Глаза Вивиан наполнились слезами.
— Я веду себя неблагородно, но я этого не хотела. Мне просто очень будет не хватать тебя!
— А мне — тебя. Я буду тосковать по нашим беседам, во время которых мы всегда были откровенны друг с другом. Я не смогу ни к кому испытывать таких чувств, как к тебе.
В изнеможении девушка опустилась на диван, и он сел рядом с ней. Оба знали, что критический момент прошел — она разрешила ему уехать. Он не мог измерить глубину своей радости и страха, предвкушая грядущие приключения, а она не представляла всю меру ожидавшего ее горя.
Виктор нежно сказал:
— Я и не представлял, как сильно ты ненавидишь графа. Думал, ты разглядела его положительные качества. Они не бросаются в глаза, но они у него есть. Он ведь только просил нас подождать. Разве ты не можешь согласиться с этим и дать мне время на то, что я обязательно должен сделать? — Охваченный неожиданным приливом чувств, он порывисто шепнул: — Пожалуйста, скажи, что ты все еще принадлежишь мне!
Вивиан прошептала в ответ:
— Да, Виктор, я принадлежу тебе.
В конце марта маркиз де Лафайет прибыл в Лондон. В его планы входило оставаться в английской столице до того, как от барона де Калба придет сообщение, что судно готово и можно отправляться в путь. Тогда он скажет, что его на короткое время отзывают домой по семейным обстоятельствам. Он вернется во Францию и тут же поднимется на борт корабля. В Париже никто не станет искать его, а в Лондоне со дня на день будут ждать его возвращения, не догадываясь, что он скоро возьмет на себя обязательство, которое навсегда лишит маркиза Мари-Жозефа Лафайета возможности ступить на английскую землю.
Из Лондона через надежного курьера он отправлял письма графу де Мирандола. В одном из них говорилось:
«Вы любезно спрашиваете, можно ли мне чем-нибудь помочь. Если Вы распространите достоверные слухи о моих шагах, это окажет мне большую услугу, ибо в Париже и других местах исчезнут подозрения. Ваш послужной список и связи с Америкой таковы, что все сказанное Вами на сей счет воспринимается серьезно. Если Вы намекнете, что меня отговорили от опрометчивых планов, Вам поверят, а мне станет легче дышать.
Больше я Вас ни о чем не прошу, зная, как щедро Вы уже поддержали наше дело. Мне в голову часто приходит мысль, как здорово было бы, если бы Вы отправились вместе с бароном де Калбом и другими храбрыми ребятами, которые примут участие в нашем предприятии. Нет никого, чьему опыту я доверяю так, как Вашему».
В это время Вивиан решила, что может оказаться полезной мадам де Лафайет, которая не поехала вместе с мужем в Лондон. Теперь, когда разные слухи о его проамериканской деятельности немного поутихли, Онорина де Шерси согласилась с племянницей, что вряд ли разгорится скандал, если та снова начнет бывать в доме д’Айенов.
Днем Вивиан часто составляла компанию маркизе и играла с маленькой Генриеттой, в которой мать души не чаяла. Однако Вивиан становилось неловко, когда Адриенна де Лафайет говорила о своем муже, ведь ей ничего не сказали о его последних планах. Маркиза была обеспокоена визитом мужа в Лондон, но как могла скрывала свои страхи. Вивиан не знала, действительно ли тот еще в Англии. Грузовые корабли с оружием регулярно отплывали из Голландии в Северную Америку, и ей пришло в голову, что маркизу легче подняться на борт корабля в Голландии, нежели во Франции. Она очень хотела, чтобы он уже находился в открытом море, ведь в таком случае Виктор не сможет сам отправиться в Америку.
Однако вскоре за ужином они перекинулись несколькими словами, и Виктор сообщил ей, что отплытие из Бордо не отменено.
Она вздохнула:
— Что ж, по крайней мере, это означает, что я смогу передать маркизу деньги. Когда я вчера разговаривала с мадам де Лафайет, мне стало больно от негодования и жалости к ее судьбе и к судьбе большинства женщин. Она может лишь ждать и надеяться. Виктор, но я должна действовать!
— Ты чудо! Уверен, в Париже не найти женщины, равной тебе по силе духа. Мне жаль, что мы скоро должны расстаться. Я получил известие от Лафайета из Лондона. Он посещает шикарные вечеринки и еще более шикарные балы, и усыпленные англичане думают, что его волнуют лишь прелестные ножки. Когда маркиз вернется во Францию, я смогу присоединиться к нему. — Виктор с тревогой посмотрел на Вивиан. — Если ты так хочешь расстаться со своими деньгами, я, наверно, сам смогу передать их Лафайету. Но ты должна подумать о своем благополучии. Без денег твое положение под властью опекуна станет еще тяжелее. Больше, чем деньги, Америке сейчас нужны верные солдаты — если бы я так не считал, то не рвался бы туда. Будь ты мужчиной, то могла бы попрощаться с Парижем и встать рядом со мной! Но гораздо важнее, что ты будешь вселять храбрость в таких мужчин, как я. Ты уже многое сделала для нас!
Но Вивиан не утешили эти слова.
Мысли Бенджамина Франклина тоже были заняты маркизом де Лафайетом. Однажды он сказал Жюлю:
— Как и вы, я считаю, что ваш юный друг поступит неосторожно, если встретится со мной до отъезда в Америку, к тому же я не уверен, что он принесет там пользу. Я стараюсь приблизить тот день, когда Франция и Соединенные Штаты станут союзниками, а для этого надо сделать так, чтобы при дворе на нас смотрели более благосклонно.
Жюль согласно кивнул:
— По крайней мере, новости из Штатов обнадеживают. Успехи у Трентона и Принстона и великий переход Вашингтона через Делавэр, чтобы защитить Филадельфию, склонили международное общественное мнение в пользу армии патриотов.
— Поэтому мне бы не хотелось вызвать недовольство у его величества Георга III какой-нибудь оплошностью. Трудно предсказать, как он отреагирует на отъезд маркиза. Помните, какова была реакция, когда его шурин и молодой Сегюр открыто обратились к правительству за разрешением отплыть в Америку?
— Канцлер Морена ответил отказом — он был обязан так поступить.
— Мы писали маркизу, дабы отговорить его от такого рода поступков, но он не послушался и убедил Сайласа Дина в том, что обязан привести свой план в действие.
— Вы с тех пор переписываетесь с ним?
— Только косвенно через нашего секретаря мистера Кармайкла. Каждый день меня так и подмывает отправить ему решительный совет остаться дома. — Франклин подался вперед и посмотрел на Жюля поверх очков: — Вы лучше, чем я, знаете, как поведет себя ваш король, когда узнает, что отпрыск столь знаменитой семьи позволил себе пренебречь его запретом выступить на нашей стороне. И вы можете себе представить, сколько гнева выльется на нас за то, что из французского аристократа мы сделали запятнанного кровью бунтаря! Что вы думаете об этом?
Жюль, помедлив, ответил:
— Извините меня, Бен, но я не могу обсуждать Лафайета. Я введу вас в заблуждение, если рискну предсказать реакцию двора. Я поступлю несправедливо, если стану чинить препятствия маркизу. Когда-то нам обоим было по девятнадцать лет, и мы любили свободу. Тогда у нас было одно преимущество — свобода ошибаться, и, Бог свидетель, я этим воспользовался! Какими бы ни оказались последствия, пусть этот парень сам несет за них ответственность.
Помолчав, Франклин деликатно перешел к другой теме:
— Как поживает ваша восхитительная племянница? В последнее время я редко вижу ее.
— Думаю, дела у нее идут хорошо.
— Я всегда буду благодарен ей за помощь, которую она оказала Дину. Поскольку ваша племянница «всего лишь женщина», она не вызывает никаких подозрений у англичан. Откуда шпионам знать, как умело способны действовать женщины. Она идеальный курьер, и я доверяю ей в той же мере, что и вы. И, конечно, мне приятно бывать в ее очаровательном обществе.
Жюль улыбнулся и сам тоже ловко сменил тему.
Это произошло в апреле. Все началось посреди ночи, когда Вивиан вернулась с ужина у Вовентенов. Она отпустила служанку и сидела в кровати с книгой в руках, когда задребезжали стекла в окне. Было похоже на то, что это стучал град, но ведь по пути домой она не заметила на освещенном луной небе никаких туч, предвещавших дурную погоду. Но вот стекла вновь снова задребезжали, и она догадалась: кто-то бросал гравием в ее окно. На мгновение глупый испуг приковал ее к постели, но потом она отбросила одеяло, подошла к окну и отодвинула штору.
Окно ее спальни выходило на каретный двор. Внизу виднелся силуэт молодого человека. Она открыла створку и громким шепотом спросила: