Приехав в Оксфорд, Ричард не знал, что рассчитывает там увидеть. Дело в том, что истории, которые он слышал, противоречили картине, нарисованной Китом по приезде домой. Однако шести месяцев учебы оказалось достаточно, чтобы убедиться, что все рассказы, ходящие об Оксфорде, должно быть, верны, поскольку там снисходительно относились к самым разным поступкам. Правила были весьма строгими, как в отношении самой учебы, так и в порядке поведения студентов в быту. Однако часто контроль над студентами поручался старому, немощному преподавателю или же просто равнодушному, поэтому юный шалопай мог без всяких затруднений ускользнуть от него.

Преподаватели помоложе предпочитали не жить при университете, а квартировать в городе, и это порождало заметное взаимное озлобление между ними и пожилыми профессорами. Основным занятием последних являлось управление колледжами, тогда как младшие преподаватели были всецело поглощены тем, как бы им пролезть в один из руководящих органов, вытеснив оттуда кого-нибудь из старших. Естественно, что ни у тех, ни у других для студентов и времени-то особого не оставалось. И в результате, как вскоре обнаружил Ричард, те юноши, которые приезжали в Оксфорд совсем молодыми, равно как и те, кто отличался послушанием и понятливостью от природы, или те, у кого был деятельный, энергичный учитель, вели себя спокойно и учились прилежно. Ну а остальные творили все, что их душе угодно, а угодны им были, ясное дело, частые попойки, азартные игры, распутство и… редко, совсем редко – учеба.

Преподаватель Ричарда оказался достойным человеком, весьма образованным и принципиальным, но он также был уже в преклонных летах, почти ничего не видел и занимался главным образом своей собственной работой. Так что Ричард, еще дома научившийся ловко уклоняться от наказаний острого на глаз и язык отца Мишеля, находил учителя Уолкера весьма добродушным. Его лекции были обязательными. Основным предметом в течение первого года обучения была риторика, и студентов систематически подвергали испытанию, устраивая диспуты. Однако сам по себе учебный план был довольно ограниченным, поэтому Ричард, благодаря хорошему домашнему образованию, настолько далеко обогнал однокашников в богословии, астрономии и метафизике, что его трудности, скорее, заключались в том, чтобы скрыть свои познания, нежели шутя преодолевать эти диспуты-испытания.

Возраст студентов-первогодков варьировался от четырнадцати до двадцати лет. Однако большинству из них было примерно шестнадцать. Неудивительно, что Ричард, сильно опережавший сокурсников в знаниях, да к тому же бывший вдовцом и отцом ребенка, вскоре оказался в компании второкурсников со своего же факультета, главное удовольствие в жизни которых составляли игра в карты или в кости в тавернах, а также ежевечернее пьянство. Все это очень сильно напоминало ему жизнь дома до того, как он попал в ту щекотливую ситуацию с Джейн, с той, правда, разницей, что в Оксфорде не было стычек с разгневанным отцом и сверх всякой меры наблюдательного Мишеля Мойе, которые хлестали бы его своим колким языком. Дни Ричарда протекали в безделье, а вечера и ночи – в пьянстве, после чего он, шатаясь, возвращался на свою узкую постель, опираясь на плечо какого-нибудь развеселого собутыльника, – словом, в целом Оксфорд казался Ричарду более уютным и домашним, чем сам дом.

Главным же различием между жизнью в Оксфорде и его прежней, в целом сходной жизнью в тавернах Йорка или близ них, было отсутствие женщин. Большинство его приятелей не очень-то интересовали плотские утехи. Один из них, сын весьма и весьма состоятельного джентльмена, имел постоянную любовницу, очень хорошенькую и неболтливую молодую женщину, которую он содержал в квартирке у Карфакса. Другой же временами тихохонько, почти с виноватым видом ускользал в публичный дом. Однако между ними не велось ни разговоров о женщинах, ни смакования сексуальных излишеств. Студенты жили в исключительно мужском мирке и старались проявлять свои доблести в пьянстве, азартных играх и довольно редких потасовках. Ричард, изо всех сил стремившийся во всем приноровиться к своим новым приятелям, также волей-неволей стал вести целомудренную жизнь.

На втором году своего обучения Ричард мало-помалу особенно сдружился с Кловисом Бирном, тем самым молодым человеком, который содержал любовницу. Статус вдовца давал Ричарду несколько особое положение среди его приятелей, и Кловис даже как-то раз сказал ему:

– Мы с тобой, Дик, похожи в том, что оба мы как бы полуженаты: оба мы владеем бесплотными призраками.

И вот как-то вечером Кловис даже пригласил Ричарда отобедать вместе с ним и его любовницей. Ричард был очень удивлен и заинтригован, чтобы отказаться от предложения, которое со стороны могли бы счесть двусмысленным. Но это оказался на редкость интересный вечер, первый из многих, которые Ричард провел в квартирке Люси Сьен.

Сюрпризом для Ричарда явилось то, что Люси Сьен совершенно не походила на образ, созданный его воображением. Он полагал, что она окажется хорошенькой, но неопрятной, возможно, очень молодой – словом, представительницей низших слоев общества, которой нечем похвастаться, кроме смазливого личика и услужливого тела. Но элегантная, умная и образованная Люси не имела к этому никакого отношения. Она была старше и Ричарда, и Кловиса, ей уже минуло двадцать. За обедом разговор свободно порхал с одной темы на другую, и Люси на равных включалась в него. Ричард даже частенько забывал – сколь бы нелепым это ни выглядело, – что Люси вообще женщина. Тем не менее она отличалась необыкновенной красотой: белоснежная кожа, темные глаза, пышные черные локоны и тонкие белые руки, которые Люси весьма выразительно использовала в разговоре, чтобы подчеркнуть свое мнение. Однако во время беседы Ричард забывал о всех ее прелестях, замечая только то, что говорилось вслух. Это был его первый урок признания личности в ком-то, кроме себя.

Разговоры их зачаровывали Ричарда, в особенности когда они касались религии и политики, поскольку это было его главным пристрастием на свете, помимо собственных мелких забот. И у Люси, и у Кловиса имелись связи при королевском дворе, и именно от них Ричард и узнал о конфликте, разгоравшемся на юге, – о расхождениях представителей среднего класса с правительством.

– Трудно понять, как же все это разрешится, – задумчиво проговорила как-то вечером Люси. – Король не может управлять без денег, а денег он не может получить без налогов.

– И в равной степени, – добавил Кловис, – этот второсортный народец, главным образом из торгового сословия, не желает платить налоги, если им не дадут права участвовать в обсуждении того, как они должны расходоваться.

– Но ведь только король и его советники могут решать, как следует расходовать налоги, – озадаченно сказал Ричард.

– Разумеется, – отозвался Кловис. – Но эти купчишки думают примерно так: если король не может обойтись без наших денежек, тогда не следует и разрешать ему обходиться без нашего совета.

Ричарда это потрясло, но он попытался принять равнодушный вид.

– Ну и что же они могут посоветовать королю сделать? – спросил он.

– Рискну предположить, – продолжила Люси, – что ничего особенного, чего король не мог бы посоветовать себе и сам, кроме, конечно, тех случаев, когда дело касается религии.

– Ага, вот где собака зарыта, – воскликнул Кловис довольно мрачно с сардонической улыбкой. – Я говорю как лицо заинтересованное: ведь, будучи вторым сыном, я предназначен церкви, а вся наша семья – старые католики. Нет-нет, не паписты, спешу тебя заверить, мой дорогой Ричард, а именно католики в том понимании, каким был наш великий король Гарри.[11]

– И каким по-прежнему остается король Карл[12], – добавила Люси. – Говорят, что жители Лондона ненавидят и боятся королеву, потому что она папистка, а еще они боятся, что она плохо влияет на короля. Только между его и ее верой разницы мало, кроме разве что названия. Пуритане ненавидят англиканство не меньше, чем католицизм. Они бы нас всех заставили работать в поле, молиться в каком-нибудь шалаше, а уважали бы они нас не более, чем сиденье в сортире.

Улыбнувшись, Кловис сказал:

– У Люси есть особый повод для обиды на пуритан: они ведь полагают, что женщины должны быть безмолвными и покорными существами, они не только образования не должны получать, но их даже не следует учить грамоте и письму.

Теперь уж Ричард пришел в полное замешательство.

– Стало быть, торговцы – это пуритане? – спросил он.