Марина села за стол, уплела половину тарелки пельменей и только сейчас вспомнила, что собиралась объявить голодовку. Да и ладно, в следующий раз как-нибудь объявит...

– А ты, я смотрю, не бедствуешь, – усмехнулась она, впервые пристально вглядываясь в этого странного парня, подброшенного ей судьбой.

– А я и не говорил, что бедствую, – даже не улыбнулся тот. – Я довольно состоятельный.

– Прямо-таки и состоятельный? – фыркнула Маринка. – Небось родители содержат!

Парень отложил вилку и гневно заговорил:

– Мне тридцать один год, я уже большой мальчик и содержу себя сам. Пора уже. Хотя... да, не буду скрывать – родители дали мне хороший старт. Мощную базу. А теперь уже я сам. Еще вопросы будут?

– А как же!... – изумилась Маринка. – И чего ты сам? Ларьки держишь или общественными туалетами промышляешь?

– Нет, все гораздо проще, я занимаюсь сотовой связью. Теперь ты про меня знаешь все! – выпрямился парень. – Посуду моешь ты.

Маринка не торопилась к посуде. Она все пристальней рассматривала этого «сотовика». И как она сразу не поняла – вон какой цвет кожи, ясно же: свежий загар, и совсем не местного производства. Точно – недавно товарищ осчастливил какой-то заграничный курорт... Да и одежда его – ничего вычурного, но уж Маринка-то хорошо знает, сколько стоит такая «простота»! Коротко стриженные волосы, хорошая фигура, рост опять же... и эта искренняя надменность... Черт... а ведь куда бы приятнее было заполучить в мужья вот эдакого красавца, чем шестидесятилетнего Ирбиса. И чего это парень никак не хочет замечать в Маринке светскую красавицу? В конце концов, она хороша собой... ну правда хороша, она ж точно знает! Столько денег на эту красоту угроблено. Да и природные данные очень даже... И потом – она не просто размалеванная кукла и не Паша-трактористка. Кое-чего добилась. Правда, папа-мама ей никакого старта не давали, она все заработала себе сама, но зато теперь и не отберет никто. И откуда такое раздражение? Ну хорошо, Маринка допускает, что он не сразу пленился ее красотой (красота, подпорченная подвальным заточением, требовала реставрации) и обворожить умом она его еще не успела, потому что не ставила это целью, но... элементарное-то дружелюбие можно было проявить? Или он убежденный женоненавистник? Или чего? Или ему вообще женщины не нравятся? Об этом думать как-то не хотелось...

«Ничего... мы тебя обработаем, – уже с веселой усмешкой пробормотала себе под нос Маринка. – Влюбишься, куда ты денешься. Если я задамся целью. От меня еще никто не уходил».

Она быстро помыла посуду и нашла парня в гостиной. Он развалился на здоровенном диване и, склонив голову, смотрел боевик.

– А ты случайно не вор? – просто спросила Марина, подсев к нему очень близко. – Ну а чего? Знаком с какими-то плохими дядьками, деньги имеешь... Неужели и налоги исправно платишь?

Парень посмотрел на нее, как Бобик на блохастый хвост:

– А ты инспектор, что ли? Чего это тебя мои налоги взволновали? Ты о себе беспокойся.

– Хорошо, беспокоюсь: почему ты никуда не звонишь? Ты же хотел узнать, из-за чего меня так обидели.

– Честно говоря, не сильно-то и хотел. Но приходится... шла бы ты в ванную, что ли, видок у тебя... – сморщился парень и снова уставился в экран.

Маринка даже обиделась. Она и сама хотела в эту ванную, но... не сразу же бежать, как только от стола отошли!

– Где мне взять полотенце и банный халат? – дернула она подбородком.

– Там все есть, – махнул парень рукой в сторону ванной. – Ты же уже все пронюхала, чего спрашиваешь...

Марина подарила ему самый презрительный взгляд – его она специально отрабатывала для конкуренток.

– Я просто не обнаружила там ни одного сто́ящего шампуня. Какой-то ширпотреб! Не понимаю – как можно этим голову мыть.

– А там в шкафчике есть мыло хозяйственное – возьми, – равнодушно посоветовал парень. Именно равнодушно – он не хотел ее обидеть, не хотел ответить зло, просто... просто он не видел разницы между Маринкой и какой-нибудь... какой-нибудь половой тряпкой, которую нужно стирать хозяйственным мылом!

– Я бы посоветовала белье стирать все же порошком, сейчас хорошие выпускают, нельзя же всю жизнь тянуться к каменному веку... – постаралась придать голосу самую язвительную интонацию Маринка. И даже добавила по-отечески: – Ну ничего, ты же молодой, еще успеешь научиться пользоваться и хорошим порошком, и дорогим мылом, и даже туалетной бумагой – такая тоже есть.

И пока парень раздраженно вздыхал, она царственно удалилась в ванную.

После долгих водных процедур она появилась, завернувшись по пятки в мужской банный халат, и вид у нее был трогательный и беззащитный. Светлые пряди падали на лоб, вместе с макияжем исчезли лет пять, а волочащийся по полу халат и вовсе придавал какую-то умилительную детскость. И вообще – в ванной Марина уже придумала себе новый стиль поведения, а потому была сама невинность в растерянности. Ни дать ни взять – испуганная птаха. Да, если странному спасителю нравятся трепетные леди, она теперь будет беззащитной и ранимой, будет вздрагивать от каждого его резкого слова, будет смотреть затравленно и ахать. Пусть успокаивает, заботится и защищает!

– Мне теперь куда? – подняла она безгрешные глаза, но ее испуганного шелеста никто не оценил – парень говорил по телефону, и голос его был прямо-таки медовым:

– Нюша, ну ты опять там себе напридумывала... конечно, все хорошо... да, я только что пришел и сейчас завалюсь отдыхать... Хорошо, мы с тобой обязательно съездим по магазинам...

И тут он заметил Маринку, трубку от уха оторвал – имидж несчастной обездоленной возымел результат; парень поморгал немного растерянно и, зажав телефон рукой, произнес:

– Н-ну... в спальню иди... тебе же отдохнуть, наверное, надо.

Маринка благодарно кивнула и хотела было наивно спросить: а где спальня, но вовремя прикусила язык – хозяин квартиры сам лично видел, как она там прогуливалась.

Она и не собиралась спать вовсе, и вообще – как же так можно говорить по телефону с какой-то Нюшей, когда рядом с тобой живая и прекрасная женщина?! Господи, опять трудности! Теперь еще придется отвоевывать этого оловянного солдатика у какой-то Нюши! Хотя... это будет несложно, только потребуются дополнительных минут тридцать. Можно себе представить, что за девица носит эдакое элегантное имечко! Маринка поплотнее завернулась в халат, хотела прилежно лечь и ждать – когда сердце этого бирюка расплавится и он придет с ней переговорить. Но... сердце никак не плавилось, и Маринка заснула.

Она проснулась от веселого женского голоса. Голос доносился из кухни и принадлежал далеко не девушке. Домработница пришла, что ли? Уже через минуту Маринка поняла – это не домработница, а очень близкий человек. Мать?

– Сашенька, а что же ты вчера ел? Я же тебе в холодильник сотейник с кроликом поставила. А ты к кролику даже не притронулся, – пеняла женщина некому Сашеньке – наверняка Маринкиному спасителю. – Совсем не заботишься о своем желудке. Я сегодня пирожки пекла, вот, еще тепленькие, ешь...

– Мам, да я и забыл про сотейник-то!

– Да зажал крола в одиночку, чего уж там... – обиженно проворчала Маринка.

– А пирожки с чем? – не умолкал Сашенька. – С яблоками есть? А с капустой? Какие с капустой?

Маринка тихонько поднялась, пригладила волосы и на цыпочках прокралась в ванную.

Она столкнулась с женщиной лицом к лицу, когда только вышла из-под душа.

– Здрасте... – испуганно пробормотала она.

– Ой, Сашенька! А что ж ты молчишь, что у тебя гости? – засмущалась женщина и по-дружески улыбнулась Маринке. – Вы не обижайтесь на него, он у нас с вами такой безголовый.

– Да я... – переминалась с ноги на ногу Маринка. Она уже просмотрела в ванной все, но ее вещей нигде не было, поэтому пришлось опять закутаться в халат.

– Мам, познакомься, это... вот такая девушка, – тут же подошел спаситель и приобнял Маринку.

И от этого объятия Марину вдруг обдало жаром. Наверное, это было от неловкости, что вот такая приятная женщина может подумать о ней черт-те что... а может, потому, что от этого Саши так вкусно пахло и веяло молодой, уверенной силой... А имя-то ее он забыл... гад!

– Меня Мариной зовут, – проблеяла она и дальше не знала, что говорить.

– А меня зовут Анной Аркадьевной. Ой, Мариночка, вам же неудобно в этой хламиде! – вдруг спохватилась Анна Аркадьевна. – Саша... что ты ей такое дал? Это же девочке невозможно носить!