— При чем тут, — кричу, — панель? Вон у тебя товарищ под рукой: полностью соответствует описанию. Немолодой, полтинник. Денег — девать некуда, от тебя без ума. Помнишь, когда ты его первый раз ко мне привезла, я для смеха вашу совместимость смотрела? Еще шепнула на ушко, что деньги он на тебя будет тратить чемоданами, только согласись? Чего еще надо? Я, конечно, понимаю, что по части Марса это не твой Иван, но… какая разница в нашем возрасте? Развлекайся, пока муж не вернулся, хоть баба Нюра это и не приветствует. Говорит, возвращать легче на свободное место. Но, по-моему, это чересчур. Что тебе, в конце концов — засохнуть? Да при твоей карте и не удастся.
А она нуду разводит: ой, я не знаю, как же так, мы столько лет друзья и вдруг…
Я только отмахнулась.
— Ладно тебе придуриваться. Не смеши. Друзья!
Она глазищи вытаращила:
— Что ты говоришь?! С чего ты взяла? Не веришь, клясться не буду, но это правда.
— Успокойся, — отвечаю, — не кипятись. Но то, что астральная привязка у вас на сексе, видно невооруженным взглядом.
— Не знаю, — тянет, — возможно. Но не с моей стороны уж точно.
Ладно, ладно, думаю. Как скажете. Хотя что тут скрывать, не понимаю.
В общем, вдолбила я нашей ослице, что надо в Рузу ехать. Иначе никак. Глянула в протопоповскую карту, говорю: все нормально будет, отказываться не станет, поедет за милую душу.
И что вы думаете? Как в американских фильмах: сюрприз, сюрприз. Уломала она своего буржуина.
Нет, когда столько всего заранее знаешь, временами даже жить неинтересно.
Пока выкраивали удобное время, наступил апрель. В самых первых числах поехали. День выдался солнечный, теплый, совсем весенний. Я дисков прихватила с любимой «Аббой», поставили, слушаем, кофеек попиваем — красота! И чем дальше от Москвы, тем радостней на душе: люблю к бабе Нюре ездить! Как будто к родной бабушке в гости. Посидишь у нее за столом, чайку попьешь, поговоришь за жизнь, и все беды сразу отступают, такая благодать снисходит, прямо удивительно! А впрочем, почему удивительно? Человек — целитель, и сам ее дом под горочкой — волшебный. Как-то приехала, сижу, пишу отчитку под ее диктовку — просила, чтобы Гарик меня в покое оставил, перестал в голову лезть и сердце рвать — а на чердаке треск, шум, грохот, сил нет!
— Баб Нюр, — спрашиваю, — это что ж там у вас такое творится?
— А это, — отвечает, — порча с тебя сходит. Нормальное дело. Ты пиши, пиши, Александрушка моя золотая, не отвлекайся.
Нравится мне, как бабуля меня зовет — Александрушка. Нежно получается, ласково. Никто меня никогда так не звал. Мать особо не баловала, скажет строго: «Саша!» — и тут же какое-нибудь дело навесит. Она младшего брата любила, а я у нее была так, ошибка молодости. Ладно, неважно, главное, у бабы Нюры я всегда душой отдыхаю.
Вот и сейчас, едва магазин на взгорке показался, у меня сразу в груди потеплело: сейчас к столу чего-нибудь купим, и можно будет, никуда не торопясь, сесть, поговорить, про все неприятности рассказать близкому человеку, который, ко всему прочему, реально тебе поможет. А что? Я уж не говорю, сколько она лечила и меня, и сына, и как помогла, когда мой первый муж алименты отказался платить и от нас прятался. Позвонила я ей тогда вся в слезах, она: «Ничего, Александрушка, ничего, не горюй», и уже к вечеру Фил деньги перевел. А бывало и вовсе до смешного: например, у нас в подъезде никак не могли починить кодовый замок, и всякая шушера на лестнице ошивалась. Я два месяца по разным инстанциям звонила — без толку. А как бабу Нюру попросила, через две недели — пожалуйста, полный порядок. Такая вот сила у человека.
В магазине, кстати, я в очередной раз повеселилась: Протопопов вошел вслед за Таткой — и тут же шасть в сторону! Мы с ней продукты покупаем, а он где-то на другом конце витрины изучает. А когда мы уже расплатились, небрежно так поинтересовался:
— Может, еще что-то нужно?
— Ничего, ничего, — отвечаю, — пойдем.
Нет, все-таки мужики в большинстве своем дико жадные, до патологии.
Приехали, вошли в дом. Прямо с порога у меня образовался повод еще похихикать: баба Нюра мельком глянула на нашу компанию и тут же спросила:
— А это у нас чей любовничек?
Ну, думаю, Туся, шила в мешке не утаишь. У бабы Нюры не глаз — рентген, человека насквозь видит.
Татка, естественно, губы поджала:
— Пока ничей. — И потом, когда я курить вышла и ее с собой на улицу вытащила, пыталась изображать невинность: — Что же тогда ваша бабушка видит, если такие вопросы задает?
— Не знаю, — говорю, а сама еле улыбку сдерживаю, — обычно она не ошибается.
Но все-таки, чтобы совсем не смущать эту дурынду, добавила:
— Иногда, правда, настоящее с будущим путает, у ясновидящих они переплетаются.
Убейте меня, не понимаю: что тут скрывать? Богатый мужик на шикарной машине. Я бы гордилась. А что жлоб — так растрясти можно. Если постараться.
В тот день мы сидели у бабушки долго. Сначала я со своими проблемами; Татка с Протопоповым гулять уходили по окрестностям. Потом вернулись, и уже Татка отчитку писала. Мы с Маришей и Протопопов тем временем чай пили. Мариша вдруг спрашивает:
— Ну что, мужчина, — она у меня кокетливая, — не хотите тоже с бабушкой поговорить? У вас ведь не все в порядке в организме. Сердечко, например, случайно не пошаливает?
Он вмиг побледнел. Смех, до чего мужики за свое здоровье драгоценное трясутся.
— Было, — говорит, — пару лет назад. Когда в Америку ездил. Почти весь полет на полу пролежал: аритмия.
— Вот-вот, — покачала головой Мариша, — я и вижу. Побеседуйте, побеседуйте с бабушкой, хуже не будет.
Он сразу после Татки и поскакал, очумелый такой, будто ему уже путевку на тот свет выписали. Хотя, казалось бы, чего переживать, когда, наоборот, можно расслабиться: все, попал на прием к лучшему в мире специалисту. Баба Нюра не чета обычным врачам, которые ни в больных, ни в болезнях ни бельмеса не смыслят; лечит все без исключения. Для нее смертельных диагнозов не существует. Составчик даст, пропьешь три месяца — и запрыгаешь как новенький. И глаз, я говорю — рентген; там, где официальная медицина диагноз поставить не в состоянии, бабе Нюре одного взгляда достаточно. Однажды девочку к ней привели: девять лет, страшное заикание, лечат-лечат, вылечить не могут. Баба Нюра посмотрела, объявила: «У ей мозга за мозгу зашла», травки дала, молитвы почитала, и ребенок преотлично заговорил! Вот такой вот вердикт: мозга за мозгу. А помогло.
Пока Протопопов у бабы Нюры сидел, я из любопытства прошла мимо них — на улицу и обратно, чтоб хоть краем уха услышать, о чем говорят. Когда туда направлялась, она его болезни перечисляла. Я только головой покачала: м-да. Дядя богатый, но гниловатый. Иду обратно. Смотрю: бледно-зеленый Протопопов мерно кивает головой — ни дать ни взять китайский болванчик — а бабушка его наставляет:
— У тебя есть человечек, верный, хороший, вот ее и люби…
Ясно. Прости, Татка, я не хотела. Но баба Нюра всегда за сохранение семьи.
Минут через сорок Протопопов вышел от бабули. Видим: на нем лица нет, и дрожит, как заяц, мелкой дрожью.
— Ну что, — бормочет в полной растерянности, — не знаю, брать мне состав? Я же недавно все обследования прошел? Ничего такого не находили…
— И не найдут, пока поздно не будет, — пожала плечами Мариша. — И момент этот, между прочим, не за горами. Я ведь тоже кое-что вижу.
Она такая, Мариша. Рубит наотмашь, не церемонится. Особенно с сильным полом.
Протопопов чуть не в обморок. Татка его за руку тронула:
— Вернемся в Москву, подумаешь, и если решишь пить состав, всегда можешь за ним приехать.
Обычно он ей подчиняется, как дрессированная собачка, а тут даже не услышал. Смотрит на Маришу, шепчет белыми губами:
— Так вы считаете, надо?
Она кивнула.
Он постоял с минуту, глядя в пространство, пролепетал:
— Здоровье превыше всего, — криво улыбнулся, чтобы хоть как-то сохранить перед нами лицо, и решительно направился в комнатку бабули.
Надо было видеть, как он вышагивал к машине со своей банкой. Цирк!
Определенно, мужики — отпетые ипохондрики.
— Ничего, — утешила я его, когда мы отъезжали от бабушкиного дома. — И тебя вылечат.