— Ничего. А вот и поднос с чаем. Как видите, я уже переняла некоторые из ваших привычек, хотя сама я предпочитаю вино.
— Я тоже, — сказал Алекс, и графиня протянула ему бокал.
— Боюсь, мой повар так и не постиг искусства приготовления ваших бисквитов, но он может предложить нам пирожные. Мадмуазель?
— Благодарю вас, — ответила Честити, принимая чашку чая и яблочное пирожное.
Она уже подумывала о том, как бы незаметно перевести разговор в нужное русло, но неожиданно графиня заговорила сама.
— Как я полагаю, вы прибыли сюда, чтобы попросить меня о чем-то, не так ли? — Честити и Алекс переглянулись. — Иначе вы бы могли подождать до завтрашнего вечера, потому что я приглашена вашей очаровательной матушкой на бал.
— В самом деле, не окажете ли вы нам одну любезность? Мистер Фицсиммонс — крестник прежних владельцев этого дома, — начала Честити.
— Неужели? Тогда, вероятно, вы желаете осмотреть дом, чтобы оживить воспоминания о прошлом!
— Да, графиня, конечно, но как-нибудь в другой раз. Мы прибыли не за этим. Мисс Хартфорд и я принимаем участие в игре — в охоте за безделушками.
— В охоте за безделушками? — переспросила графиня.
— Это игра, в которой вам выдается список предметов и определенный отрезок времени, и вы должны постараться найти все предметы из этого списка.
— О, понимаю. И чем же я могу вам помочь?
— У моего крестного была коллекция морских раковин, и нам нужна одна из них для игры. Он хранил их в небольшой комнатке за кабинетом.
— О, я знаю, где это, — сказала графиня и добавила, пожимая плечами — Но она пуста. Однако у меня есть морская раковина, и я могу вам ее одолжить. Я нашла ее во время моей поездки в Кот-д'Азур, что на юге Франции. Вам не приходилось бывать там, мсье?
Алекс отрицательно покачал головой.
— Я видел Средиземное море, но только с берегов Испании.
— Когда были ребенком?
— Нет, не так давно.
Было ли это игрой его воображения, или в лице графини действительно появилось что-то жестокое? Услышав ее следующие слова, Алекс решил, что ошибся.
— Вы сражались против этого ужасного Наполеона! — воскликнула она.
— Да, пока не был ранен. Теперь я дома, поправляю здоровье, — сказал он, слегка ударив тростью о стул.
— Я очень рада. Я, конечно, не хочу, чтобы Наполеон выиграл войну, но приятно, что такой красивый молодой человек не будет убит из французского мушкета.
Честити совсем не понравился тот злобный взгляд, с которым была произнесена эта речь, и она поспешно сказала:
— Раковина, графиня… Можем ли мы посмотреть на нее?
— Конечно, дорогая. Я пойду и принесу ее немедленно. Бросив томный взгляд на Алекса, француженка удалилась.
— Несомненно, это было очень неприятно, — сказала Честити.
— Что? — спросил Алекс, делая невинное лицо.
— То, как она извивалась перед вами.
— Я ничего подобного не заметил, — ответил он простодушно. — Она довольно привлекательна, настоящая цыганочка. Очень экзотична, — добавил он.
Честити презрительно фыркнула.
— И, должно быть, ей уже все сорок.
— Верно, но чем женщина старше…
Честити сверкнула глазами, а затем принялась допивать свой чай, слишком крепкий, но уже чуть теплый. Как видно, искусства приготовления чая французский повар также не смог постичь.
— И не надо быть такой надутой.
Она пристально посмотрела в его глаза, осторожно поставила чашку и повернулась к нему спиной.
Алекс усмехнулся, поднимаясь с места. Шагая по комнате, он принялся переставлять различные безделушки, сделав вид, что очень заинтересован ими. Затем подошел к окну и выглянул наружу. Его экипаж исчез, вероятно, слуга позаботился о нем.
— Что вы о ней думаете. Честити? — спросил он тихо.
— Думаю о ней? Вы хотите сказать, думаю ли я, что она захочет стать вашей любовницей? — резко ответила Честити, отбрасывая хорошие манеры и всякую осторожность.
Алекс засмеялся и обошел диван, на котором сидела Честити, так что ей пришлось вертеться на месте, чтобы уследить за его беспокойными движениями.
— Нет, мне интересно, какое чувство она в вас вызывает.
Честити не могла понять, зачем он задал ей этот вопрос, но все же решила ответить.
— Мне с ней как-то неуютно, неловко. Не могу сказать, почему.
— Возможно, потому что она иностранка?
— Не думаю. У меня была очень хорошая подруга в школе, француженка.
— Хм-м.
— А вы что о ней думаете? — поинтересовалась Честити.
В коридоре послышались шаги, и Алекс откинулся на спинку дивана и прошептал ей на ухо:
— Я думаю, она возвращается.
По возвращении в Хартфорд Хауз Алекс расстался с Честити у входной двери. В ее сумочке благополучно покоилась морская раковина. Алекс отвел упряжку на конюшенный двор и передал лошадей своему груму.
С тростью в руке Алекс прохаживался вдоль длинного ряда денников, внимательно рассматривая лошадей. Заметив, что он остановился около загона, в котором пасся крупный серый жеребец, старший конюх оставил свою работу и подошел к нему.
— Мы держим его отдельно от других. У него собственный денник и собственный загон. Это самая быстрая лошадь из всей конюшни.
— Да? Это лошадь лорда Хартфорда? — спросил Алекс, открывая дверцу. Огромный жеребец подошел поближе и взял морковь, которую тот достал из кармана.
— Да нет. Он принадлежит мисс Честити. — ответил Хэйл, подойдя к Алексу.
— Хм-м… Она видимо знает толк в верховой езде!
— Так оно и есть, сэр. К тому же, он смирен, как ягненок. Необычно для жеребца, но уж таков он есть. Мисс Честити его воспитала. Она кличет его Бэби.
— Позволяет ли она кому-нибудь еще ездить на нем?
— Никому. Только тогда он и становится злобным, когда кто-то другой садится на него.
— Я все же попытаюсь как-нибудь, — Алекс протянул жеребцу еще одну морковь и вышел.
— Дайте-ка я осмотрю вас, — сказала леди Хартфорд, и ее дочери покорно выстроились в ряд.
— Я знала, что розовый цвет очень освежит тебя, — обратилась она к Синсирити. — Транквилити, ты просто очаровательна в зеленом.
— Спасибо, мама.
— Честити… — мать обошла ее кругом, в недоумении разглядывая ее желтое платье. — Я не помню этого платья.
— Оно довольно старое, — ответила Честити, надеясь, что матушка не вспомнит также и их последний разговор об этом платье. Мать заказала его для Честити во время ее единственного сезона в Лондоне. Теперь оно уже вышло из моды, не имело завышенной талии, но Честити упрямо считала, что оно ей очень идет. В то время, когда платье было только что сшито, она отказалась его надевать из-за слишком открытого лифа, чем сильно рассердила мать. Но сегодня вечером Честити почувствовала необходимость надеть что-то особенное, необычное для себя, и платье с глубоким декольте как раз подходило для этой цели.
— Было бы гораздо лучше, если бы талия была выше. Это платье старомодное, — недовольно произнесла леди Хартфорд, не обращая внимания на то, что платье выгодно подчеркивало узкую талию Честити и ее хорошо развитую грудь.
— А мне кажется, оно замечательное, — сказала Транквилити. — И Честити прекрасно смотрится именно в желтом. Мне, например, с моим цветом волос, его носить нельзя.
— Верно, — поддержала ее Синсирити, — а к каштановым волосам оно очень идет.
— Да, да. Полагаю, вы правы Хорошо, девочки, идемте вниз. И запомните — ведите себя хорошо.
— Да, мама.
— Вы, девочки, идите. Честити, я хочу с тобой немного поговорить.
Честити ждала. Ее лицо сделалось непроницаемым. Что плохого она сделала на сей раз?
— Ты говорила с Фицсиммонсом о Транквилити? Я знаю, ты провела с ним целый день. Надеюсь, ты не пыталась кокетничать с ним?
— Нет, мама.
— О, как бы я хотела, чтобы Фицсиммонсу досталась Транквилити! Тебе бы гораздо больше подошел Оксуорт.
— Мне очень жаль, мама, — произнесла Честити автоматически.
— Ну хоть сейчас мы должны сделать все, что в наших силах, — сказала леди Хартфорд с воодушевлением. — Я знаю, ты сможешь сделать все, что в твоих силах для Транквилити. За обедом он будет сидеть рядом с ней — хотя бы некоторое время они проведут вместе.