Алексей не торопил, ждал, когда Марина успокоится (во напугал!), и гадал, с чего б это девушки от него бегать начали. За ним — случалось, а чтоб от него… — странно это, да и девушка странная. Теплынь стоит! солнце печет! здесь, в центре и снега уже нет, милые прелестницы чуть ни в летнем ходят, — а эта: куртка глухо застегнута, сама бледная, измученная. В другой раз не заметил бы… Да и в этот не заметил, просто сел на единственно свободное место рядом со спящей пассажиркой, в который раз проклиная свою аллергию на косметику, осторожно вдохнул, но почувствовал только запах ветра и солнца. Вот тут и пригляделся внимательней: чистая, без косметики, кожа, спокойный ровный лоб, трогательно детские, нещипаные брови, нежно-розовые веки, серебрящиеся лучики ресниц, губы естественные, дышащие (целуй не хочу, никакая аллергия не помешает), удивительно счастливая, безмятежная улыбка, а глаза… — глаза, наверное, светлые-светлые, как весенний воздух. И то ли любопытство, то ли шальные мысли взыграли (весна ведь!), — да мало ли почему! — захотелось сам цвет увидеть: серые или голубые? Из чисто эстетических соображений захотелось. Вот и не спешил отсаживаться. А когда веки девушки распахнулись, — глаза оказались неожиданно темными, почти черными, огромными, раскосыми, — у него аж сердце екнуло. Еле успел следом выскочить, чтоб в глаза ей насмотреться. Блажь, конечно, но не все ж по уму жить!
— Испугал я тебя? — примирительно начал Алексей.
— А вы не тыкайте, — отпускал Марину испуг. (Чего ей бояться? — вон люди, вон окна, до дома рукой подать). Но нарастало раздражение: привязался ведь!
— А ты не выкайте! — веселился в ответ Алексей. — И скажи-ка, красавица, имя у тебя есть?
— А вам зачем? — недогадливый, что ли? или она все-таки чего-то не улавливает? — Марина…
— Красивое имя. Слушай, Мариночка, у меня сегодня со временем не очень. Давай завтра встретимся. И весь вечер — твой, ладно?
— Не ладно, — усмехнулась Марина. — Ни к чему это.
— У тебя кто-то есть? — (Наличие кавалера до сих пор было единственной причиной подобных отказов).
— Угу… Матушка, школа, экзамены…
— Что за экзамены?
— Выпускные.
Марина выглядела чуть старше своего возраста, иногда досадовала на это, но сейчас с интересом наблюдала, как поведет себя этот дядечка, узнав, что она еще школьница, ненадолго правда, но все-таки… Алексей, хоть и не ждал такого поворота, не особо смутился: девушки нынче развиты, а мимолетная симпатия и толика легкого флирта никому еще не вредили:
— Помню, помню: шпаргалки, записки, романтика… — продолжал он, излучая радость. — Значит, на выходных?!
— Нет, — как можно жестче отрезала Марина. Такой взрослый и такой непонятливый!
— Тогда вот, — он покопался в сумке, записал что-то на листке бумаге, и протянул его Марине. — Позвони, как сможешь. Только обязательно позвони, хоть завтра, хоть в выходные, хоть после экзаменов. Договорились?
Дошло-таки! — Марина небрежно сунула листок в карман (не забыть выкинуть! — не дай Бог, матушка найдет). Но Этот прощаться не собирался, тем более что девушка держалась спокойнее:
— А теперь, Мариш… Можно так? У меня к тебе вопрос… Один-единственный, но очень важный! Для меня важный! Только давай отойдем. Шумно тут.
«Шумно ему! — подозревала же нехорошее! — А если зря? Если человек — порядочный, просто она не все знает, вот и придумывает невесть что? Лучше разобраться», — и Марина направилась в сторону от проспекта, легким жестом пригласив Алексея присоединиться.
Встреча первая. Глава 3. На солнце и в тени
Они вышли на улочку, идущую вдоль проспекта и соединенную с ним проходными дворами. Здесь, в нескольких метрах от пыльного, ревущего центра было по-домашнему уютно. Жизнь текла тише и неспешней. Деревья отбрасывали ажурные голубоватые тени, пахло набухшими почками, влажной корой и ожившей землей, на газонах пробивалась первая травка, белели высаженные осенью крокусы, — готовая натура для съемок. Алексей для романтического героя — вполне… А вот Марина не тянула. Тут нужно было красавицу, — знойную, смелую, жизнелюбивую, постарше, поярче, — иначе убедительной завязки не получится. Хотя — кого и в чем убеждать?
— О! Кофеек! — свернул Алексей к небольшому киоску в кустах акации. Все живое тянулось к солнцу. В тени зарослей эти двое были единственными клиентами и скоро уже стояли со своими стаканчиками у одной из пустующих стоек: он, в распахнутой куртке и бордовом свитере, улыбающийся солнышку, сверкающим окошкам, хлопотливым синичкам, и еще бог знает чему, и она, — насупившаяся, укутанная в серое, высматривающая что-то на темной поверхности исходящего дурманом напитка.
— Итак… я вас слушаю, — вонзился в него взгляд Марины, такой серьезный, сосредоточенный, что Алексей невольно отвел улыбку: ну и глазища!!! Ясные, строгие! А ему б все играться, — пацан, да и только!
— Во-первых, не такой я и старый, и лучше на «ты», — с шутливой обстоятельностью отвечал он, — а во-вторых, скажи мне, Марина, — с заговорщическим видом подался он ближе к ней, чтобы снова удивиться отсутствию косметики, — что это тебе снилось? Там, в трамвае?
— Не помню, — выдохнула Марина: и это все?
— Жаль. Ты во сне так улыбалась… так спокойно и счастливо… Редкое сочетание. Интересное. Обычно, как счастье — так бури да восторги… А у тебя — умиротворенно так… Понимаешь?
— Нет. Я ж себя, когда сплю, не вижу, — слегка нахмурилась Марина. Трамвайные сны придавали сил, но не запоминались. А насчет улыбки, — ну, наверное, не всегда она так улыбается. Матушка, вон, бывает, будит среди ночи, говорит: выражение лица у тебя было плохое… угрюмое, кто ж так спит?
Не понравилась Алексею внезапная тусклость в глазах девушки. Глаза понравились, а сдавленная тревога, холодное мерцание во взгляде, — не дело это:
— Слушай, а давай в цирк сходим! В качестве извинения за мое нахальство! Как сдашь экзамены, так и сходим, — приобнял он Марину за талию, по-дружески легко и просто приобнял.
Та вздрогнула, отшатнулась, отвела его руку, но не отодвинулась. Его обаяние и доброта, конечно, обескураживали, но дело было не только в них.
Добрейшая, мудрейшая Анна Ивановна, любимая бабушка и лучший друг, в последнее время сильно сдала, часто болела, плохо спала, и, в основном, днем, — так что поболтать с ней случалось все реже, как и с Соней, и с другими подругами, охваченными предэкзаменационной лихорадкой. Варвара Владимировна самозабвенно утопала в собственных эмоциях и всевозможных сенсациях, изредка обрушивая на Мрыську страстные монологи о дочернем долге и высоких чувствах (не копаться же в Мрыськиных). Мрыська, слишком живо откликаясь на общие слова, болезненно, иногда до слез, переживала свое ничтожество, ненавидела самое себя, предчувствовала беду, и глубоко в душе все больше уверялась, что такая беда была бы единственно справедливой оценкой ее существованию. Но бывало, сердце съеживалось от такой справедливости, как червяк от укола, в глазах ее темнело, и душно становилось, — не продохнуть.
И вдруг Алексей, — понять бы, что ему надо? — беззаботный, улыбчивый, сияющий… Такие «солнечные» люди вообще редко встречаются. Варвара Владимировна, например, тоже веселиться любит, и смеется задорно, звонко, красиво, чуть запрокидывая голову, приоткрывая белые ровные зубы, — а только будто немножко рисуется, как перед зеркалом или камерой, будто не в веселье дело, а в портретной убедительности. Оно и понятно, — у красивых женщин свое noblesse oblige. Зато у Анны Ивановны все настоящее: мысли, чувства, жесты, и пошутить она может, и посмеяться, — но то ли ровный нрав, то ли сердечные печали, а в последнее время еще и болезни, будто сдерживают ее в моменты веселья. Да если б и были они такими же «солнечными», Марине ли греться в этом человеческом сиянии? Почему ж Алексей не видит, что не ту своим солнышком дарит? И как это у него получается? Откуда этот свет берется? Марина пытливо вглядывалась в его лицо, изучая, запоминая, запечатлевая…
Понятно, — никакого нимба нет. Ну, глаза смеются — несколько лучиков у век. Ну, выбрит чисто. Уголки губ едва подрагивают, забавно так, живо, — то ли рождая улыбку, то ли сдерживая ее. И на детских припухлостях блики играют, смешные, трогательные…
— Эй, что с тобой? — тихонько спросил Алексей, ожидая увидеть затуманившиеся глаза и разрумянившиеся щеки. (Неспроста ж девушка на губы его уставилась.) Но смутился, встретив отрешенно исследующий взгляд. — Что-то не так?..