Людмила Немиро - Черная бабочка

Я отдавала себе отчет в том, что нам, возможно, в самом деле придет конец из-за моей дерзости в баре, но убегать не хотелось, потому что я боялась за маму. Да и за себя боялась.

Стайлс терпеливо ждал, с непроницаемым лицом докуривая сигарету, и не сводил с меня глаз. Однако мой собственный страх перед ним не дал ступить и шагу в сторону внедорожника, поэтому я еще раз покосилась на дрожащую Стоун и проговорила:

— Мистер Стайлс…

Парень впервые улыбнулся, кривовато, насмешливо, и, вскинув брови, выдал:

— Оу…

— Гарри, — попытка номер два.

Снова еще более удивленное:

— О-оу!

Я облизнула пересохшие от страха губы, отпустила Хейли и шагнула к Стайлсу. Тот заинтересованно склонил голову, буравя меня странным взглядом.

— Послушай, то, что случилось в баре… — начала было я, но Стайлс резко перебил меня:

— В машину. Сейчас же.

Он не кричал, не нервничал. Он сказал это совершенно спокойно и твердо, настолько твердо, что меня передернуло. Я, в долю секунды поняв, насколько сильно вляпалась, попятилась, качая головой, и снова ухватила подругу за руку. Та тут же поволокла меня в сторону своего дома.

За спиной громко хлопнула дверца машины, отчего я невольно вздрогнула, после загудел двигатель, нас осветило фарами, и автомобиль с визгом умчался прочь.

Я посмотрела на подругу, та опустила глаза. Мы обе прекрасно понимали, что приезжал Гарри не за нами обеими, а за мной. Я натворила глупостей, не сразу осознав масштаб проблемы. Нужно было бояться этого парня более искренне, не проверяя степень его распущенности, нужно было просто прятать глаза, не встречаться с ним взглядом, как это делали все в его присутствии. А я, как идиотка, нарвалась тогда, в том чертовом клубе, потом в баре… Могла перетерпеть. Что дальше? Зачем орала на него сегодня, зачем поддалась эмоциям и снова сбежала? Черт… Я действительно сбежала.

Сколько еще он будет скрывать свои намерения? Явно что-то задумал. Куда повез бы, сядь мы в его машину? Хотел просто поговорить? Серьезно?

Нет, только не такой, как он. Даже предложение не дал закончить. Заткнул мне рот в один миг простой репликой, почти безэмоциональной. Жуть. Но что теперь делать?

— Думаю… — раздался неуверенный голос подруги, — тебе действительно нужно уехать.

«Плохая идея, Стоун, — вспыхнуло в моих мыслях, — очень плохая. Тем самым я покажу ему, насколько глубоко напугана».

Но вслух я ничего не сказала. Не нужно об этом знать даже ей. Вообще никому не стоит знать подобного обо мне. Пусть лучше меня гложет тихо, чем я стану бросаться из угла в угол и предпринимать глупые попытки скрыться. Ведь пока что не произошло ничего страшного, и пусть лучше это не имеет продолжения.

Каждый раз убегая от кого-то, просто ради шутки убегая, играючи, я в какой-то момент ловлю себя на мысли, что игра превращается в настоящую погоню, выживание. Я бегу от него. Мне страшно остановиться, затормозить и сказать: «Эй, хватит, это не смешно. Я устала. Не могу бежать дальше». Но вместо этих слов с губ срывается хрип, ужас охватывает все мое тело и…

Это моя фобия. Теперь днем и ночью я боюсь погони. Боюсь, что он, как тогда, помчится за мной по влажному после дождя асфальту. Я услышу его тяжелое дыхание, и цепкие пальцы ухватят меня за капюшон. Я правда боюсь этого. Катастрофически.

Не его жестокость и холод во взгляде пугает меня, а страсть, которой он сжигает. К нему неприменимо слово «ледяной», он вспыхивающий в один миг и ревнующий ко всему живому на свете.

Мне нельзя смотреть на него. Он привязывает. Но я каждый раз смотрю. Даже сейчас, когда не вижу его, я все равно ловлю малахитовый сияющий взгляд. Это мое наказание, и я не знаю, за что именно.

Дождь закончился еще до обеда. После, когда мы с Хейли и Джастини Смит уже сидели в кафе, расположенном на территории кампуса, проводя здесь время ланча, я не переставала вести с Джас беседу на тему межличностных отношений. Именно это мы разбирали на первых трех лекциях, и вот именно это нравилось нам обеим. Однако, когда тема плавно перешла на более глубокий уровень, а именно на термин «Стокгольмский синдром», я невольно углубилась в это, и мы с Джастини даже заспорили. Она утверждала, что этому подвержены все люди, и что всегда виноват похититель в зарождении самого этого понятия в своей жертве. Но мое мнение было другим. Можно сочувствовать похитителю, можно понимать его и даже искренне жалеть, но если принуждения к чему-либо нет, то что это? Как назвать такие отношения?

— Глупости, Джас, — сказала я, — сама подумай. Стокгольмский синдром применим лишь к жертвам жестоких людей. То есть к тем, которые действительно используют свою доминантную силу. Такой человек держит жертву в неволе, подвергая ее ужасным испытаниям. Но можно ли свалить все на этот синдром, когда похититель нормален в отношении жертвы? То есть он ее не насилует, не избивает, не держит на цепи, в конце концов. Мне кажется, люди слишком часто употребляют этот термин и все лишь потому, что пытаются прикрыть свое истинное отношение к человеку, который просто держал ее, жертву, при себе. Так что вряд ли это будет Стокгольмским синдромом.

— Я не согласна, потому что само по себе принудительное лишение свободы — это ненормально, — снова возмутилась Смит. — И, кстати, вспомни статистику: сколько женщин обращаются за психологической помощью? Большинство из них подвергаются избиениям со стороны мужей…

— Нет, послушай, ты не о том говоришь…

— Да я поняла уже, что не о том, но все равно считаю…

— Верно, ты считаешь так, потому что хочешь оправдать женское слабоволие.

— Ну да, взгляните, супергерл заговорила, — рассмеялась Джас над моей репликой и мне тоже стало смешно. Кажется, меня не туда понесло.

Стоун откровенно скучала, называя нас жуткими занудами и в итоге переключила свое внимание на соцсети. Потом она еще около пятнадцати минут болтала с кем-то по Фейстайму, нацепив наушники, а мы с Джас перешли на другую тему, касавшуюся подавления агрессии у людей.

— О… Сэм? — вдруг пробормотала Стоун, и я покосилась на нее.

Подруга извинилась и вышла из-за стола. Меня смутил звонок Блэка. Его довольно долго не было в университете. Мы с Хейли успели немного прийти в себя после всего, что с нами произошло, включая встречу со Стайлсом две недели назад. Но то, что Сэмми объявился сейчас, жутко напрягало.

Когда Стоун скрылась за дверью кафе, я почти не слушала Джастини, борясь с любопытством, которое бурлило внутри. Я оглядывалась на вход и все дожидалась, когда же Хейли вернется. После мы отделаемся от Джас, и я все узнаю.

Нет, Джастини — хороший человек. Она надежная и спокойная и у нас с ней много общих тем для разговора, но знать о Стайлсе и его компании ей точно не нужно.

Стоун плюхнулась на стул рядом с Джас спустя невыносимо долгие пятнадцать минут. Я в нетерпении посмотрела на нее, приподняв брови, а та, хмурясь и, видимо, ничего толком не поняв из разговора с Блэком, сказала:

— Тебя вызывает профессор Коллинз.

— Э… что? А Сэмми? При чем тут профессор? — не соображала я, все равно поднявшись и принявшись складывать в сумку конспекты, потому что раз студента ожидает профессор по социальной психологии, значит, это нечто важное.

Коллинза боялись все. Крайне строгий седовласый мужчина, никому не дающий поблажек. Иметь какие-либо проблемы с его предметом — это нешуточно.

— Сэм ждет тебя у профессора, — пробормотала себе под нос все еще растерянная Хейли, но я услышала, кивнула, и, пообещав после все рассказать, покинула подруг.

Быстро пересекая территорию кампуса, я пыталась вспомнить, что же успела натворить. Ведь не просто так мной заинтересовался Коллинз.

«Тесты написаны, результаты высокие, занятия исправно посещаются… Стоп. Но вот каким образом сюда вклинился Сэмюель?».