— Но есть вероятность выкидыша. Вы очень напряжены, — врач серьёзно взглянула на меня.

— Вам сейчас лучше побольше лежать, правильно питаться и нервничать по минимуму. Ограничить как негативные, так и положительные эмоции, они могут тоже повлиять.

Я только рассеяно кивнула, садясь и стирая липкую мазь с живота предложенными мне салфетками. Клонило в сон, и хотя сердцебиение вроде бы нормализовалось, от тревожности я избавиться не могла. И сил совсем не было. Я чувствовала, что вот-вот не смогу себя удерживать и просто потеряю сознание. Дурнота, подкатившая к горлу, показалась знакомой; со мной уже было такое однажды, когда я свалилась в обморок в больнице.

— Показаний для госпитализации нет, — доброжелательно произнесла Наталья Альбертовна.

— Но всё равно надо быть максимально…

Её слова вновь потерялись где-то в моих мыслях. Женщина говорила что-то, пока я поправляла одежду и выходила из УЗИ-кабинета, но в коридоре почти с облегчением позволила Олегу обнять себя и ткнулась носом ему в плечо. Хотелось ещё и зажать уши руками и притвориться, будто меня и вовсе не существует, но это непозволительная слабость.

Перед глазами всё поплыло, и я даже толком не поняла, куда меня ведут. Позволила себя усадить на мягкий диван, вздрогнула, когда Олег занял место рядом, и попыталась сфокусировать взгляд на враче. Наталья Альбертовна раскрыла мою медицинскую карту и что-то быстро писала в ней стандартным врачебным почерком, который потом не разобрать.

— Анализы крови меня не радуют, — прорвались как-то сквозь шум в ушах её слова. — Организм истощен, так что надо побольше отдыхать. Спокойное времяпровождение, поменьше нервов. Я пропишу поддерживающую терапию…

Я опять как будто ничего не слышала. Наталья Альбертовна называла какие-то то ли лекарства, то ли витамины, я толком не разобрала. В рецепте она писала, как и все медики, как курица лапой, и я прищурилась, вглядываясь в кривые буквы, и тут же зажмурилась, пытаясь кое-как усидеть на месте и не рухнуть в обморок. Олег склонился ко мне и даже сказал что-то, но его голос звучал как будто издалека, и я толком не слышала никаких подробностей. Только оклик — воды, что ли? — отвратительный запах нашатырного спирта, который мне кто-то догадался подсунуть под нос, и пространство, которое, став на секундочку ярче, четче, вдруг пошло черными пятнами.

Дышать стало ещё тяжелее, и я покачнулась, понимая, что вот-вот потеряю сознание.

— Станислава, вам плохо? — голос Натальи Альбертовны звучал уже чуть отчетливее. Кто — то поднес к моим губам стакан, и я сделала глоток воды.

Легче не стало, но я решительно встала.

— Возможно, понадобится полежать немного в больнице.

Я почувствовала, как глухо забилось сердце, пытаясь вырваться из груди. Полежать в больнице? Когда-то с таких слов начиналась госпитализация моей матери, затянувшаяся на долгие месяцы. Полежать в больнице? Нет, на такие условия я бы ни в коем случае не согласилась. Не хотела превратиться в жертву врачей, которая только и может, что бессильно ждать помощи.

Я не знала, откуда у меня взялось достаточно сил и глупости оттолкнуть и Олега, и Наталью Альбертовну — несильно, просто чтобы избавиться от их рук, вцепившихся в мои запястья,

— и выскочить из кабинета. Легкий цветочный аромат, витавший в коридорах, показался мне противнее стандартного больничного, как будто обманывал ожидания. Это ведь всё ещё была больница. И от того, что я назову её клиникой или центром планирования семьи, ничего не изменится.

Игнорируя чужие взгляды и попытки меня окликнуть, я уверенно, настолько, насколько могла, зашагала к выходу из больницы, всё ещё искренне надеясь на то, что смогу там, на палящем солнце, наконец-то вдохнуть полной грудью.

Олег настиг меня уже на ступеньках, когда я, крепко держась за поручень, пыталась спуститься с крыльца. Он обнял меня за талию, и я вздрогнула, реагируя на его прикосновение. Была бы в состоянии — побежала бы прочь, а так оставалось только стоять на месте и молчать, дожидаясь, пока он наконец-то нарушит тишину.

— Стася, — мягко промолвил он, — Наталья Альбертовна предлагает тебе лечь в больницу. Ты себя явно плохо чувствуешь.

— Я отлично себя чувствую, — заупрямилась я, представляя себе, чем может для меня закончиться эта попытка остаться в больнице. — Просто великолепно.

— Ты едва не потеряла сознание.

— Но не потеряла же, — пожала плечами я. — Значит, всё нормально.

— Стася…

— Предложишь мне лечь в больницу, этого ребенка ты не увидишь, — решительно прошептала я. — И не потому, что я сделаю аборт или его у тебя отберу, а потому, что я здесь просто умру! Не нужны мне никакие анализы. Я лучше.

Он не дал мне договорить, только привлек к себе, и я, всхлипнув, уткнулась носом ему в плечо. Наверное, я никогда так и не смогу спокойно относиться к больницам; от одной мысли о том, что придется глотать таблетки, лежать на больничной койке, глядя в потолок, и наслаждаться тишиной и тяжелым дыханием других пациентов, а то и криками и руганью, доносящимися откуда-то из-за двери, меня уже выворачивало — и тошнило.

Беременная не значит больная.

— Со мной всё было нормально, — заявила я, пытаясь выпутаться из рук Олега. — Я отлично себя чувствую. У меня просто закружилась голова.

— Ты даже не слышала, что она тебе говорила.

— Кто, моя голова?

— Твой врач.

Я тяжело вздохнула. Спорить с этим аргументом было довольно сложно, но я в очередной раз отмахнулась от Олега и уверенно продолжила свой путь к машине. На свежем воздухе, вопреки жаре, стало легче, и я добралась до автомобиля без приключений. Дернула дверцу, но авто, разумеется, было заперто. Мне оставалось только остановиться, дожидаясь, пока подойдет Олег, и надеяться на том, что он-то не будет настаивать на госпитализации.

— Она тебя чем-то обидела?

Вопрос застал меня врасплох. Я обернулась, удивленно глядя на Лаврова, и изогнула брови.

— В каком смысле?

— Ты же нормальная заходила в УЗИ-кабинет. Оттуда вышла аж позеленевшая, — со вздохом отметил он. — Что ещё я должен думать?

Мне искренне хотелось заявить, что ему вообще в таком случае вредно думать. Мало ли, почему я вышла откуда-то позеленевшей, может быть, просто переутомилась или взвалила на себя лишнюю нагрузку! Я действительно отвратительно себя чувствовала; с того самого момента, как подумала, что с ребенком могло что — то случиться, даже места себе не находила.

— Я в больницу не вернусь, — упрямо промолвила я. — Со мной всё хорошо.

— Да? И потому ты продолжаешь себя наказывать?

Он наконец-то открыл машину, и я юркнула на пассажирское сидение и поспешила, как обычно, отвернуться в противоположную сторону. За те три дня, что мы прожили в одном

доме, я так старательно избегала любого возможного физического контакта, что Олег уже, казалось, к этому привык. Я могла прибегнуть к его помощи на улице, взять его за руку, когда кружилась голова, но не более того.

Наверное, Лавров объяснял это для себя отвращением, которое я могла к нему испытывать. Мне казалось, что на самом деле всё было намного хуже. Лучше б я испытывала к нему полноценную ненависть, а не это получувство, заставлявшее меня отгонять прочь любые сомнения относительно своих чувств к Олегу. Я не хотела вновь в него влюбляться. И не хотела просто так, легко и быстро, ему прощать.

А ещё мне в самом деле было очень плохо, и я подозревала, что такими темпами очень скоро загремлю в больницу. А оттуда я уже живой не выйду; почему-то от одной мысли о том, что могу оказаться на больничной койке, я едва не теряла сознание.

— Поехали отсюда, — попросила я.

— Посмотри на меня, пожалуйста, — вкрадчивый, мягкий голос Олега заставил меня вздрогнуть. — Почему тебе так плохо? Ты и так чувствовала себя не лучше всех на свете, когда переезжала ко мне в дом, а теперь всё больше походишь на призрака себя-прежней.

Я промолчала. Знала, что если начну говорить правду, то буду плакать, а плакать мне не хотелось. Это казалось непозволительной слабостью, и я не хотела открывать Олегу то, о чем он не имел никакого права даже догадываться. Пусть сам думает, что именно толкало меня в такое состояние.

— Если я тебе так противен, — в голосе Олега зазвенели гневные нотки, — то зачем ты вообще на всё это согласилась? Или ты настолько сумасшедшая, что ради счастья собственной матери готова вырыть могилу, лечь в неё и ещё и сама себя закопать, загрести землей сверху?