— Но как… почему… Кто она?
На этом решимость Ванечки иссякла, и он промямлил:
— Ну… помнишь, к нам еще девочки приходили ремонт делать. И…
Марина Александровна отняла руки от лица и, исподволь оглядываясь, отступила в прихожую. Там она еще раз посмотрела назад и аккуратно, чуть сгруппировавшись, упала на мягкий ковер и закатила глаза.
Иван не шелохнулся. Если бы не оглядка матери, не бережность ее падения, он, несомненно, кинулся бы к ней, стал помогать, утешать, просить прощения. Но Марина Александровна плохо, по-любительски отыграла сцену, и Иван не мог этого не заметить.
Таня — тем более. Она решительно взяла Ивана за руку и сказала:
— Идем отсюда.
— О-о! — простонала Марина Александровна, не раскрывая глаз.
Из глубин коридора накатывался отец.
— Марина! — воскликнул он. — Скажи, скажи мне, что он с тобой сделал?!
Этого Иван уже не мог вынести. Он развернулся, подхватил сумку и вместе с Таней устремился по лестнице вниз.
— Вернись, негодяй! — грохотал сверху голос отца. — Вернись и посмотри, что ты сделал с матерью! Но возвращаться они не стали.
Таня пристроила мужа на свободную коечку в комнате у знакомых ребят. Это предполагалось как сугубо временная мера — уже на другой день после несостоявшегося знакомства со свекрами Таня имела очень серьезный разговор с комендантшей на предмет выделения им отдельной комнаты. Беседа вышла не очень приятной — комендантша однозначно отказала ей, потому что ее муж (а) имеет ленинградскую прописку и жилье и (б) не работает в строительном управлении. Более того, Тане намекнули, что ее хахаль, будь он там муж или не муж, вообще ночует в общежитии только по милости руководства, а потому руководство вправе рассчитывать на некоторый материальный стимул, хотя бы с получки. У Тани довольно быстро возник один план, но начать приводить его в действие можно было только на выходных.
Утром она убегала на работу, а Иван просыпался, слонялся по общежитию, коротал время в кино или перед телевизором в комнате отдыха. Конечно, надо было бы заняться дипломом, но и черновики, и читательский билет остались у родителей, что, откровенно говоря, Иван воспринимал с облегчением — сейчас ни ум, ни душа ни к какому диплому не лежали. Он весь погрузился в сложные, научно выражаясь, амбивалентные переживания, связанные с переменами в его жизни. В первую очередь он самозабвенно жалел себя — ради супружеского счастья потерял родной дом, а счастье-то подмигнуло и скрылось. Ну, почти скрылось — после ужина тактичные Оля и Поля уходили «на телевизор», оставляя молодоженов наедине на часик-полтора. Но скоро, слишком скоро, раздавались в дверь легкие стуки, и Таня, поспешно приведя себя и мужа в порядок, кричала: «Заходите!», сама уходила с Иваном в коридор, на кухню, в комнату отдыха, совсем на чуть-чуть: везде толокся народ, и самой нужно было к завтрему выспаться. Проводив Таню обратно в «келью», Иван тупо досматривал телевизор до самого гудочка, либо шел на свое койко-место, где резался с ребятами в «козла» (карточного или доминошного), по мере способностей поддерживая беседу — о водке и бабах. Проживание в общежитии напоминало ему больницу, где он месяц пролежал в десятом классе с гепатитом.
Эта благость продолжалась четыре дня, а потом наступила пятница, совпавшая с получкой. Вернувшись с работы, Таня застала Ивана мертвецки пьяным в компании не более трезвых соседей. Отвернув губы от его пьяного поцелуя, угодившего в итоге ей в ухо, и отклонив предложение присесть и уважить компанию, она вывела в коридор Василия, который припозднился со смены, а потому еще не успел набраться, и жестко попросила его, чтобы Ивану наливали поменьше, угомонили пораньше, из комнаты выпускали только по нужде, и то с эскортом, потому что к себе она его до утра не пустит. Василий, знавший Таню за бригадира основательного, обещал поспособствовать.
Таня пришла к себе и, не раздеваясь, легла лицом в подушку. Впервые ей подумалось, что Иван, ее любящий, нелепый, талантливый Ванечка, иногда мало чем отличается от этих — пьющих, небритых, немытых, ненавистных…
Дверь открылась, и без стука вошла женщина средних лет, стройная, широколицая, в мелких светлых кудряшках и, что называется, со следами былой красоты.
Таня подняла голову и встала, одергивая джемпер.
— Извините, — чуть высокомерно сказала женщина. — Мне на вахте сказали, что Ларина здесь живет.
— Ларина — это я, — помедлив, ответила Таня. Визитерша не узнала ее. И немудрено — в тот единственный раз, когда они столкнулись лицом к лицу, эта женщина на нее и не взглянула толком, всецело поглощенная собственными переживаниями.
— Странно. — Женщина оглядела ее с головы до ног. — Что-то я вас не знаю.
— Я вас тоже не знаю, — сказала Таня. На самом-то деле не узнать собственную свекровь она при всем желании не могла — такое не забывается. Однако лучше покривить душой, чем показать слабину.
— М-да. — Женщина прищурила глаза. — Теперь я понимаю, чем он мог прельститься.
— Простите, кто? — Таня упорно выдерживала взятый тон.
Незваная гостья вновь не обратила внимания на Танины слова. Она подошла к столу, выдвинула стул и села на него совсем по-хозяйски, положив на стол увесистую сумку и не сводя глаз с Тани.
— Уберите сумку. — Таня начала сердиться. — Сумку, ключи и шапку на стол не кладут.
— И кто это сказал? — Женщина презрительно прищурилась.
— Я. Что вам, собственно, надо?
— Где он?
— Да кто «он»? Объяснитесь, наконец.
— Культурно излагаете. Вы бы еще сказали «извольте объясниться». Вас мой сын научил, или кто-то из его предшественников?
— А-а. — Дальше ломать комедию было бессмысленно. А то еще решит, что новоявленная сынулькина жена ко всему прочему еще и клиническая идиотка. — Вы Марина Александровна, мать Ивана.
— Именно. И ваша свекровь, надеюсь, ненадолго.
— Это мы еще посмотрим, — сказала Таня. — И не забудьте закрыть за собой дверь.
Марина Александровна встала гордо, еще раз взглянула на Таню, не находя слов и потому намереваясь испепелить ее взглядом. Но ничего у нее не вышло. Она наклонилась, открыла сумку и стала извлекать из нее всякие свертки.
— Вот, — сказала она. — Здесь его теплое белье, рубашки. А это — его рукописи, материалы по дипломной работе. Вы, надеюсь, не настаиваете, чтобы он бросил учебу на последнем курсе и пошел мазать стены вместе с вами?
— Не настаиваю, — сказала Таня. — У него вряд ли получится.
Они обменялись убедительными взглядами.
— Вы, — горячо произнесла Марина Александровна, — вы соблазнили чистого, неопытного мальчика. Уж не знаю, как вам это удалось, на какие вы пустились уловки. Вы задумали поживиться чужим счастьем, но только ничего у вас не выйдет. Где бы вы ни прятали его, как бы ни настраивали против меня, как бы ни крутили перед ним своими прелестями, рано или поздно он бросит вас. Бросит — и вернется ко мне!
Тане было что сказать этой женщине. Слова так и рвались наружу. Но это были нехорошие слова, и она сдержала себя. Она подошла к двери и распахнула ее.
— Уходите, — сказала она. — Вещи я передам, не беспокойтесь.
Марина Александровна направилась к двери, но, оказавшись в проеме, вдруг схватилась за косяк и замерла. Плечи ее затряслись. Она обернулась, и Таня увидела, как некрасиво распялился ее накрашенный рот.
— Умоляю, заклинаю вас, скажите ему, чтобы хотя бы позвонил… Я все ж не чужая ему…
— Он позвонит, — сказала Таня. — И будет приходить к вам, когда захочет, если захочет. Я ничего за него не решаю.
— С-спасибо, — пролепетала Марина Александровна. — Знаете… если что-нибудь… У Ванечки своя комната, и мы могли бы… как-нибудь… Я не могу без него!
— Я понимаю, — сказала Таня.
Марина Александровна выпрямилась. Видно, ей стало неловко за слабость, проявленную перед лицом… врага не врага, но, как бы сказать… Соперницы.
— Разумеется, о том, чтобы прописать вас на нашу площадь, не может быть и речи! — отрезала она и хлопнула дверью.
Выждав несколько минут, Таня накинула на плечи пальто и спустилась на вахту. Телефон был свободен. Припомнив номер, Таня сняла трубку и набрала семь цифр. На третьем гудке ответил знакомый неприятный голос.
— Здравствуй, Настасья, — сказала Таня. — Это Таня Приблудова. Есть разговор.