Какие бы тайны Джереми ни выдал Полу, в ближайшие несколько дней он ничего не сказал родителям. Во вторник на заре он уехал на Уил-Эбрахам в Кроване, где весь день наблюдал за работой нового двухцилиндрового двигателя Вольфа. Четверг он провел в Портлвене, где строили новую гавань. «Шасс-Маре» снова был на плаву и вернулся в Пенрин, так что Джереми не увиделся со Стивеном и Клоуэнс до пятницы. Он не заехал и к Валентину. Как и к Голдсуорти Герни.
В субботу, семнадцатого, на море опустился туман, и Джереми провел всё утро с отцом, сначала они осмотрели все уровни Уил-Грейс, а потом в конторе проверили счётные книги и обсудили, есть ли способ не закрывать шахту. Они пришли к выводу, что такового нет, остаётся лишь решить, как лучше это сделать, насколько постепенно, сколько работающих тут шахтёров можно перевести на Уил-Лежер и какие новые предприятия поблизости могут нанять остальных.
Они пошли домой вместе, отец и сын, в полном согласии и понимании, и никогда между ними не было большего дружелюбия.
Именно это взаимопонимание с высоким сыном-военным, вышагивающим рядом, а возможно, и этот туманный тоскливый день навели Росса на мысль завести разговор на запретную тему.
— Я заметил, что ты пока не виделся с Валентином.
— Да...
— Ты пойдешь?
— Вряд ли. У меня такой короткий отпуск.
Росс перебросил счётную книгу под другую руку.
— Женитьба Валентина явно расстроила планы Джорджа.
— Не сомневаюсь.
— И Кьюби наверняка расстроилась. Теперь она в любом случае не станет Уорлегган.
Лицо Джереми окаменело.
— Именно так.
— Ты по-прежнему хочешь, чтобы она носила фамилию Полдарк?
Они прошли молча несколько ярдов.
— Дорогой отец, что за вопрос! Только из-за женитьбы Валентина надежд не прибавилось. Она решительно настроена, как и всегда, выйти за богача. А я никогда таковым не стану — не в той степени, которая ей требуется. Так что и говорить не о чем.
— Джереми, ответь мне на один вопрос.
— Если получится.
— Ты её до сих пор любишь?
Джереми раздраженно пожал плечами.
— Любовь... ненависть... Я уже не знаю, как это назвать!
— Но ты не нашёл никого вместо неё?
— Я никогда ею и не обладал.
— Ты понимаешь, о чем я.
— Как же кричат чайки! — сказал Джереми. — Похоже, это туман их так заводит.
— Моя матушка, твоя бабушка, всегда говорила, что чайки — это души утонувших моряков, вот они и кричат об утраченном.
— Ты редко говоришь о бабушке.
— Как же иначе? Я ведь мало её помню. Она умерла такой молодой.
— Она была красива?
— Думаю, да. Но это было так давно. Не осталось даже её миниатюр. Вот в чём ужас. Она полностью исчезла.
— Откуда она была?
— Из Сент-Аллена. Венноры были мелкими землевладельцами. Чуть поодаль от дороги из Труро в Бодмин есть несколько небольших симпатичных особняков. Один из них принадлежал её семье. Но твоя бабушка была единственным ребёнком, и у меня нет родных, за исключением кузена Клода Веннора, он живет в Солташе.
— А Кьюби — не красавица, — сказал Джереми после паузы.
— Ты так считаешь? — скептически сказал Росс. — Может, и так. Но на приёме в Тренвите на меня произвели впечатление её элегантность и очарование.
— Правда? — Джереми был явно польщен. — Пожалуй. — Они прошли ещё немного. — Но думаю, лучше поговорить о прошлом, разве нет?
— Нет. Нас больше заботит настоящее.
Они уже приближались к дому и миновали последние промывочные машины. Впереди маячила низкая стена сада Демельзы.
— Ладно, — вспыхнул Джереми, — если ты так хочешь об этом поговорить!.. Мои чувства к Кьюби — это... я не могу их контролировать. Не могу заглушить их, как можно заглушить двигатель. Но в Брюсселе у меня была одна девушка. И будут другие. Они... помогают залечить рану, но не могут полностью её исцелить.
— А Кьюби ты небезразличен?
— Ох, в этом я сомневаюсь! Да и как это возможно?
— Но она создала у тебя такое впечатление. Разве нет? И не единожды.
— О да. Довольно часто. — Джереми сердито нахмурился, уставившись в туман. Ему явно это не нравилось и удивлял отцовский недостаток такта, с которым тот напирает на эту тему. — Думаю, я ей нравлюсь. Она создала у меня впечатление, что чувства взаимны. Но разумом она понимает, что я ей не подхожу, и потому отвергает чувства.
— Мне трудно в это поверить, — сказал Росс.
— Почему же это?
— Почему? Да потому что женщины так себя не ведут! Ладно, допустим, её разум управляет чувствами. Но, может быть, ты просто недостаточно усердно пытался добиться обратного.
Джереми остановился.
— Да что ты об этом знаешь?! И вообще, о чём ты?
Росс тоже остановился. Его серо-голубые глаза почти скрывались за тяжёлыми веками. Он всмотрелся в клубящийся туман.
— О том, почему ты ею не овладеешь?
У Джереми пересохло в горле.
— Ты о чём, чёрт побери?
— Именно об этом. Поезжай и возьми её. Она ни с кем не помолвлена. И пока что не нашла нового ухажёра. Поезжай в Каэрхейс. Она принадлежит тебе, и никому больше.
— Ты что... шутишь?
— Нет. Никогда не был серьёзнее.
Они надолго замолчали.
— Сейчас же девятнадцатый век, — сказал Джереми.
— Я знаю. Но люди мало меняются, в каком бы столетии ни жили. Пусть даже крепость вызывает у тебя трепет, но могу заверить, нет ни одной, которая бы не сдалась осаде решительного человека. У крепости тонкие стены. Как, вероятно, и оборона Кьюби.
Джереми наконец-то выдохнул.
— Боже всемогущий, поверить не могу!.. Дорогой отец, даже не знаю, смеяться мне или плакать!
— Прибереги это на потом, когда пойдешь на приступ. Хочешь, чтобы я поехал с тобой? Я мог бы занять Джона Тревэниона и его слуг напряженной беседой, а при необходимости и угрозами.
Боже, думал Джереми. Отец до сих пор живёт в тёмных временах двадцатилетней или тридцатилетней давности, когда он мог поехать к Джорджу Уорлеггану и бросить ему вызов, а при необходимости и подраться в «Красном льве» и сбросить его с лестницы, или его самого могли выкинуть из окна Тренвита! И он думает, что люди до сих пор ведут себя подобным образом! В юности он нарушал закон, а в армии...
Что ж, решил Джереми, он преступал закон не меньше отца, и тоже сейчас в армии! Может, в конечном счёте, его слова не так уж нелепы. Может, это я заблуждаюсь!
Но он лишь сухо ответил:
— Мне жаль, что во время короткого отпуска я так мало пробыл рядом с вами.
Росс принял его отказ.
— Не имеет значения. Будут и другие. И теперь меньше риска, что тебя отправят в Америку.
— У тебя нет новостей от Джеффри Чарльза?
— О ребёнке? Нет.
— В этом месяце жена Голдсуорти Герни ожидает ребёнка. Вот почему я к нему не поехал. Думаю, эти волнения даже его на несколько недель отвлекут от мысли о паровых двигателях.
Росс засмеялся.
— А тебя бы отвлекли?
Джереми поразмыслил над этим. И обо всех своих знакомых, и о величии жизни.
— Зависит от того, кто мать.
— Да... именно так. Для тебя — либо Кьюби, либо никто, ведь так?
— Возможно, — он буквально выплюнул это слово.
Они дошли до калитки в сад Демельзы.
— Тебя смутил мой совет, — сказал Росс.
Джереми фыркнул.
— Да... Не совсем.
— Забудь.
— Этого я уж точно не смогу!
— Я от чистого сердца.
— Ох, в этом я уверен, отец.
— И совершенно искренне, чего бы это ни стоило. Лишь ты можешь судить, имеет ли совет смысл... в твоей ситуации.
Глава восьмая
Два дня спустя пришло радостное письмо от Джеффри Чарльза. Амадора разрешилась девочкой, и обе чувствуют себя хорошо. Дочь решили назвать Хуаной. «В Корнуолле, — написал Джеффри Чарльз, — она, вероятно, станет Джоанной, но какая разница?» Пока что они не планировали возвращаться в Англию, ещё слишком рано. А тем временем он наслаждается своей отставкой на половинном жаловании, потому что может побыть рядом с женой в самое счастливое время. Он выразил всем свою любовь и лучшие пожелания на Рождество.