Мария Спивак - Черная магия с полным ее разоблачением

Так и не знаю, что его с места сдвинуло, но, по правде говоря, разбираться не хочется: со мной он, и слава богу. Добилась, чего хотела. Только, как всегда от колдовства, счастье получилось кривое. А если не от колдовства, то уж и не знаю, в чем дело. Вроде зажили мы, как мечталось: вдвоем, в отдельной квартире, без дерготни и обмана. Любовь, прогулки под луной и — как это? — вихрь страсти. Когда получалось, из постели не вылезали. А вообще, хорошо мне было с Ваней, спокойно; как будто бежала-бежала, а теперь, наконец, можно остановиться. И старалась я для него изо всех сил: убиралась, стирала, готовила, вечером с ужином встречала. Пусть видит, что я не Тата.

Первое время все шло гладко, а потом он что-то мрачнеть стал. Придет с работы и сидит чернее тучи. Только замечания отпускает: то не так, это не эдак. Локти на стол не клади. Не говори: «блин». Тьфу. Цирлих-манирлих. Я огрызаться начала: мол, нечего меня воспитывать, воспитанная уже. Если не нравлюсь, надо было раньше думать. Он в крик. навязалась на мою голову, всю жизнь испортила, да хоть бы никогда тебя не встречать! И прочее в том же духе. В первый раз, когда у нас такой скандал вышел, я разобиделась, надулась, заставила долго прощения выпрашивать, цветы-духи покупать. Но это так часто повторяться стало, что уже дуйся — не дуйся, толку никакого. А потом я рукой махнула: ворчишь и ворчи, старый пень. Особо выступать боялась — я ж за него замуж хотела, а он с Татой своей разводиться не торопился.

Тем более, видно было, что он не то по ней, не то просто по дому скучает. Однажды я его телефон проверила: в исходящих звонках ее номер по несколько раз в день попадался. Я не выдержала, спрашиваю: общаешься с ней? А он в ответ грустно так: рад бы, да она меня слышать не хочет. Вот и славно, думаю. Молодец, гордая и неприступная Тата. Но для вида поахала: как нехорошо с ее стороны, мы же цивилизованные люди. Хочешь, я ей сама позвоню? Он — на дыбы: с ума сошла? И думать не смей! Слово за слово, новая склока вышла. У нас уже, как ни повернись, результат один — выяснение отношений. Достало.

Хорошо, у меня отдушина появилась: одноклассник, Антоха. Оказалось, это он меня на полянке видел, когда я голая вокруг костра выплясывала. Шел потом за мной до самого дома, удивился очень, что я разговаривать не захотела. Он мне в новогодние праздники позвонил, как бы поздравить, говорит: «Я тут в Москве, давай встретимся». А я тогда из-за Ивана бесилась и от жениха была рада сбежать хоть на время, так что согласилась не раздумывая. Посидели мы с ним в кафе, он рассказал, как за мной наблюдал.

— Чем это ты, — спрашивает, — занималась?

Я отвечаю:

— А фиг его знает Прикалывалась.

Он покивал, а после объявил:

— Я тебя, Клепка, как увидел тогда в лесу, каждую ночь во сне вижу. Сколько времени прошло, забыть не могу. Влюбился в тебя, понимаешь?

— Понимаю, — говорю, — но ничем помочь не могу. У меня жених, и вообще по жизни другие цели.

Он кивнул, грустно-прегрустно, и сказал:

— Знаю, но готов ждать. Если вдруг что изменится, только свистни. А пока можно, я тебе иногда звонить буду?

— Звони, — отвечаю, — если денег не жалко.

И он действительно стал звонить. Сначала раз в две недели, потом чаще, чаще, а там уж и каждый день. Разговоры тоже все дольше и дольше затягивались. Я и не заметила, как на них подсела, начала ждать и даже нервничать, если звонка в положенное время вдруг не было. Что ни произойдет, сразу думаю: надо Антохе рассказать. А что, все-таки у нас много общего: в одном дворе выросли, в одной школе учились. Есть о чем потрепаться.

Так это и шло параллельно со всеми моими приключениями; Антоха в них активно «участвовал», советы давал. Про жениха сказал, туда и дорога, а насчет Вани отговаривал: не выйдет тебе с ним счастья. Разница в возрасте, семья — его будет совесть мучить, а ты изведешься. Бросила бы ты глупости, Клепка. Нормального мужика тебе надо, молодого и своего.

— Тебя, что ли? — спрашиваю.

— А что, — говорит, — хоть бы и меня. Чем я плох?

Последнее время я и сама думала: был бы Антоха москвич, как бы у нас все хорошо сложилось. Весело, без мутоты. Да и нравился мне он, в общем, всегда, со школы еще. И немудрено, парень высокий, плечистый, глаза красивые и улыбка хорошая.

— Ладно, — отвечаю, в шутку вроде, — обдумаю вашу кандидатуру.

А он неожиданно посерьезнел:

— Я же сказал, что ждать тебя буду. Ты мне нужна, поняла, Клепка? — И голос такой, что меня всю жаром обдало: со мной давно никто так не говорил. От Вани теперь, кроме «гав» да «гав», ничего не услышишь.

Антоха тем временем спрашивает:

— Кстати, не хочешь себе небольшие каникулы от Москвы устроить и домой приехать? Навестила бы родителей, а заодно и еще кое-кого из старых друзей. Нет, серьезно, с тобой многие из наших с удовольствием повидаются. Приезжай! Народ соберем, погуляем.

И так мне этого захотелось, что я подумала-подумала, а потом взяла и Ване сказала, что хочу на недельку домой сгонять. Родители, мол, скучают, и вообще… Он: да как же я без тебя, на кого ты меня покидаешь, но я-то вижу: глаза заблестели. Ой, думаю, как бы тихоня Тата без меня не подсуетилась и назад его не прибрала. Может, прописать ему перед отъездом волшебную микстурку? Но что-то меня заломало: пропади все пропадом! Что теперь, без колдовства шагу ступить нельзя? И не стала ничего делать, так уехала.

Не жалела ни одной минутки. Отдых получился классный, лучше, чем на курорте. Я ведь последнее время с Ваней себя настоящей старухой чувствовала, как будто мне самой сорок восемь. И только дома у родителей поняла, что устала ужасно. Если б даже не Ванькина беготня с семейными ценностями, все равно он мне в отцы годится, и это на обычной жизни сказывается. Легкости нет. И храпит он, кстати, хуже паровоза, не выспишься по-человечески.

А тут тебе мама с папой — если б еще морали не читали, совсем было бы хорошо — своя комнатка, друзья, подружки, гулянки. И Антоха. Такой заботой меня окружил, обалдеть. Чего бы ему, спрашивается, суетиться? Я же четко предупредила: тебе не светит. А он все равно ухаживает, цветы дарит, развлекухи придумывает, по кино-кафе-ресторанам водит, такую культпрограмму организовал, любо-дорого! Мать мою совсем покорил. Она как-то осторожненько у меня спросила:

— Может, еще подумаешь? Ну, что тебе эта Москва? И мужик старше отца? Смотри, как Антоша для тебя старается.

Я от нее отмахнулась, но слова в душу запали, думала долго.

Но потом решила: как же так, столько сил положила — и все зря? Даже плодами не воспользуюсь? Особенно когда Иван и Москва у меня, считай, в руках? Нет уж, дудки.

Так что через неделю уехала, как и собиралась. Антоха, когда меня провожал, не выдержал, целовать бросился. У него это, кстати, неплохо получается. На меня прямо оцепенение нашло, хотела оттолкнуть — не вышло, руки не слушались. Стою как дура, по всему телу мурашки бегут, в башке звенит… мамочки, думаю, что это? Влюбилась я, что ли? Вот уж чего не хватало.

Опомнилась, отстранилась от него, строго себе сказала: «Клепка, стоп! У тебя своя дорога, у него — своя». И, уже вслух, Антохе:

— Не надо, перестань. У нас с тобой ничего не выйдет. Даже не надейся. И не звони мне больше… так часто.

А он мне:

— Ты что, еще ничего не поняла? Нас же сама судьба свела. Я без тебя совсем не могу. Голос твой хочу слышать каждый день, да что там, каждую минуту — только трубку повешу, снова слышать хочу! Это ты даже не надейся от меня избавиться — ты мне нужна. Очень.

Я насилу от него оторвалась — и в поезд. Сердце колотилось, как бешеное. И если одна моя половина кричала: «Спасайся!», то вторая рвалась выпрыгнуть обратно и кинуться к Антохе в объятия.

В Москве, конечно, все это подзабылось, тем более что вначале у нас с Ваней сплошная романтика была; он по мне соскучился. Или ему другим самцом запахло и захотелось свою территорию метить? Так или иначе, отношения как-то наладились, и я сумела выбросить Антоху из головы.

Хотя это было непросто — очень уж Антоха… свой.

Со мной происходило странное: мне всерьез казалось, что внутри у меня — пустота. Я думала — где-то даже рассчитывала — преисполниться страданиями, а вместо этого сделалась пинг-понговым шариком. Во мне не было ни эмоций, ни желаний, ни ощущений — ни-че-го. Легкой отважной водомеркой я скользила над темными глубинами своего несчастья, бесшумно, стремительно, от утра к вечеру, от вечера к утру, в надежде, что и сегодня чудовище, притаившееся на дне, не заметит меня, не протянет ко мне свои ужасные щупальца. Я знала: стоит хоть что-то почувствовать, как именно это и произойдет — горе как камень — меня тут же потащит вниз — и тогда пощады не жди, тогда нет спасения. Впрочем, временами становилось любопытно: что все-таки там, в пучине отчаянья? Не взглянуть ли одним глазком? Естественно, не сейчас. После.