Чаша все время была здесь?

Она просто не заметила?

Возможно, сестра Томасина, прислуживающая в ризнице, вошла, пока она молилась. Неожиданно прибыл священник? Будет служба? Это благословенная возможность изгнать всех бесов.

Однако Глэдис была одна.

Она повернулась к маленькой боковой двери, намереваясь найти сестру Томасину, но казалось неправильным оставлять чашу без защиты.

— Сестра Томасина! — позвала Глэдис.

Никакого ответа. Хорошо. Она отнесет чашу в ризницу. Если сестра Томасина там, она рассердится, но негоже оставлять чашу. Глэдис поднялась по трем низким ступенькам к алтарю, потянулась к чаше… но быстро отдернула руку.

В чаше была кровь! Маленькая лужица крови. Потрясенная, она снова подалась вперед и увидела, что это не кровь — конечно, нет! — а лепесток кроваво-красной розы.

Кроваво-красной розы?

— Что ты делаешь?!

Пронзительный голос заставил Глэдис отскочить. Повернувшись, она увидела сестру Томасину.

— Ничего, сестра! Я просто задумалась, почему чаша здесь. Не следует ли мне…

— Не следует! — отрезала та, схватив сосуд и прижимая его к своей пышной груди. Сестра Томасина была кругла телом, но резка нравом. — Возвращайся в свою пивоварню, сестра Глэдис.

Глэдис возмутил этот тон, но она поклонилась и вышла, трясясь.

Она ненавидела гнев, и в Роузуэлле он был редок. Глэдис тут же сообразила, что сестра Томасина забыла убрать чашу и боялась, что ее грех выйдет наружу.

Сама она была потрясена другими вещами.

Когда сестра Томасина прижимала чашу к груди, чаша была пуста. Лепестка не было ни внутри, ни на полу, куда он мог упасть. Конечно, он мог улететь, ведь он такой легкий. Но разве она бы не заметила?

Но главное, что встревожило ее до появления сестры Томасины, — это то, что такие лепестки невозможны. Малочисленные розы цветут в конце августа, но Глэдис никогда не видела кроваво-красных роз. Роузуэлл славился своими розами, но они были почти белые, кремовые или бледно-розовые. Две, которые цвели густо-розовыми цветами, считались почти чудом.

Глэдис остановилась, переводя дыхание.

Она просила о знаке. Он был ей дан? Во время литургии вино в чаше становилось кровью Христовой.

Нет-нет, она не хотела быть участницей Чудес. Они всегда заканчиваются мученической смертью.

Была здесь одна роза, которая цвела летом и даже осенью. Ее прислал в Роузуэлл крестоносец и, возможно, из самой Святой земли. Глэдис помнила, что у нее ярко-розовые цветы, но поспешила в сад, надеясь, что ошибается. Она надеялась, что роза цветет в это время года и лепестки у нее кроваво-красные. Увидев розу, она вздохнула. На кусте было несколько цветов, в закатных лучах солнца они были глубокого розового цвета, но не кровавыми.

Глэдис выпрямилась и оглядывала сад в поисках какой-то новой розы, какой-то скрытой неожиданности, но, конечно, ничего такого не было.

Так откуда этот лепесток?

И куда он делся?

Он появился в чаше, которую использовали на литургии, символизировавшей Тайную вечерю. Это навело Глэдис на мысли о чаше, которую, по легенде, Иосиф Аримафейский привез в Гластонбери, к тому древнему сосуду, который сестра Уэнна назвала непонятным словом «гааларл».

Глэдис тряхнула головой, стараясь отделаться от этой чепухи, но мысли застряли занозой. Слишком много странностей произошло за короткое время.

Потом что-то огромное просвистело у нее над головой. Глэдис, присев, вскрикнула и отшатнулась. Подняв глаза, она увидела у куста дамасской розы большую черную птицу.

Ворон.

Ворон!

Глэдис никогда его прежде не видела, это лесные птицы с севера, но таким должен быть ворон. Он был больше вороны, размером почти с гуся, но стройнее, с блестящим черным оперением. Наклонив голову, ворон уставился на нее золотистым глазом.

Вороны слыли предвестниками беды, и этот весьма соответствует молве.

Глэдис осторожно отступила назад.

— Святый Боже, я не хочу идти туда, куда может привести такая птица.

Ворон каркнул. Звук был похож на презрительный смешок.

Ворон поднялся, мощно взмахнув крыльями, но не улетел. Он уселся на жердочку перголы.

— Карр! Карр!

Глэдис перекрестилась.

Птица перелетела на соседний кол.

Нет, копье. Простое, деревянное, но заостренное.

Копье?!

Глэдис заморгала. И снова перед ее глазами был простой грубый кол. Конечно, это всего лишь игра света и ее растревоженных эмоций. В любой момент зазвонит колокол на вечернюю молитву. Даст Бог, эта зловещая птица улетит отсюда. Глэдис сделала еще шаг к выходу, боясь повернуться спиной к наводящему страх ворону.

Он перелетел на новое место — на меч, воткнутый в землю.

Меч?!

Нет-нет, это лопата!

Потом Глэдис увидела своего рыцаря. Одетый в длинную кольчугу, он смотрел на нее.

Нет! Это всего лишь сухой ствол дерева, опутанный колючими стеблями вьющихся роз. Она повернулась, чтобы убежать, но увидела золотистое пятно. Нет, это куртинка ноготков. Снова копье. Золотая чаша, украшенная драгоценными камнями, которые сиянием соперничали с солнечный светом, из нее сыплются розы. Кроваво-красные розы.

Глэдис заставила себя остановиться и закрыла глаза руками. Когда она медленно опустила ладони, глаза ее не заметили ничего необычного, птицы не было. Очередная греза, но при свете дня?

Потом она увидела другую темную тень. Это была сестра Уэнна, смотревшая на нее как ворон.

— Ты уже готова уйти? — прокаркала старуха.

У Глэдис горло перехватило, она не могла ответить, но сумела покачать головой. К счастью, зазвонил колокол. Она поспешила к церкви, далеко обходя старую монахиню. Сестра Уэнна и все остальное — это только видение. Так и не иначе, Глэдис не хотела никаких воронов, крови, мечей и копий.

Когда она присоединилась к процессии, сестра Элизабет, проходя мимо, вопросительно подняла брови и многозначительно указала взглядом на ее одежду. Оглядев себя, Глэдис увидела, что все еще в фартуке. Сняв его, Глэдис кое-как свернула его, чтобы потом сунуть в уголок. В церкви она погрузилась в привычные молитвы, как могла бы погрузиться в лохань с водой, после того как упала в грязный пруд.

Но сводящие с ума идеи было не смыть. Сестра Томасина бросила на нее злобный взгляд, значит, инцидент с чашей не был грезой. Впервые Глэдис оглянулась, чтобы увидеть, здесь ли сестра Уэнна, молится она или нет.

Она была здесь, на стульях, предназначенных для старых монахинь, и выделялась своими черными одеждами, Глэдис заметила среди сестер еще одну монахиню в черном, помоложе, должно быть, она сопровождала сестру Уэнну.

Значит, она реальная и что-то повело эту старую согбенную женщину в путь. Если она сказала правду, ее вынудил отправиться в дорогу факт, что злой человек завладел страшной силой, и Глэдис может противостоять этому.

Молитвы подошли к концу, а Глэдис так и не нашла ответа на свои вопросы. Сестры выстроились, чтобы отправиться в трапезную, но когда последние покидали церковь, большая черная птица низко кружила над их головами. Все прикрывались руками и приседали, кто-то вскрикивал, некоторые бросились назад в церковь.

Значит, и ворон не был грезой.

Глэдис приняла то, что она призвана свыше, и пока она не подчинится, ей и всем остальным будут докучать разные неприятности. Возможно, как и казни египетские в Библии, эти неприятности будут одна другой страшнее, и могут погибнуть ни в чем не повинные люди, пока она не согласится.

Птица уселась на перекладину креста на крыше церкви и хрипло каркала. Сестры, стоявшие поодаль, указывали на нее и переговаривались.

Глэдис подошла к сестре Уэнне, которую все это не тревожило и не удивляло.

— Что я должна делать?

— Следовать за вороном.

— Эта птица предвещает беду.

— Только некоторым. Остальные считают его посланником царства небесного.

— Того, куда Иосиф Аримафейский отправил Святую чашу? — Глэдис хотелось сказать это язвительно, но не получилось.

Сестра Уэнна кивнула.

— Царство небесное? Но это означает смерть.

— Сердце любого доброго христианина возрадовалось бы переходу в жизнь вечную, но Сибилла де Фонтмари прожила шестьдесят два года и родила пятерых детей. Увы, не семерых, но она служила другим способом. Чаша добра к тем, кто исполняет ее волю. — Сестра Уэнна что-то протянула Глэдис: — Это твое.