Барбара Брэдфорд - Быть лучшей

Энтони наконец обрел дар речи.

– Сэнди, – сказал он, – когда окончится курс лечения, мне хотелось бы, чтобы ты пожил с нами в Клонлафлине. Как можно дольше.

– Это было бы прекрасно, – откликнулся Александр. – А потом, Эмили, поработаем с тобой несколько недель, чтобы ты полностью вошла в курс дела. Впрочем, я уверен, что ты и без того сможешь вести наш корабль.

Эмили поджала губы, быстро закивала головой и умоляюще посмотрела на Полу.

Та, перехватив ее взгляд, бодро сказала:

– А я могу чем-нибудь быть тебе полезна, Сэнди? Что мне для тебя сделать?

– Да вроде бы ничего, спасибо большое, дорогая. Хотя обожди! Пожалуй, есть кое-что, о чем я хотел бы всех вас попросить. – Умные светло-голубые глава Александра остановились по очереди на каждом из присутствующих, он отодвинулся от камина. – Мне бы не хотелось, чтобы вы говорили кому-нибудь о моей болезни. Пусть семья пока ничего не знает. Право, нелегко было бы все время видеть тоскливые лица и выслушивать слова сочувствия.

– Я понимаю тебя, милый, – сказала с болью Эмили и замолчала. Потом срывающимся голосом докончила: – Я постараюсь ничего не говорить Уинстону, хотя это будет нелегко.

– Да не его я имел в виду! Ему ты, конечно, должна сказать! – воскликнул Александр и посмотрел на Полу и Энтони. – А вы – Шейну и Сэлли. Я говорю только о детях. И еще о наших с тобой сестрах, Эмили. Пусть Аманда и Франческа ничего не знают – по крайней мере, пока.

– А как насчет мамы? – несчастным голосом спросила Эмили. – Ее тоже держать в неведении?

Александр наклонил голову.

– Да, прошу тебя. Пусть мама считает, что все в порядке. Она ведь по любому поводу готова впасть в отчаяние. Если она узнает, мне будет еще тяжелее.

Александр отошел к столику за вином, наполнил бокалы Поле и Эмили и сказал:

– Ну вот, кажется, и все. Вроде ничего не забыл. Да, Эмили, Джон Кроуфорд обо всем знает. Он мой адвокат, так что, естественно, я должен был поставить его в известность. Он поможет тебе с юридическими тонкостями, когда я… гм, когда меня не будет рядом.

Эмили с Полой вышли, оставив мужчин заканчивать аперитив вдвоем. Пристально глядя на кузена, граф сказал:

– Тебе, должно быть, тяжко было нести одному такое бремя. Было бы лучше, если бы ты мне раньше об этом рассказал.

– Может, ты и прав, – согласился Александр. – Но, честно говоря, мне надо было свыкнуться с болезнью. Я ведь говорил, что прошел несколько стадий – неверие, ярость, отчаяние, смирение. А затем снова ярость и снова отчаяние – и еще чувство полнейшей беспомощности. Долгое время я был как бы на эмоциональных качелях и, естественно, не мог ни с кем поделиться, пока не пришел в себя. К тому же я хотел пройти весь путь до конца, все узнать относительно болезни и ее лечения. В скором времени выяснилось, что мне остаются только терапевтические сеансы да одолженное под них время.

Александр улыбнулся, пожал плечами:

– Теперь, когда эта чехарда позади, и я полностью владею собой, милый Энтони, я смог пригласить вас. Сегодняшнее испытание закончено, и я имею право немного расслабиться и пожить оставшиеся несколько месяцев в свое удовольствие. Поверь мне, я сумею как следует распорядиться этим временем.

– Да… – Только и мог сказать Энтони.

Он отхлебнул виски. Как все грустно складывается, думал он, спрашивая себя, удалось бы ему в подобных обстоятельствах сохранить мужество и достоинство, которые продемонстрировал Сэнди. Уверенности не было. Поистине надо обладать незаурядным характером, чтобы вести себя так перед лицом надвигающейся смерти.

– Слушай, Энтони, – сказал Александр, – оставь этот похоронный вид. И, ради Бога, не надо меня оплакивать. Право, не надо… Мне и так нелегко пришлось сегодня с Эмили. Понимаю, что на вас это слишком неожиданно свалилось… только мне-то еще хуже.

– Конечно. Извини, старина.

– Не за что. Пусть все будет по возможности как раньше. Я хочу забыть о болезни и изо всех сил приналечь на дела. Иначе – чистый ад.

– Так ты приедешь к нам в Клонлафлин?

– Да, недели через две.

– Прекрасно. Сэлли и я будем очень рады. А на сколько?

– Дней на десять-четырнадцать. – Александр допил бокал и поставил его на дальний конец стола. – Я заказал на девять часов столик в клубе. Может, пойдем пропустим там еще по рюмочке перед ужином?..

Из библиотеки, расположенной рядом с гостиной, донесся телефонный звонок. Извинившись, Александр вышел. Мгновение спустя он вновь появился в гостиной.

– Это тебя, Энтони… Сэлли звонит из Ирландии.

– Да-да, я ждал ее звонка. Спасибо.

– Ничего не говори ей сейчас, ладно? Я имею в виду по телефону, – попросил Александр.

– Ну что ты, я и не собирался, – откликнулся Энтони, проходя через тяжелые резные двери в библиотеку.

Оставшись один, Александр сел на диван и закрыл глаза. Последние два часа оказались слишком тяжелыми, он был как выжатый лимон. Хоть родственники изо всех сил и старались не выказывать своих чувств, держались молодцом, он видел, каково им. Впрочем, ничего другого он не ожидал. Потому и боялся говорить им, оттягивал признание как только мог. Лишь свыкнувшись с новой ситуацией и как бы отстранившись от нее, можно было поведать о ней другим.

Он и впрямь теперь спокойно ожидал смерти, примирился с судьбой. И мог помочь близким людям сделать то же самое. Тяжелее всего будет, конечно, Эмили. В детстве они были как две горошины в одном стручке. В каком-то смысле они были предоставлены самим себе. Мать в те годы была весьма ветреной, часто меняла мужчин и выходила замуж за сомнительных типов. А их добрый, но слабовольный отец, которого ко всему прочему хватил инфаркт, казалось, вообще забыл об их существовании. Александр подавил вздох. Каким кошмаром обернулась для отца жизнь. Да и для матери тоже. А может, жизнь вообще кошмар?

Александр прогнал эти мысли. Не стоило сегодня впадать в меланхолию, которой он отдал так много времени в последние месяцы. Бабушке бы это не понравилось. Вспомнив Эмму Харт, Александр улыбнулся. Вот кто сохранил неукротимость до самого конца. Жизнь ее была постоянным триумфом. Вот и теоретизируй после этого. Хотя наверняка есть люди, которые с рождения обречены на страдания…

Открыв глаза, Александр огляделся. При струящемся свете ламп и мерцании камина гостиная выглядела просто чудесно. Мэгги обставила ее вскоре после их женитьбы, и Сэнди в любое время года видел в ней воплощение английской весны – стены и потолок были выкрашены в бледно-желтые, розовые, зеленые цвета. И когда комнату надо было подновить, единственное, что требовалось, это следовать прежнему стилю. Так Александр и поступал после смерти Мэгги.

– Эй, Сэнди, что с тобой? – прервал его размышления Энтони, участливо склонившийся над ним.

Александр выпрямился.

– Да нет, все в порядке. Я просто забылся немного… последние несколько часов были, знаешь ли, довольно утомительными.

– Еще бы. Ладно, пошли в клуб.

Через десять минут Александр и Энтони вышли из дому и направились на Чарльз-стрит, где располагался клуб «Марк».

Вечер был прохладный и ветреный, и Александр закутался в пальто и сунул руки в карманы.

– Да, как там Сэлли? – спросил он, стараясь не отставать от Энтони.

– Все в порядке. Шлет тебе привет. Я сказал, что скоро ты у нас будешь, и это все.

– Хорошо.

Несколько минут они шли молча.

– Одно только странно, – пробормотал себе под нос Энтони.

– О чем ты? – Александр с любопытством посмотрел на него.

– Сэлли сказала, что Бриджит не дает ей покоя, все спрашивает, когда я вернусь домой. Ей не терпится поговорить со мной. А сегодня она и вовсе весь день взвинченная.

– Действительно странно. Хотя ваша экономка всегда казалась мне дамой эксцентричной.

– Правда? Гм… Может быть. Она немного сентиментальна, как большинство ирландцев. Ладно, забудем. Наверное, ерунда какая-нибудь, – оборвал разговор Энтони. Они как раз подходили к клубу.

Но он заблуждался. К нему с железной неотвратимостью подступали события десятилетней давности.

Наутро после возвращения Энтони в Клонлафлин полил дождь. Легкий туман мягко обволакивал оголенные стволы деревьев. На фоне свинцово-черного неба четко выделялись высокие дымовые трубы.

Переходя дорожку, рассекающую широкий газон, Энтони думал, как славно выглядит его дом даже в этот мрачный зимний день. Гармония симметричных линий, удлиненные окна, четыре пилястра у фронтона ласкали глаз. Построенный в стиле короля Георга внушительный особняк стоял на небольшом возвышении посреди чудесного парка. Из его многочисленных окон открывался прекрасный вид. Их было триста шестьдесят пять, по одному на каждый день года – странная причуда предка, который построил особняк в XVIII веке. Но втайне Энтони восхищался этой причудой. Стольких окон он не встречал нигде. Они придавали дому особое изящество. Благодаря им в доме круглый год было светло и просторно, а летом он и вовсе был залит солнечным светом.