Синтия Хэррод-Иглз - Чернильный орешек

Среди простых работников спокойным и надежным человеком был только Роберт Апдайк. Старше остальных, ему уже стукнуло тридцать восемь лет, он имел вид довольно привлекательный. Да, люди такого склада обычно бывают умелыми и смышлеными работниками. Нелл обладала чем-то вроде удивительного таланта общения с людьми – тот же дар, что был у ее сестры Руфи в отношении животных – она могла многое в них чувствовать, хорошие ли они или плохие, какой из них можно извлечь прок. И Нелл с самого начала поняла, что в Роберте было что-то такое… какой-то изъян, нет-нет, не то чтобы явный порок, но во всяком случае некая слабость. И эта слабость проявилась, когда они провели в плавании несколько дней: он был пьяницей, причем такого типа, что порой мог оставаться трезвенником по нескольку месяцев кряду, а потом вдруг пускался в безумный запой, который на несколько дней делал его ни на что не пригодным и еще несколько дней после запоя он «болел». Этим-то и объяснялось спокойствие Роберта, равно как и тот доселе непонятный факт, что, хотя он и был хорошим работником, его прогоняли с одной фермы за другой.

Уилл Бревер, мужчина огромных размеров, обладал силой гиганта и мозгами недоразвитого карлика. У него было широкое красноватое лицо, постоянно расплывшееся в улыбке; жесткие и сухие белесые волосы, стоявшие торчком на голове, словно щетина на метле. Но никакого вреда он в себе не таил, просто он был как бы недоделан, и ниспослан в этот мир готовым лишь наполовину. Впрочем, как вскоре обнаружила Нелл, Пен Хастер тоже оказался недоделанным: у него отсутствовали напрочь всякие понятия о морали. Он ехал вместе с Уиллом, и было совершенно очевидно, что куда бы ни направили они свои стопы, Пен использовал крепкие мышцы Уилла и его по-детски добродушный нрав, чтобы окружить себя теми или иными удобствами. Он был невысоким, пронырливым, довольно неприятным созданием, с долей этакой звериной ловкости, когда надо было унюхать пищу или отыскать убежище. А еще он обладал коварным, скупым, трусливым, ленивым нравом и совершенно не умел отличать добро от зла.

Самым молодым из кабальных слуг был скотовод Джон Хогг, ему было всего двадцать. Он, разумеется, умел обращаться с животными, похоже, нутром чуя, как отбирать из них самых лучших, и исключительно благодаря его усилиям стельная телка пережила это путешествие. Когда погода совсем ухудшилась, он сидел в ее крошечном стойле и баюкал голову телки в своих руках почти два дня кряду. Однако с людьми Джон был угрюм, груб и даже жесток. Нелл предположила, что он затаил обиду в душе, только не знала, чем или кем она вызвана.

И оставались еще Гудмены, плотник и его жена. Сэму было тридцать два, Хестер лет на пять-шесть моложе его, и вот эту парочку Нелл боялась, чувствуя в них какое-то зло. Нет, внешне они ничем не проявляли дурных намерений: Гудмены были вежливы, сообразительны, дружелюбны и прилежны. Вполне вероятно, что Сэм был отличным плотником, а Хестер ткачихой, оба получили прекрасные рекомендации от своих хозяев, которые, по мнению Нелл, конечно, ошибались. Еще до окончания их плавания она заподозрила Хестер в воровстве, поскольку пропало несколько мелких вещей, только вот доказать ничего Нелл не могла. Она лишь насторожилась, а свои опасения не стала доверять никому. Амброз бы только рассмеялся, а ее служанки Рейчел и Феб, хотя и могли бы проявить понимание, говорить с ними об этом было бы ошибкой. Нелл оставалось просто ждать и внимательно наблюдать.

Мэри-Элеонора и остальные женщины в течение месяца жили в городе Сент-Мэри, пока мужчины строили дом в имении. И за этот месяц она наслушалась предостаточно рассказов о лишениях и трудностях жизни плантаторов, от которых более слабой женщине, чем она, впору было сдаться, а то и вовсе умереть. Но Нелл также узнала и много полезного. Женщина, у которой она временно остановилась, была женой торговца одеждой, прожившего в Виргинии двадцать лет. Для плантаторов они считались богатыми и пользовались уважением переселенцев. Ее муж был членом виргинской ассамблеи, пока они не переехали в Сент-Мэри вскоре после основания города.[39]

– Самое первое, что вам понадобится, моя дорогая, – говорила ей миссис Колберт, – это большая лодка и причал, в противном случае вы просто никогда не сможете вообще покидать свой дом. Мы ведь живем у воды и пользуемся этим. А еще вам надо заготовить на зиму побольше припасов: тут может быть очень тяжело, по-настоящему тяжело, а урожая в этом году вам не собрать, раз уж приехали так поздно. Конечно, – продолжала миссис Колберт, – тут у вас будет рыба. Крабы и устрицы, а также утки и гуси, если ваши люди хорошо владеют своими ружьями, но вам придется покупать зерно и пшеницу, и это обойдется вам весьма недешево.

– Денег у нас совсем немного, – призналась Нелл слегка встревоженно.

Миссис Колберт засмеялась.

– Ах, деточка, да у кого же их много? Сомневаюсь, найдется ли на весь Мэриленд хоть сотня монет. Но у вас есть много ценных вещей для обмена. Будь я на вашем месте, – практичным тоном продолжала она, – я бы продала вашу телку. У вас меньше шансов сохранить ее в течение зимы, чем у тех, кто уже обосновался, и было бы просто преступлением потерять животное впустую после того, как вы сумели привезти ее в такую даль. А цену вы за нее получите хорошую. Скот здесь пока что – вещь достаточно редкая. Вы продадите телку, а если вам понадобится молоко, то следующей весной вы сможете добыть себе какую-нибудь козу.

– Я поговорю об этом со своим мужем, – пробормотала Нелл, и миссис Колберт добродушно похлопала ее по руке.

– Это правильно, что вы проявляете лояльность. Но я-то понимаю, и вы это понимаете, что в вашей маленькой семье решения всегда будете принимать именно вы. Ну, что еще я могла бы вам порассказать?

– Может быть… о том, чего мне следует остерегаться, – подсказала Нелл.

Лицо миссис Колберт сделалось серьезным.

– Болезней и смерти – чего же еще? Я уже давным-давно приехала из Англии, но до сих пор помню, как тяжело приходилось в первые несколько лет… Я привыкла, что всегда можно послать кого-то за нужными тебе вещами, привыкла, что можно заказать себе из города все необходимое, можно нанять мужчину или женщину – и они быстро сделают все, что ты не желаешь делать сама. А здесь вам придется рассчитывать только на себя. Тут нет ни дам, ни утонченных джентльменов. Есть мужчины и женщины – вот и все. Я знаю, что вы привезли с собой служанок…

– Это была не моя идея, а родителей моего мужа, – быстро ответила Нелл. – Я и не надеялась, что буду жить здесь так же, как жила дома.

Миссис Колберт одобрительно кивнула.

– Я рада, что вы понимаете это… значит, потрясение у вас будет не таким сильным. А теперь об опасностях, да? В особенности запомните: запирайте весь свой скот на ночь, а зимой держите у самого дома, потому что волков тут плодится все больше, и они такие же наглые, как и двуногие разбойники. А индейцы… никогда не доверяйте индейцам.

– А я слышала, что индейцы в этой части света дружелюбны, разве нет? – в замешательстве спросила Нелл.

Рот миссис Колберт вытянулся в зловещую линию.

– Никогда не доверяйте индейцам, – повторила она. – Тогда, еще в двадцать втором году, мы тоже думали, что они дружелюбны. Мы прожили в мире и согласии с ними несколько лет и даже принялись обращать их в христианство, а потом однажды без всякого предупреждения они на нас напали. Вырезали почти четыре сотни наших людей и еще столько же умерли потом от голода, потому что мы не смогли даже выйти из домов, чтобы собрать урожай. Я не стану рассказывать вам о том, чего я тогда навидалась, деточка, а не то вас по ночам будут мучить кошмары. Я только вот что вам скажу: никто и никогда не в силах распознать, что может взбрести на ум индейцу. Если вы увидите его достаточно близко от себя, чтобы выстрелить, то сразу стреляйте. И не медлите, не трудитесь задавать ему вопросы. Нелл была потрясена, но от замечаний удержалась. Не в ее нраве было судить поступки других. Но рассказ миссис Колберт врезался ей в память, и Морлэнд казался ей теперь бесконечно далеким, словно его и вовсе не было.

Эдмунд отнюдь не испытывал восторга, когда в начале 1643 года в Йорк вернулся Фрэнсис в компании шестерых мужчин с Лисьего Холма, поскольку он стал офицером личного полка герцога Ньюкасла[40], набранного в приграничных районах, людей которого любовно называли «барашками» Ньюкасла из-за их форменных камзолов, сшитых из белой неокрашенной шерстяной пряжи. Когда Фрэнсис заявился в Морлэнд, Эдмунд принял его холодно. Но сам Фрэнсис поначалу и не заметил этого, поскольку его отец всегда был сдержан в проявлении чувств, а Фрэнсис со своим легким нравом считал привязанность и одобрение со стороны родителя вещами, не требующими наглядных подтверждений.