Елена Вернер - Черный клевер

Вместо сетки стол перегораживала неструганная занозистая доска. Принимая подачу, Алеша дотянулся в прыжке, с резким хлопком отбил белый шарик ракеткой, сделал шаг в сторону и, споткнувшись о корень громадного тополя и взмахнув обеими руками, растянулся на земле. Вернувшийся к нему мяч поскакал прочь и застрял на краю газона, а Лора в эту секунду уже готова была броситься к нему. Мысленно она ожидала, что вот-вот Алеша заплачет, его большой, отцовский рот изогнется, как это бывало прежде, стоило малышу упасть на асфальт во время прогулки. Это ведь тот самый человечек, родной, пахнущий котенком, которому она когда-то боялась подстригать ногти – слишком уж крохотными были ручонки… Но Алеша вырос – это Астанина почувствовала, когда сын захохотал в ответ на шутку партнера, вскочил, отряхивая штаны и потирая зашибленную руку. Он давным-давно не плачет от падений, и этому его научила не мать, а бабушка.

Но вместе с горечью подкатывало и облегчение: значит, то, что она натворила, не так уж сильно сказалось на мальчике. Вот он, на вид совершенно спокойный и веселый, в окружении приятелей. Втайне она всегда боялась, что ее сын будет изгоем, стоит только кому-то прознать об истории, случившейся с его родителями. Но все свидетельствовало об обратном, Алеша в компании мальчишек, кажется, даже верховодил.

И так она и стояла, едва сдерживая слезы и глядя сквозь их неровное вздрагивающее стекло на сына. Со стороны она, должно быть, смотрелась очень странно, как помешанная, но ей было все равно. И тут краем глаза Астанина заметила что-то знакомое. Движение, разворот плеч – у того мужчины, что легко спрыгнул со школьного крыльца и направился к зеленому столу. Лора присмотрелась внимательнее. На мужчине был синий рабочий комбинезон и белая рубашка, а волосы все так же эффектно волной отброшены со лба. Сомнений быть не могло: к ее сыну только что подошел Сева Корнеев. Оцепенев и не зная, как ей поступить, Лора до боли сжала прутья ограды и сверлила глазами обоих. Сева перебросился с мальчиком парой слов, причем было ясно, что они знакомы, потом ловко поймал брошенную ему Алешиным партнером ракетку и занял место у стола. До конца перемены Лора не сводила с них глаз, теряясь в догадках и опасениях и не смея выпустить завитки забора из рук. Иначе она непременно ринулась бы защищать сына от Севы и его намерений, оставшихся для нее тайной.

Лишь после того, как звонок позвал школьников обратно, Сева остался во дворе один, укладывая ракетки в чехол. Лора рванулась через калитку и налетела на парня фурией.

– Что ты здесь делаешь?!

– А вот и ты. – Сева ничуть не удивился и только радостно сощурился от яркого света. – Две недели продержалась, надо же.

– Не смешно! – Лора грозно мотнула головой, давая понять, что время для шуток закончилось. – Объяснись, а не то я позову охрану и сообщу, что ты вьешься вокруг чужих детей с непонятно какими мотивами!

– Фу, Лора, какие низкие мысли! – надул губы Сева, поглядывая на нее лукаво. – Я тут работаю. А вот что ты здесь делаешь – это вопрос.

– Как это «работаешь»? – озадачилась она. Сева вместо ответа красноречиво подцепил бретели комбинезона пальцами. Невероятно, этот человек менял оболочки, словно хамелеон. И невозможно было сказать, в какой он смотрится выигрышнее всего. Правда в том, что и костюм, и кожанка с джинсами, и рабочий комбинезон шли ему одинаково замечательно. Лора нахмурилась.

– Да трудовик я! Устроился неделю назад. С такой текучкой, как в наших школах, я здесь почти старожил… Знаешь, учитель труда. Столярничанье, сварка…

– Зачем?

– А почему бы и нет? Все лучше, чем по кустам отсиживаться. – Сева кивнул в ту сторону, откуда Лора наблюдала за сыном. Значит, он заметил ее намного раньше. В голове у Лоры мысли набегали, как морские волны, одна за другой, с захлестом, и ни одну не удавалось додумать до конца. Она лишь чувствовала, что все пришло в движение, паническое волнение переполняло ее душу.

– Это ведь все из-за Алеши? – Можно было и не озвучивать вопроса, лимит совпадений Сева Корнеев давно уже превысил. – Оставь его в покое. И меня тоже. Зачем тебе мой сын?

– Мне – незачем. Вопрос в том, почему он не нужен тебе! – откликнулся Сева. И направился прочь по дорожке вокруг школы. Лора опешила, постояла немного и пустилась вдогонку:

– Ты что, больной? Я рассказала тебе, кто я такая! Объяснила, почему не могу с ним общаться. А ты заладил одно по одному, как попка!

– «Кто ты такая», очень интересно. – Сева кивнул. – И кто же?

– Убийца!

Кажется, Лора переборщила. В тишине двора слово прозвучало оглушительно. Его наверняка было отчетливо слышно через распахнутые по случаю теплого майского дня окна классных комнат и кабинетов.

Сева взял Лору за руку и потащил к открытой двери подсобки в торце здания, шепча на ходу:

– Нечего так вопить! Красавица Виолетта, хозяйка кабинета химии на первом этаже, прекрасно слышит. И в меня втрескалась к тому же. Так что не стоит давать пищу ее менделеевскому уму.

Они вдвоем оказались в тесном пространстве подсобки, заставленном дворницкими метлами из красных прутьев, снеговыми лопатами, швабрами, щетками и ведрами, банками с крас-кой, чистящими средствами, губками. На полу шагу было не ступить, чтобы не пережать один из кольцами свернутых резиновых шлангов для полива. Пахло цементом и удобрениями, резко и холодно, и прямоугольник двери, ведущий на согретую солнцем улицу, казался порталом в другой мир. Там чирикали птицы и цвели цветы на клумбе.

– Так что ты там твердила? – Сева резко развернул ее к себе, желая, чтобы Лора смотрела прямо ему в глаза. – Что ты убийца?

– Да, – выдохнула она. Это слово в его устах, относящееся к ней, звучало непривычно и больно.

– Это правда, – безжалостно продолжал он. – Но ты с этим уже ничего не сделаешь. Факт есть факт. Это как война, ее не отменить. Но после войны заключают мирный договор, обмениваются пленными и начинают заново отстраивать города. Почему ты не строишь свой город, Лора? Почему он так много лет лежит в руинах, а ты и не восстанавливаешь его, и не переезжаешь, а только изо дня в день, из ночи в ночь бродишь среди обломков. Черт возьми, Лора, сколько можно? Сколько можно прятать голову в песок? Ты носишься со своим ужасом, как с кладом. А правда в том, что ты так привыкла к терзаниям совести и к вечному наказанию, что избавиться от него тебе уже страшнее, чем продолжать переть на себе этот крест. Весь твой вид говорит «Да, детки, я немало повидала, и у меня есть поводы быть такой депрессивной». Но правда в том, что только подростки так гордятся своими депрессиями. Взрослые люди умеют жить и принимать жизнь такой, какая она есть. А старые люди сдаются и смиряются, и когда ничего тебя уже не трогает по-настоящему, вот тогда накатывается старость. Ты еще не старая.

– Вот уж спасибочки, – пробормотала Лора. Она не понимала, что происходит с Севой. Все это было, если судить по его виду, крайне важно и болезненно для него.

– Со мной уже все кончено… – добавила она чуть слышно.

Глаза Севы наливались грозовой тьмой. Он навис над ней настолько близко, что Лора видела, как, пульсируя, стремительно расширяются его зрачки. Она чувствовала запах его парфюма, древесного и бархатистого, так не сочетающегося с рабочим комбинезоном.

– Нет, не кончено, – покачал он головой. – Ты не старая, ты живая, пока тебя трогает это…

Он взял ее руку в свою и мучительно медленно провел ногтем большого пальца по коже запястья, улавливая грань между болью и ошеломительным, острым и неуместным желанием. Лора перестала дышать.

– …и это… – другой рукой он провел вверх по ее позвоночнику, от самого ремня джинсов до шеи. И несмотря на то что между его пальцами и ее телом была преграда свитера, Лора ощутила каждый миллиметр этого пути.

– …и это, – отпустив ее запястье, Сева тронул пальцем ее губы, будто смазывал невидимую помаду. Лора поняла, что закрывает глаза и вся ждет еще чего-то. Смысл слов улетучивался. Неожиданно, необъяснимо, вдруг все перевернулось…

Но дальше ничего не произошло. Когда она распахнула глаза, ничего уже не понимающая, Сева стоял в шаге от нее, легонько облокотившись на полку. Его взгляд снова был синим и насмешливым, а на губах блуждала улыбка. Лора смутилась и рассердилась, и не знала, куда деть глаза. Их жгло и щипало. Надо было что-то сказать, но на ум не шло ни одного разумного слова.

– Я лишь хочу донести до тебя мысль, – как ни в чем не бывало продолжил Сева, – что не нужно страдать, думая, что ничего не изменить. Прошлое свое ты не изменишь, смирись, посмотри правде в глаза, вылезь ты из песочницы… Не жди ничего. Но если тебе что-то нужно, делай сама или проси помощи, только не сиди и не жди, пока все само утрясется. Не утрясется. Надо действовать, жить и решать. А еще не молчать, а говорить прямо.