Двадцать девятого августа, когда до того, как фамилия «Ларин» должна была из списка представленных к отчислению перекочевать в список отчисленных, оставался один день, Ванечка отловил Чучелло в университетском коридоре.
— Изабелла Аскольдовна, — сказал он, глядя себе под ноги, — я…
Она молча взяла из его дрожащих рук зачетку и направление и унесла их в кабинет. Через две минуты она вышла, отдала Ванечке закрытую зачетку, из которой торчал хвостик сложенного пополам направления, и гордо удалилась.
Ванечка с замиранием сердца раскрыл зачетку.
Напротив записи «политэкономия социализма» стояло каллиграфическое «отлично» и узорчатая подпись Чучелло…
Ванечка полетел домой, не чуя под собою ног. На радостях Марина Александровна подарила сыну пятьдесят рублей и съездила на работу за огромным шоколадным тортом и даже бутылкой французского шампанского. По дороге в буфет она забежала к Лидочке и заказала билет до Симферополя на завтра. В тот же вечер курьер привез билет на дом — у нее на службе о сотрудниках заботились.
Праздновали они у него в комнате — в кухне еще не просохла краска, к тому же от ее запаха у Марины Александровны кружилась голова. А в гостиной все вообще было вверх дном. Экстренный частичный ремонт еще не закончился.
В таком ремонте был виноват растяпа верхний сосед. Остался летом на холостом положении, накопил грязного белья, потом спохватился, стал набирать воду в стиральную машину, да и забыл. Лариным залило ванную, большую часть прихожей и угол гостиной. Марина Александровна, дама, не терпящая беспорядка, строго с ним поговорила. Сосед долго извинялся, расшаркивался, а потом сбегал на стройку — у них прямо во дворе заканчивали новый корпус Нахимовского училища — и привел оттуда двух девок, Нинку и Нельку. Девки все осмотрели, прикинули, назвали цену. Цена была аховая — учитывая, что весь материал, естественно, «цельнотянутый», — и Марина Александровна еще поторговалась бы, но сосед, вызвавшийся оплатить ремонт, тут же согласился. Ученые — у них денег немерено. Потом еще Нинка, которая помоложе и побойчее, раскрутила Марину Александровну на кухню; та и впрямь немного подзакоптилась и требовала освежения.
Девки работали быстро, сноровисто, приходили трезвые. Одно плохо — за работой то и дело принимались дурными голосами орать матерные частушки, для настроения. Когда Ванечка или Марина Александровна были дома по отдельности, они мастериц не одергивали, и даже с интересом слушали, но когда вместе, Марина Александровна тут же это дело пресекала:
— Девочки, вы бы постыдились. Ребенок в доме. Девки хмыкали и переходили на пение вполголоса.
В других отношениях Марина Александровна за нравственность сына была спокойна. Она знала, что среди всей этой лимитной шушеры есть масса охотниц за постоянной пропиской, готовых ради этого на все, но эти грубые, мужиковатые хабалки не имели ни малейшего шанса охмурить ее чадо: Ванечкины вкусы она изучила во всех мелочах.
Пристрастие сына к Бахусу больше беспокоило Марину Александровну — как он тут будет без ее присмотра? Но он все лето вел себя безукоризненно, и Марина Александровна успокоилась и на этот счет.
Перед отъездом она сложила в шкатулку все драгоценности, которые не брала с собой, заперла на ключик и положила в спальню, в просторное трюмо. Туда же поместила столовое серебро, дорогой хрусталь, перенесенный из гостиной еще до начала ремонта. Трюмо она тоже заперла и оба ключа спрятала в укромное, только ей одной ведомое местечко.
— Так, сынок, — сказала она, еще раз повторив все увещевания и наставления, которые накануне вечером обрушила на него. — Оставляю тебе двести тридцать рублей на питание и с малярами расплатиться. Спрячь их хорошенько и смотри, расходуй экономно. Восемьдесят отдашь Нинке, остальное они уже получили, а начнет еще выпрашивать — не давай, прояви твердость… Питайся регулярно, компаний в дом не води…
Пока мать не пошла по третьему кругу, Ванечка поспешно сказал:
— Да, ладно, ма. Я все понял — чай, не впервые замужем.
— Скажи, какой взрослый! — улыбнулась Марина Александровна. — Чтоб у меня тут без художеств! Приеду — накажу.
Она обняла сына.
Проводив мать до аэропорта и возвратившись домой, Ванечка первым делом позвонил Андрею Житнику, который должен был вернуться из стройотряда.
— Нет, старичок, сегодня не могу, — сказал Житник, когда Ванечка пригласил его к себе отметить встречу, свободу, наконец-то сданный экзамен и вообще. — Воссоединение семьи, святое, понимаешь, дело. Папа плачет, мама плачет и вокруг сыночка скачет… Жаждут пообщаться после двухмесячной разлуки. Давай-ка завтра подруливай к «Жигулям» прямо к открытию. Подзарядим батареи — и к тебе. А сегодня никак не могу. Может, Барону позвонишь?
У Барона ответили, что Эрика Вильгельмовича нет и неизвестно, когда будет. Ванечка спустился в гастроном и купил бутылочку «Киндзмараули» — в такой радостный день надираться не хотелось.
Утром его разбудил звонок в дверь. Он спросонок помчался открывать прямо в трусах, без очков.
— Здорово, кавалер! — оглушительно гаркнула Нинка. — Мы сегодня пораньше, заканчивать будем…
Ванечка махнул рукой — валяйте, мол — и поспешил к себе. Неудобно все-таки в одних трусах. Какие-никакие, а все же женщины.
Он подремал еще немного, потом встал, влез в халат, ополоснул лицо в кухне, наскоро позавтракал кофе с бутербродом, переоделся и направился к выходу.
Когда он зашнуровывал ботинки, в прихожую высунулась Нинка.
— Далеко ль собрался, кавалер?
Ванечка с удивлением посмотрел на нее.
— Нет. А что?
— Нам еще часика на три осталось. Потом надо тебе работу принять, рассчитаться честь по чести…
Ванечка отмахнулся.
— Да ладно. Я ненадолго.
У «Жигулей» он был ровно в одиннадцать, к самому открытию. Огромная толпа штурмовала двери. Что поделать, на весь большой город было тогда всего четыре пивных учреждения, где подавали не разбавленную мыльной водичкой ослиную мочу в кружках, а относительно сносный бутылочный продукт: «Жигули» на Владимирском, так называемый «Маячок» на углу Невского и Маяковской, «Медведь» на Потемкинской и еще одно заведение в стиле «нэп» на Староневском. Именно в эти точки съезжались серьезные любители со всего Ленинграда, и обслужиться по-быстрому можно было лишь при особо удачном стечении обстоятельств. Сегодня таких обстоятельств не намечалось — в толпе ни одной знакомой рожи; вместо старичка-швейцара, почетного клювиста, прозванного «Алексеем Николаевичем» за очевидное сходство с Косыгиным, торчит какой-то новый, молодой; выражение лиц у публики самое деловое — с такими на халяву не проскочишь.
Ванечка скромно вдвинулся в хвост очереди и начал тихо маяться. Минут через десять подошел Андрей, и стало полегче. За разговорами незаметно пролетело еще с полчаса. За это время очередь не продвинулась ни на одного человека — прорвавшиеся внутрь счастливцы явно не спешили расстаться со взятыми с бою местами. Андрей печально оглядел толпу и, позевывая, сказал:
— Что-то мне здесь не климатит. Торчим, как забытая клизма. Невдохновенно. Нет, понимаешь, окрыленности, романтизьму маловато. Ну проявим мы с тобой, душа Тряпичкин, стойкость, дождемся своего часу — так уж до самого закрытия не выйдем, жалко будет. Ну нажремся пива пенного, ну, станет рожа опупенная — и только? А ведь ты только оглянись вокруг — последнее летнее солнышко, птички там всякие и прочие отправления природы… Романтизьму душа требует… Короче, слушай диспозицию, портвайнгеноссе: сейчас мы — через магазин, естественно, — с полным боекомплектом выруливаем к тебе. Там мы легонько подзагружаемся чем-нибудь красненьким и прохладненьким, складируем запас и в самой что ни на есть боевой кондиции совершаем перелет в ЦПКиО, где и спикируем на двух подходящих телок…
— Да, но…
— Знаю-знаю, бабсклей — не лучший твой вид спорта. Успокойся, душа Тряпичкин, сегодня я угощаю. А ты будешь смотреть и молча учиться.
— Я… — воодушевленно начал Ванечка.
— А глазенки-то загорелись… Слушай дальше. После предварительной обработки возвращаемся с трофеями на базу и приступаем к работе по полной схеме. Идет?
— Идет! — убежденно согласился Ванечка.
— Переговоры прошли в духе полного взаимопонимания, — констатировал Житник. — Для начала сделаем небольшой крюк и отметимся чем-нибудь благородным, вроде мадеры. Чисто символически, грамм по триста, дабы не ломать установленную прогрессию…