Может быть, меня вдохновляет музыка, и озорной демон берет контроль над телом.

Срывая микрофон со стойки, я спускаюсь со сцены, все еще пою и продвигаюсь сквозь толпу — к нему. Каждая строчка песни теперь адресована Клейтону.

Всего через половину куплета я стою перед ним и пою.

Его лицо напрягается.

Это страх, что я ему внушаю, судя по его темному, угрожающему взгляду?

Я пою слова песни, а пальцами медленно и очень нежно поглаживаю микрофон вверх и вниз.

— …Я актриса, которая не показывает страха, — пою я, и свободной рукой подношу палец к его шее, касаясь места, где начинаются черные чернила, скрываемые под этой футболкой. Твердый и холодный, он отстраненно смотрит на меня.

— …Самый храбрый во всей моей биосфере...

Прижимаюсь к его столу, мои бедра скользят вдоль его бока, пока я пою ему.

Клейтон прикрывает глаза, как будто я раню его своей музыкой. Да, позволь мне ранить тебя этим, чтобы ты почувствовал хоть каплю той боли, которую чувствовала я на протяжении всей недели с тех пор, как впервые увидела тебя.

Когда музыканты подводят меня к финальному куплету, я останавливаюсь и беру пиво из его руки. Оно легко выскальзывает из его ладони, и я подношу его к губам, мой взгляд прикован к его глазам. Делаю глоток, потом ставлю пиво обратно на стол. Я морщусь, поскольку не ожидала, что пиво будет таким горьким. Его глаза становятся остекленевшими, а на губах появляется намек на улыбку.

…Это работа — забраться на трон…

О, Боже. Его ухмылка такая сексуальная, что я могу бросить петь и забраться на него прямо сейчас.

— …Изготовленный из кредитных карт и силикона…

Прямо сейчас я стою настолько близко к Клейтону, что чувствую исходящее от него тепло. Никогда не чувствовала себя такой незащищенной, такой свободной

— … Не смей отдавать свое сердце, или ты развалишься на части…

Я облизываю губы, когда гитарист продолжает перебирать струны, а пианист скользит по клавишам своими длинными пальцами.

Прямо здесь, в дворце из камня…

Он приоткрывает губы, его лицо напрягается от боли.

Я буквально целую кончик микрофона, когда пою последнюю строчку:

Да, прямо здесь… в дворце из камня.

Музыка заканчивается решающим аккордом.

Тишина поглощает бар.

Смотрю в глаза Клейтона.

Такое чувство, что здесь только я и тяжелый микрофон в руке, который с каждой секундой становится все тяжелее и тяжелее.

Внезапно сталкиваюсь с реальностью того, что сделала. На глазах у всех. Алкоголь больше не прикрытие. Я просто спела самую личную песню, которую когда-либо писала, перед незнакомцами.

Клейтон вздыхает.

Не могу.

Что я только что сделала?

Из-за спины раздается радостный крик, поражающий меня, а затем остальная часть присутствующих взрывается аплодисментами. На секунду мне кажется, что я все это выдумала. Они издеваются надо мной, или я действительно проделала потрясающую работу?

Когда снова смотрю на Клейтона, вижу вопрос в его глазах. Внезапно ничто больше не имеет значения. Я привлекла его внимание, говорю я себе. Он знает, кто я. Ему любопытно. И в разгар всех моих сомнений, чувствую, словно победила в какой-то игре, о которой не знала. Игра в кошки-мышки. Игра, где один победитель.

— И вот как ты это делаешь, — говорю я ему, ухмыляясь.

Он не отвечает.

Скромно пожав плечами, я иду обратно на сцену, возвращаю микрофон на стойку, затем делаю немного пьяный реверанс, прежде чем захихикать и броситься обратно к своему столу. Бар вновь заполняется музыкой и громкой, хаотичной болтовней.

— Боже мой, — стонет Виктория, когда я возвращаюсь на свое место. — О чем ты только думала?

— Можно сказать, что я была вдохновлена, — хихикаю я, взглядом раздевая Клейтона сквозь дым и подшучивания. Он выглядит таким раздраженным и сексуальным. — И теперь он знает, кто я. О, как вам песня? — спрашиваю я у друзей.

— Очевидно, ты была удивительна, — говорит Виктория.

— Спасибо! — смеюсь я, но, когда вновь бросаю взгляд на Клейтона, он оставляет свое пиво и уходит.

Радость пропадает в одно мгновение.

Наклоняюсь в сторону, но вижу лишь его спину и то, как он толкает дверь и исчезает.

Вау. Это я сделала с ним?

— Нет, нет, — кричит Виктория сквозь шум, ее лицо становится серьезным. — Нет, Деззи. Ты не можешь пойти за ним. Тебе не следует. Это плохая идея.

Почему Клейтон так внезапно ушел? Я доставила ему неудобства? Ну, он заслужил это… после всех потрясений, через которые заставил меня пройти, просто существуя.

— Деззи, ты слушаешь меня?

Я хмурюсь.

— Почему это имеет значение?

Но потом вмешивается даже Хлоя.

— Каждый хочет частичку Уоттса. Девушки сходят по нему с ума.

— И мальчики, — добавляет Эрик с усмешкой.

— Каждый новый студент, который здесь бывает, пытается подкатить к этому сексуальному красавцу, — добавляет Хлоя, разочарованно покачивая головой. — Я наблюдала за этим с тех пор, как поступила сюда. Это трагично.

— Черт, даже я не могла перестать пялиться на него, когда он посещал вместе со мной занятие по драматургии, — кричит Виктория через стол. — Послушай, если ты хочешь мальчика-игрушку, я дам тебе список из десяти завидных холостяков, подружка. Клейтон — не один из них.

Я наклоняюсь вперед, встречая ее на половине пути над столом.

— Это он тогда был в театре, Вики!

— Не называй меня так! Погоди, что?!

— Это он слышал меня! — кричу я в ответ. — Это был он! Тот самый парень! Клейтон! — Снова устремляю свой взгляд на дверь, все еще удивляясь, почему он так быстро ушел. Пытаюсь не испортить тот момент, который мы разделили. Чувствую, что тут что-то не так. — Теперь он услышал мою песню, — добавляю я. — Дважды.

— О, Дез, нет, нет — отвечает Виктория. — Он не слышал твою песню, солнышко. Ни одной ноты.

Я хмурюсь.

— Что, черт возьми, это значит?

— Дорогая, он глухой.

Глава 6

Клейтон


Я в полной заднице.

Шесть стаканов и шесть кварталов спустя, все еще вижу ее лицо, выжженное на моих веках. Или, может быть, проблема в дерьмовом освещении сцены.

Я едва выжил в последний раз, когда позволил девушке подобраться близко ко мне. Я так хорош в умении сосредотачиваться. Только сейчас мне удалось привести в порядок свои оценки с прошлого семестра после катастрофы с политологией. Не могу позволить еще одной актрисе снова меня уничтожить. Разве я не усвоил свой чертов урок?

Но не все так плохо. Чувствую что-то странное, то, что не чувствовал годами — надежду. Все, ради чего так усердно работал с момента поступления — пока изо всех сил пытался оплатить свое обучение благодаря скудным заработкам летом на двух-трех работах — вот-вот окупится. После моего экспериментального светового дизайна на выпускном спектакле Оливера в прошлом году, доктор Твейт, декан театрального факультета, наконец-то обратил на меня внимание. Он одобрительно кивнул мне, когда я проходил мимо него на следующий день. Его губы двигались, формируя приветствие с моим именем. Моим именем. Они начинают видеть меня.

Вот почему не могу позволить ей все испортить. Знаю, что стану одержим такой девушкой, как она. Это моя слабость. Та же слабость, что была у меня в первой половине моей жизни, когда я мог слышать девушку, произносившую мое имя.

Возможность стать дизайнером освещения главной сцены настолько близка, что я могу попробовать ее на вкус.

Что могу попробовать еще — так это вкус ее губ. Когда она пела, я был загипнотизирован их движениями, представляя, какими они будут на вкус, если накрою их своими губами. Потом она спустилась со сцены и остановилась напротив меня. Всего лишь в нескольких сантиметрах от меня, я мог бы, черт возьми, попробовать ее.

У меня была та же самая реакция как тогда, когда застал ее поющей в пустом зале. Она поймала меня, наблюдающим за ней, и мне понравилось, что это заставило ее смутиться и убежать. Я был настолько очарован ее видом, что не обратил внимание на то, что она мне говорила. Я провел ту ночь, отталкивая мысли о ее длинных каштановых волосах, пышном теле, кремовой коже… и об этих огромных ярких глазах…