обязательно придёшь в новую жизнь. Только нужно идти.

Засыпаю прямо на шпалах. И снится мне океан. Мне часто снится океан, и я уверена, не без участия Шушу.

Ангелина Сысоевна, мать Пыжа, каждый день сторожит меня у школы. Встречает одними и теми же словами: «Здравствуй, доченька». Она понимает, я не пойду к ним в дом, и ведёт меня в кафе. Она хочет накормить меня обедом, но я обхожусь булочкой с чаем. Совсем отказаться от еды никак нельзя — моя девочка всё время хочет есть.