В полумраке старого строения было трудно разглядеть выражение лица Виктора, но голос определенно говорил, что он разочарован.
— Извини, я разговаривал с нотариусом, и тебе никак не удастся помешать дяде продать эту собственность.
— Но есть старинный закон, запрещающий это, — если аристократ желает продать часть наследственного имущества, то его следует предложить членам семьи и продать за ту цену, какая покупателю по карману. Это означает, что все имущество Шерси должно остаться во владении нашего семейства.
Виктор серьезно посмотрел на нее:
— Нотариус развеял мои иллюзии на сей счет. Во-первых, по его мнению, городской особняк вряд ли подпадает под наследство предков — твой дядя говорил, что он был куплен только в 1750 году. Во-вторых, — он выдержал краткую паузу, — тебе это придется не по вкусу, но этот закон распространяется лишь на мужчин семейства Шерси. Если бы ты захотела купить этот городской особняк, закон не признал бы за тобой преимущественное право купли. Так как в семействе нет других мужчин, кроме твоего дяди, нет даже далеких кузенов, никто не сможет помешать ему поступить с имуществом так, как он посчитает нужным.
Вивиан отвернулась, чтобы скрыть от него свою досаду, и стала расхаживать по пыльному полу.
— Ты не спросил его, возможно ли оспорить само завещание?
— Конечно, спросил. Я изложил все подробности. Я рассказал ему, что твоего дядю усыновили. Адвокат очень заинтересовался этим и заметил, что можно навести справки о его прошлом. Если можно было бы доказать, что у него сомнительное происхождение и он вынудил твоего отца завещать ему имущество, тогда у тебя были бы основания возбудить дело. Правда, нотариус сказал еще кое о чем, что мне не понравилось.
— Рассказывай. Хуже, чем сейчас, мне не станет.
— Видишь ли, в ходе разбирательства может обнаружиться больше, чем тебе захочется знать. О том, что касается твоей семьи. Возникла бы в высшей степени неловкая ситуация, если бы выяснилось, например, что твой дядя — незаконный сын твоего дедушки и, следовательно, принадлежит к роду Шерси. — Вивиан смотрела на него, от негодования раскрыв рот. Он тут же добавил: — В этом месте я вспылил и просил нотариуса держать подобные домыслы при себе. Он резко ответил мне, и я ушел. — Вивиан молчала, и он продолжил: — Я знаю, подобная мысль глупа, ибо давным-давно твой дедушка рассказал мне весьма трогательно о том дне, когда нашел Жюля, который был бездомным сиротой. Никогда более не встречал я такого джентльмена, как твой дедушка, и поручился бы своей жизнью, что каждое его слово — правда. Только представь, что стали бы говорить люди о Шерси, если бы ты начала копаться в прошлом, чтобы навредить своему дяде.
— О боже, Виктор, куда бы я ни повернула, оказывается, что закон на его стороне. У меня нет надежды выведать его прошлое, тем более прямо спросить об этом его самого. Я могу себе вообразить, что после этого начнется! Тетя Онорина не может сказать мне ничего полезного, а в Мирандоле я просмотрела все бумаги и ничего не обнаружила.
Виктор стоял рядом, наклонив голову.
— Вивиан, мне хочется, чтобы ты освободилась от опекуна, и сделаю ради тебя все, что в моих силах. Я всегда поддержу тебя. Я сам найму тебе адвоката, если посчитаю, что это может привести к чему-либо. Однако нотариус, у которого я консультировался, очень умный человек, и он ничего не смог посоветовать тебе.
Девушка коснулась его руки и пожала ее.
— Сколько я должна тебе в качестве его гонорара?
— Нисколько, забудь об этом.
Она хотела возразить, затем с сожалением воскликнула:
— О боже, нам пора расстаться! Меня ждут у Биянкуров. Луизе плохо, и она просила поухаживать за ней.
— Правда? Надеюсь, ничего серьезного?
— Не знаю, она прислала мне весьма странную записку…
Не переставая говорить, Вивиан отодвинула засов, и Виктор вышел на улицу.
— Пожалуйста, передай ей мой привет и пожелание как можно быстрее выздороветь. Я завтра увижу тебя у Дина?
— Да, увидишь. Спасибо тебе. Что бы я стала делать без тебя?
Мари-Клер де Биянкур, кругленькая, седовласая, общительная женщина, в свое время была очень хорошенькой. Одной из ее привычек в более зрелые годы было представлять себя инвалидом, и в этом отношении она являла разительный контраст своей дочери, которая редко позволяла, чтобы недомогание мешало ей развлекаться.
Мадам де Биянкур встретила гостей с тревогой на лице, которая на сей раз никак не была связана с ее собственным здоровьем.
— Мой дорогой друг, — жалобно говорила она Онорине, — Луиза слегла вчера и с тех пор не вставала. И она отказывается сказать мне, что ее беспокоит. Я подумала, что ее немного лихорадит, но сегодня, когда мой муж настоял, чтобы вызвать врача, тот не нашел никаких симптомов. Может, нам пригласить вашего месье Реми? Хотя я так доверяю нашему врачу…
Когда мадам де Биянкур говорила таким жалобным тоном, Вивиан невольно удивлялась, как ее тетя при всем своем здравом уме может терпеть подобное поведение своей ближайшей подруги. Она сказала:
— Луиза пригласила меня, поэтому наедине, возможно, скажет мне, в чем дело. Можно мне пойти к ней?
— Спасибо, моя дорогая, именно этого мы как раз и хотим. Беренис проводит вас наверх.
Луиза лежала в постели в чепчике и халате и казалась больной, но, как только Беренис затворила за собой дверь, девушка села и протянула к Вивиан руки:
— Обними меня. Мне необходимо твое утешение, я так несчастна. — И она расплакалась.
Вивиан села на край постели, обняла Луизу и пыталась успокоить ее. Затем она расправила подушки и уложила подругу на них. Пока Луиза прижимала носовой платок к лицу, Вивиан спросила:
— Что же тебя расстроило? У тебя что-то болит?
Луиза покачала головой и все никак не могла заговорить.
— Слава богу. Твоя мать так обеспокоена, она совсем напугала нас.
— О! Я не смогу сказать этого маме!
Вивиан устроилась удобнее на кровати и тихо попросила:
— Тогда скажи мне. И посмотрим, что можно сделать.
Луиза сняла чепчик и начала вертеть его в руках.
— Думаю, ты, наверно, почти догадываешься, что я, несмотря на твой добрый совет… не могла выбросить из головы барона де Ронсея. Я пыталась отвлечься, но у меня ничего не получилось. И чем больше он устраивал так, чтобы я осталась с ним наедине, тем больше запутывалась. — Она печально взглянула на Вивиан: — Не волнуйся — моя добродетель не пострадала, но моя жизнь лежит в развалинах. Два дня назад в одном доме я разговаривала с людьми, которые тебе не понравились бы, — я отправилась туда лишь в надежде увидеться с ним. Это были так называемые его друзья, а одна из дам, злобное существо, шепнула мне, что барон дрался на дуэли в то утро из-за одной женщины, что он ранен и скоро умрет.
Вивиан вздрогнула, а Луиза продолжила:
— Я чуть не упала в обморок. Дама заметила это и рассмеялась, но больше не стала ничего рассказывать. Я ушла, стараясь сохранить спокойствие, но когда мы вместе с мамой сели в экипаж, со мной случился приступ — я задыхалась и плакала. Мама не понимала, что происходит. Когда мы вернулись домой, мне удалось сделать вид, будто я пришла в себя, ибо могла думать лишь о том, что мне надо обязательно увидеть его.
— Ты хочешь сказать, что дуэль состоялась из-за тебя?
— Да нет же. Эта женщина дала мне ясно понять, что он спутался с какой-то певицей из Итальянской оперы, а другой джентльмен из-за нее вызвал его на дуэль. А мне все равно так хочется увидеть его! Мне невыносимо думать, что он лежит беспомощный и в нем угасает жизнь. Поэтому я придумала план. Я умолила маму вывезти меня подышать свежим воздухом. Когда мы пересекли реку, я сказала, что хочу посетить большой перчаточный магазин. Ты знаешь, он находится как раз напротив его дома. Мама отвлеклась на что-то, а я сказала, что загляну в соседний магазин и возьму с собой Беренис. Мама не возражала. На улице я велела Беренис подождать меня, сказав, что загляну к бедной подруге, общения с которой мама не одобряет, и отнесу ей немного денег. Беренис не должна ни словом обмолвиться об этом, а я долго не задержусь. Беренис хорошо поняла меня и пришла в восторг от моей благотворительности. — У нее задрожали губы. — Как легко обмануть некоторых людей!
— И никто не видел, как ты вошла в дом?