— Виктор! Что стряслось?
— Спустись вниз. Пожалуйста, быстрее, у меня нет времени.
Вивиан задержалась лишь для того, чтобы набросить на себя халат; затем, босая, со свечой в руке, осторожно спустилась по лестнице, скользнула по задним коридорам к кухне и через боковую дверь вышла в каретный двор. Она никогда не видела Виктора таким расстроенным: между бровями пролегла глубокая морщина, а лицо казалось застывшим, будто ему было трудно сдерживать свои чувства. Она коснулась его руки:
— Быстро в сарай, пока нас никто не видит.
Оставив ворота открытыми, чтобы через них проникал лунный свет, Вивиан поставила свечу на полку.
— Что случилось? — повторила она свой вопрос.
— Лафайет вернулся. Он в Шайо и уезжает утром в Бордо, чтобы сесть на корабль вместе с Калбом и другими. Их успех всецело зависит от секретности и скорости, он даже с женой не попрощался. Но я должен был повидаться с тобой.
Она прижалась к его груди.
— Теперь, когда все началось, я не могу поверить в это. — От неожиданности у нее голова пошла кругом. — Жаль, что у меня при себе нет денег, я могла бы передать их тебе.
Виктор покачал головой:
— Ах, Вивиан, я не еду в Бордо. Я только что получил известие от отца: серьезно заболела мама. На прошлой неделе она простудилась, и болезнь задела легкие. Я так боюсь за нее, что не способен думать ни о чем другом. Конечно же, я еду в Луни.
— Виктор, любимый, как это ужасно!
— Я так часто воображал, что перед отплытием приду сюда взглянуть на твое милое лицо и попросить твоего благословения! А у меня сердце разрывается от неизвестности. Это самый плохой день в моей жизни.
Она крепко обняла юношу за плечи.
— Ты должен ехать к ней поскорее. Жизнь — странная вещь: мы готовы проявить храбрость, но когда в ней возникает потребность, нам мешают неожиданные обстоятельства. Я буду думать о тебе. Все время.
Она улыбнулась, а он хрипло сказал:
— Я поклялся себе, что получу от тебя еще один поцелуй в тот день, когда буду уезжать.
Вивиан, приоткрыв рот, не стала возражать. Виктор тут же поцеловал ее, и на его глаза навернулись слезы.
— Через боковые ворота — так безопаснее!
Луна на миг осветила их: оба стояли с бледными лицами, глядя друг на друга. Вскоре он бегом свернул за угол, где на Рю Жакоб его ждал экипаж.
Следующие дни стали кошмаром. Большую часть времени Вивиан проводила с мадам де Лафайет. После долгой и тщательной подготовки всего мероприятия маркиз с поразительным отсутствием здравого смысла смазал последнюю часть. Он посчитал, что опасно и неуместно прощаться со своей женой, но очень постарался подробно изложить свои планы в письме зятю. Его послание оказалось в руках герцога де Ноай д’Айена еще до того, как маркиз успел покинуть страну.
Вивиан поразилась, как ее друг мог столь опрометчиво оставить подобное прощальное письмо. Если, конечно, он успеет без остановок на почтовом дилижансе добраться до Бордо за три дня, что нереально. Она не могла понять, почему Лафайет не дождался того момента, как взойдет на корабль, прежде чем отправить это письмо. Случилось так, что он приехал в Бордо, когда еще не были оформлены все необходимые корабельные документы.
Тем временем дом на Рю дю Фобур Сент-Оноре напоминал здание, оказавшееся в осадном положении. Причем каждую минуту о маркизе поступали новые сообщения. Вивиан, наблюдая за тем, как Адриенна, страдая, старается сохранять достоинство, с чувством говорила Луизе: «Все знают гораздо больше, чем ей сообщается!»
Скандал в Париже и Версале в конце концов достиг такого накала, что юные заговорщики, которые еще оставались в столице, возложили на виконта де Куаньи обязанность связаться с их другом. Куаньи помчался в Бордо предупредить Лафайета и посоветовал ему отплыть до того, как король приведет в действие тайный указ. Корабль «Виктуар» наконец-то поднял паруса.
Однажды днем Луиза пришла к Вивиан в гости, и той удалось отвести душу, поскольку Лафайет стал в Париже единственным предметом разговора.
— Нам точно известно, что «Виктуар» отчалил, но, боюсь, этим все не закончится, — сказала Вивиан. — Доверенные люди короля отправились на юг, чтобы задержать корабль, как только тот войдет в какой-нибудь испанский порт.
— Захватывающее событие! — воскликнула Луиза. — Никто сегодня не знает, поддерживать или проклинать американскую войну. Мне она никогда по-настоящему не нравилась — уж слишком эта война непредсказуема. Однако на днях мадемуазель де Жисор нарядилась по последней моде, и когда я спросила ее, не слишком ли это смело, она ответила, что вся суть заключается в «независимости»! — Она пристально взглянула на Вивиан. — В салонах то и дело звучат имена тех, кто уехал добровольцами: Валфорт, Файоль, дю Бюиссон, ла Коломб… и десятки других. Успокой же меня: В. де Л. действительно находится в кругу своей семьи? И как дела у его матери?
Вивиан улыбнулась:
— Он будет тронут твоим вниманием. Тетя получила известие, что здоровью мадам де Луни ничто не угрожает.
— Слава богу! У меня появилась мысль: можно мне в следующий раз навестить мадам де Лафайет вместе с тобой? Я ее так люблю и не сомневаюсь, что ей нужна поддержка.
— Разумеется, — вздохнула Вивиан. — Она действительно вызывает у меня сочувствие и восхищение. Она ведь ждет второго ребенка. Я бы так не смогла. Когда я выйду замуж, то обязательно буду жить рядом с мужем, где бы мы ни были и какая бы опасность нам ни грозила. На других условиях я не стану выходить замуж.
Скандал вокруг Лафайета привел Онорину де Шерси в смятение. Ей снова хотелось запретить Вивиан посещать маркизу, но она боялась нарваться на неприятный разговор. Она не стала искать помощи у графа де Мирандолы, который почти два месяца не появлялся у нее и явно стоял твердо на стороне волонтеров, отправившихся в Америку воевать за независимость английских колоний.
Онорина занималась делами, как будто ничего не происходит, и пыталась устроить так, чтобы Вивиан представили ко двору. Однако, к ее изумлению, племянница не имела никакого желания появляться в Версале.
— Я не могу в это поверить после всех трудов, каких мне это стоило! Герцогиня де Бриссак будет смертельно оскорблена: она лично хотела пригласить тебя. Это неслыханное дело.
— Мадам, вы знаете, я не собираюсь делать реверансы, чтобы пробраться при дворе, особенно в такое время.
— Это смешно. Многие влиятельные люди, кого ты знаешь, часто бывают в Версале. Твой ненадежный друг, маркиз де Лафайет, проводил там половину своего времени, когда был в Париже, как и его друзья. Мне жаль, но я нахожу твое поведение нелепым.
Вивиан покачала головой:
— Они молодые аристократы. От них ожидают, чтобы они проявляли интерес к делам Франции, высказывали свои мысли в резиденции монарха, ибо однажды будут управлять страной. Несмотря на молодость, они все же способны оказывать влияние при дворе. Но ни одна женщина, включая королеву, не имеет там права голоса. Самое большое, на что мы можем надеяться, — служить украшением, поэтому мне нечего там делать.
Этот разговор происходил в будуаре Вивиан, пока она собиралась к мадам де Лафайет. Онорина расстроилась и, чтобы снять раздражение, начала переставлять безделушки на высоком комоде у окна. Взяв в руки шкатулку с драгоценностями, она взглянула на золотую цепочку, которую служанка застегивала на шее Вивиан, и сказала:
— Эта цепочка слишком тонка. Может, надеть итальянскую? — Она открыла шкатулку и ахнула, увидев, что та наполовину пуста.
Вивиан быстро повернулась к тете:
— Мадам…
Но не успела договорить. Онорина уже открыла вторую шкатулку, в которой не оказалось ничего, кроме серебряной цепочки и янтарного креста, и резко спросила:
— Где драгоценности?
Вивиан смутилась, и служанка, тут же отошедшая от туалетного столика, тоже почувствовала себя неловко.
— Матильда, можешь идти. Не волнуйся, — тихо сказала Вивиан.
Онорина не стала терять времени, когда осталась наедине с племянницей:
— Она, видно, знает, что эти вещи пропали. Мне что, позвать слуг?
— Не надо, мадам, умоляю вас. Ничего не украдено. Матильда смутилась лишь потому, что не одобряет того, как я распорядилась украшениями.
Онорина села.
— Ты одолжила их кому-то? Только не говори мне…