Такие же фотографии на память предполагалось сделать и в поселке Шабо, но нам помешала дегустация. Я и не знал, что это такой увлекательный процесс, а рассказы о жизни вин могут быть не менее захватывающи, чем легенды из жизни роковых красавиц и опальных поэтов.
- Вот это жизнь! Молодцы французы! - облизал толстые губы Конопенко после знакомства с очередным видом благородного напитка. - Какие виноградники в Шабо развели!
- Это тебе не раскопки, не Девичья башня! Здесь настоящая, живая жизнь! - подхватил Кнежевич.
- Что, рад, что сюда поехал, эстет несчастный? Что молчишь, как в рот воды набрал?
- Не воды, а вина, -- отозвался я. Но винодельческий поселок мне понравился не меньше, чем древняя крепость, и я, как и оба моих приятеля, приобрел на память полуторалитровую пластиковую бутылку молодого местного вина.
По возвращении из Шабо мы были настолько пьяны, что нам пришла в голову идиотская мысль допить спотыкач Конопенки, причем решающий аргумент в пользу такого решения был поистине дебильным: "Давайте допьем, чтоб бутылка место не занимала, а то и так повернуться негде!" Выпив, Конопенко завалился спать, а на мою долю, как всегда, выпало нудное и неблагодарное занятие: отговаривать Кнежевича от купания в море в пьяном виде. Причем этот пижон упорно доказывал, что он вовсе не пьян, чего не могло быть в принципе, ибо если я, пивший меньше всех, едва держался на ногах, и то уцепившись за спинку кровати, то в каком состоянии должен был быть он!
Очередной спор кончился тем, что Кнежевич оттолкнул меня и со словами "Ты мне не указ!" шатаясь, вывалился из домика. Я подумал, что надо бы побежать за ним и непременно остановить - ведь непременно утопится! - но вместо этого лег на кровать и стал изучать рисунок обоев.
Я смотрел минут пять и все не мог понять, что на них нарисовано: цветы, плоды или ягоды. Не успел я разобраться с этим важным вопросом, как в дверях, путаясь в занавеси, возник мокрый Кнежевич. "Как, он не утонул?"
- И как море?
- Я не дошел до моря... облился водой из душа, и подумал, что ты, наверное, прав. Купаться сейчас не стоит. Снимем девчонок в кафе, с ними ночью и покупаемся. В голом виде.
С этими словами Кнежевич принял горизонтальное положение и затих до ужина.
"Я всегда прав. Жаль, что человечество об этом не знает", -- подумал я и вздохнул. Что-то не хотелось мне идти в это кафе, необъяснимо не хотелось.
После скудного ужина ("Ничего, мужики, в кафе нажремся!") Кнежевич принялся бегать по дому отдыха в поисках утюга, так как его белый костюм, видите ли, слегка примялся и он не может идти в таком виде.
- Диагноз ясен, -- подмигнул мне Конопенко. - Вот я, например, вообще иду в шортах.
- По-моему, тебе в шортах не стоит, -- усомнился я. В шортах Конопенко напоминал огромный колобок на толстых красных ножках.
- Да плевал я на этот кабак, подумаешь! Может, мне еще и галстук надеть? Вот увидишь, там все в шортах будут!
Конечно, Конопенко не угадал: из мужской части публики в шортах явился только он. Все остальные были в брюках. Из прекрасных дам в шорты облачилась лишь одна, зато они были столь короткими, что скорее походили на трусы. Вообще народу пришло много: почти все столики были заполнены, так что нам пришлось усесться в центре, возле шеста и динамиков, ревевших так оглушительно, что говорить было невозможно: я и себя не слышал, не то что собеседника. Я даже обеспокоился, не разыграется ли у меня от этого бедлама очередной приступ мигрени.
Официант принес нам меню, мы заказали по отбивной с картошкой фри. В ожидании заказа я принялся осматриваться по сторонам. Наблюдение оказалось довольно интересным занятием. Как всегда в кабаках, одни просто напились, а другие напились и еще пытались что-то из себя изображать. Справа и слева от нас сидели многолюдные компании, уже выпившие и весело хохотавшие. Слева у стены сидели две подержанные белокурые дамочки, заказавшие всего лишь бутылку пива и время от времени бросавшие на присутствующих особей мужского взгляда томные взгляды. Но никто на них не клюнул, и отдыхающие подружки перешли к более продуктивному занятию: они начали фотографировать друг друга, а потом попросили какого-то мужчину сфотографировать их вдвоем. Справа, под вертящимся блестящим шаром, сидела с кавалером та девица в суперкоротких шортах, вытянув ноги вперед так, чтобы все видели, какие они у нее длинные. За ней сидело семейство из папы, мамы и сына лет семнадцати, ужасно страдавшего, судя по кислой физиономии, оттого, что он отдыхает с родителями. У стойки бара сидели две сухопарые девицы, одна из которых была облачена в зеленые брюки в обтяжку и розовую майку с одной бретелькой.
Мои наблюдения прервало неприятное ощущение: какая-то насекомая гадость попыталась забраться мне в нос. В кафе возле огней в огромных количествах роилась всяческая мошкара. Спустя минуту я ощутил характерное жжение возле локтя. Так и есть, комар цапнул. Я хотел было переключиться с наблюдения за людьми на наблюдение за насекомыми, но разглядеть столь мелкие объекты мешало бесконечное мигание огней, от которого рябило в глазах. Пришлось отбиваться от кровососов на ощупь.
- Уже пол-одиннадцатого, где же стриптиз? - перекричал музыку Кнежевич.
- И отбивную не несут, -- взволновался Конопенко. -Эй, хозяин!
К нам подошел хозяин, невысокий, худощавый грустноглазый армянин.
- Где наш заказ? - завопил Конопенко, не столько от возмущения, сколько для того, чтоб заглушить барабанный бой музыки.
- И где стриптиз? - добавил Кнежевич.
- Стриптиз задерживается, а ваш заказ сейчас будет. Вот, его уже несут.
От того, что с утра я толком ничего не ел, отбивная и картошка показались мне необыкновенно вкусными, так что я съел свою порцию едва ли не быстрее, чем Конопенко. Кнежевич же ел вяло и чего-то кривился.
- Попалось жесткое мясо? - заорал я.
- Нет! Дело не в этом!
- А в чем?!
- Интересных телок не видно! - ответил страдалец и покачал головой.
- Так ты не будешь есть?! - оживился Конопенко, бросая плотоядный взгляд на отбивную приятеля.
- Буду, отвали, обжора. Смотри в свою тарелку.
В пять минут двенадцатого на середину кафе вышел тот самый молодой человек, который утром подметал ступеньки. На нем была та же майка с огородного пугала, зато в руках он держал микрофон, шнур от которого змеей тянулся через все помещение. Музыка стихла.
- Сегодня у нас необыкновенная программа! Мы увидим все тайны Камасутры, и первой на нашу сцену выйдет неповторимая, загадочная Шери! Встречайте!
Под медленную музыку к шесту вышла хорошо сложенная танцовщица в серебристом белье, поверх которого был наброшен зеленоватый пеньюар. Легким эротичным движением она сбросила пеньюар и тут же, оседлав шест, взлетела на нем чуть ли не под потолок, потом откинула туловище и завертелась, удерживаясь на шесте лишь ногами. Этот прием повторялся в течение танца еще дважды, и всякий раз я невольно волновался: а вдруг сорвется? Убиться не убьется, но поломать позвоночник вполне может. Впрочем, опасения мои были напрасны: загадочная Шери оказалась настоящей профессионалкой. Все движения были отшлифованы до автоматизма, а танец отличался четкостью и продуманностью движений. Сбросив лифчик, легкой поступью она подошла к Кнежевичу, сидевшему чуть ли не с открытым ртом, и элегантно забросила ножку ему на плечо; потом соскользнула вниз, имитируя страстные желания. Я видел, как на лбу Кнежевича выступил пот, хотя в зале было не жарко. Повиляв немного задом на коленях у моего приятеля, Шери вернулась к своему шесту, крутанулась в последний раз и сползла вниз, раздвинув ноги в шпагате. Музыка стихла, и, подобрав под одобрительные аплодисменты публики с пола свой пеньюар, неповторимая Шери исчезла за дверью кухни.
Грохот танцевальной музыки возобновился, и обменяться впечатлениями нам не удалось; но я заметил, что на Кнежевича стриптиз произвел куда более сильное впечатление, чем на меня. Ну, со мной понятно: стриптиз "живьем" я видел впервые в жизни, а он-то чего? Неужто так возбудился от прикосновений этой Шери, явно оттачивавшей свое искусство в третьеразрядных турецких клубах?
Впрочем, справедливости ради надо признать, что свежим ветром раскрепощения повеяло не на одного Кнежевича. До того прилипшие к своим местам посетители кафе дружно пошли танцевать. Как водится, каждый танцевал что-то свое, и по уровню грации танцоры диско сильно напоминали стадо бегемотов у водопоя, зато всем было весело. Прокричав нам что-то неразборчивое, Кнежевич тоже сорвался с места и пошел плясать напротив сухопарой девицы в зеленых штанах, извивавшейся так отчаянно, словно это был последний танец в ее жизни. Когда бодрая музыка стихла и начался "медляк", Кнежевич подошел к бару и вернулся с бутылкой шампанского в руках. Вслед за ним официантка несла бокалы.