— Да, я вас слушаю, Анатолий Игоревич, — спокойно промолвила я.

— Мы уже всё утвердили с нашими немецкими коллегами, — врач говорил, явно с трудом сдерживая радостное волнение. Обычно равнодушный и спокойный, он, кажется, искренне проникся болезнью моей мамы и очень хотел ей помочь. — Во вторник вы с Алевтиной сможете выехать в Германию, перевозку вам организуют.

— Что? — я застыла. — Но ведь я внесла только половину суммы.

Если они уже назначили операцию и остановят всё в последнее мгновение, потому что это неполная цена… Или откажут маме в длительной реабилитации…

Это может быть даже хуже, чем вновь отложить операцию. Она разволнуется, подскочит давление, пульс.

— Сегодня утром остаток суммы был внесен в фонд, — пояснил Анатолий Игоревич. — Сумма полностью покрывает расходы на реабилитацию и, разумеется, саму операцию, плюс финансы на медикаменты. А для вас, Станислава, как для ближайшей родственницы, будет предусмотрено место жительства, чтобы вы могли находиться рядом с матерью. На вас остаются только бытовые расходы и.

Он говорил что-то ещё, но я не слышала. В ушах просто шумело. Значит, Олег всё-таки внес вторую половину суммы? И я могу больше не бояться, что мама погибнет, не дожив до операции? Могу верить в порядочность Лаврова? Могу.

Надеяться на то, что всё хорошо закончится.

— Так что жду вас завтра утром, будет моё дежурство, — я буквально видела, как улыбался Анатолий Игоревич, — сможем обсудить все детали и займемся последним этапом подготовки к перевозки.

— Да, — кивнула я, хотя знала, что врач не может меня видеть. — Да, конечно, я буду!

— До свидания.

— До свидания, — попрощалась я практически шепотом — и буквально взлетела с кровати.

Теперь я могу наконец-то покинуть этот ужасный дом. Сбегу из этого сумасшедшего дома, навсегда попрощаюсь со всем, что связывает меня с отцом. Надо только… Надо…

Я понимала, что для жизни там, в Германии, тоже понадобятся деньги, потому буквально вихрем промчалась по комнате, собирая самые ценные вещи. Несколько украшений, которые я носила только для того, чтобы отец не понял, что я его обманываю — теперь можно продать, выручить за них хоть какие-нибудь деньги. Или обменять у своих "подруг" из университета — возможно, они согласятся?

Минимальный набор вещей, которые легко можно унести с собой. Немного денег — сумма, оставленная на черный день, когда понадобится немедленно покупать какие-нибудь лекарства. Всё, что я хотела забрать с собой, с легкостью поместилось в небольшую дорожную сумку, которая издалека даже не должна была вызвать у отца подозрений. Впрочем, сейчас мне было всё равно. Я забыла об осторожности и мечтала только о том, чтобы покинуть дом. Раз и навсегда. Я больше не вернусь сюда, в эти богатые хоромы, даже если папенька станет в ногах валяться и умолять меня вновь сыграть роль наследницы его империи. Если эта империя, конечно, всё ещё существует.

Больше не заботясь ни о чем, я выглянула из комнаты. В коридоре было пусто, и я, убедившись в том, что могу спокойно покинуть дом, вышла из спальни и тихо направилась вниз по ступенькам. Оставалось только обуться и выйти на улицу, вот и всё. И пересечь холл, конечно же. Но ни Федор, ни кто — то из прислуги, ни сам отец или Викки не спешили выскочить мне навстречу, чтобы остановить.

Я бы так и прошла спокойно мимо, но что — то заставило меня замереть, остановиться, прислушаться к доносящимся из гостиной звукам. Дверь была прикрыта, но неплотно, потому я всё ещё могла слышать звон голосов. Отцовский, с трудом не срывающийся на крик, льстивый Викин и.

Олега.

Разумеется, я его узнала. Это было бы довольно трудно — не признать человека, с которым.

Я велела себе оборвать мысль и тихо, крадучись, подошла к двери. Застыла, заглядывая в щель, и почувствовала, что мое сердце, которое до этого глухо билось в груди, заколотилось так, словно вот-вот разорвется на мелкие части.

Мой отец носился по гостиной, будто ужаленный. Он несколько раз порывался подойти к Олегу, но натыкался на взгляды накачанных незнакомцев в костюмах — вероятно, это была охрана. Сам Лавров вальяжно расселся в кресле и наблюдал за моим отцом с издевательской улыбкой на губах.

А на поручне кресла устроилась Викки. Сверкающая, как начищенная монета, довольная Викки, сейчас смотревшая на моего отца взглядом победителя. Или отомщенной… Не знаю, как лучше было бы это охарактеризовать. Я просто не нашла в себе достаточно сил вникать, отпрянула от двери и сделала шаг назад. Неужели этот всё правда? Неужели Олег провернул всю эту аферу только для того, чтобы вернуть себе принадлежащее ему по праву? Не только деньги, но и жену? Должно быть, Викки тоже участвовала в этой афере. Не просто так она в последние дни совсем перестала бояться отца и с такой легкостью хамила ему прямо в лицо…

Господи!

Я зажмурилась. Мне больше всего хотелось сейчас ворваться в гостиную и выцарапать Олегу глаза. Или Викки. Или хотя бы спросить, как это всё понимать! Но я запретила себе это делать. Он ведь выполнил то, что обещал мне. Оплатил лечение мамы. Как я могу предъявлять ему претензии, если моя мама всё-таки получит свой шанс выжить?

Нет. Если есть такая возможность, я должна просто развернуться и тихо уйти. И больше никогда не вспоминать этого человека. Вычеркнуть его из воспоминаний.

Я вздрогнула, почувствовав, как чья-то рука опустилась мне на плечо.

Не знаю, каким чудом я сдержалась, чтобы не закричать, и заставила себя медленно, спокойно обернуться. В голове за эту секунду промелькнул миллион самых ужасных мыслей. Я была уверена: это кто-то из людей отца, решившего, что должен как-то отомстить или. Я не хотела даже предполагать.

За моей спиной стоял мужчина. Даже сквозь пелену страха я как-то отстраненно отметила, что он, наверное, один из самых красивых представителей мужского пола из всех, кого я когда-либо встречала. Высокий, стройный, хорошо сложенный, он был моложе Олега — наверное, ему лет двадцать пять, — и выглядел не особо страшно, хотя однозначно мог скрутить меня одной рукой.

Тем не менее, незнакомец улыбнулся, и его синие глаза — ярче, чем обычно бывают у людей,

— как-то загадочно сверкнули. Он поднял руки вверх, будто подчеркивая, что безоружен, и промолвил, как ни в чем ни бывало:

— Привет. Ты, наверное, дочь этого престарелого горе-игрока, Дмитрия Павлова?

Я сумела только кивнуть, всё ещё с опаской рассматривая незнакомца.

— Вольный, — представился он, протягивая мне руку. — Но для такой красавицы можно просто Алекс.

— Стася, — я неловко сжала его ладонь, ощутив жар пальцев, и тут же одернула руку, внезапно покраснев. — Можно. Можно, я пойду?

Алекс скептически окинул меня взглядом, усмехнулся при виде сумки и вполне спокойно произнес:

— Ну, в принципе, я не задерживаю, но ты выглядишь как-то не очень, — я покраснела ещё сильнее. — Обычно когда девушка становится землистого цвета, это значит, что очень логично вызвать ей врача.

— Я хорошо себя чувствую.

— И собираешься больше никогда не вернуться в этот дом, — протянул Вольный.

— Откуда…

— На лбу капс-локом, — пожал плечами он. — Может быть, поговоришь с Олегом? Он упоминал о тебе. Он.

— Я знаю, где он, — оборвала я Вольного. — Я просто хочу уйти. И больше никогда не видеть ни Олега, ни мою мачеху, ни папеньку.

— Вот как, — Алекс изогнул губы в усмешке. — Хорошо, не настаиваю. Но, может быть, ты возьмешь с собой чуть больше вещей, раз уж покидаешь старую жизнь? Лучше уходить из отчего дома не нищей.

Я, не удержавшись, закатила глаза.

— Какая тебе разница?

— Никакой, на самом деле, — пожал плечами Алекс. — Я частенько видел, как умственно и морально отсталые люди по типу твоего отца проигрывают бизнес, недвижимость, жену и чуть ли не детей на органы. Это бывает немного противно. Но, как я понимаю, тебе всё равно? — он смерил меня взглядом. — Ты даже не знаешь, как твой папенька лишился бизнеса.

— Я что-то должна? — выпалила я, а потом, осознав, что задаю не те вопросы, дополнила: — Кто ты?

Улыбка Вольного стала чуть мягче, и он сам показался мне вдруг таким уставшим от всего, что происходило вокруг, что даже стало его жаль.

— Пойдем, соберем твои вещи, — промолвил он. — Унесешь всё, что захочешь. А я расскажу.