— Я предупреждала тебя, — продолжает Хлоя, глядя на меня с двумя темными влажными дорожками на лице. — Я говорила, что ты должна держаться от него подальше. Ни один из них не создан для отношений. Они свора придурков, и всегда ими были.

— Хлоя. — Я начинаю раздражаться.

— Он просто хочет тебя трахать. Они лучшие друзья, из одного теста. Когда ты ему наскучишь, он тебя бросит…

— Хлоя!

— Он будет смеяться с Брантом над тобой, — продолжает она, — и рассказывать истории о тебе за твоей спиной. Ты просто еще одна зарубка на его кровати. Просто подожди.

— Ты ни черта не знаешь о Клейтоне! — кричу я в ярости.

В другом конце вестибюля шестеро первокурсников, работающих над групповым проектом, замолкают, услышав меня. Хлоя просто смотрит на меня, а Виктория сидит с болезненным видом притворного сочувствия в ожидании еще одной причины, чтобы ненавидеть меня.

— Думаю, тебе лучше уйти, — тихо предлагает Виктория.

— Думаю, да, — так же язвительно отвечаю я.

Стеклянные двери мягко закрываются за моей спиной, несмотря на приложенное усилие их захлопнуть. Я чувствую на себя взгляды людей, когда прохожу через двор. Если честно, мы с Хлоей не особо близки, но я не могла просто стоять в стороне, пока она изливала свою обиду на Клейтона и Бранта. Брант, конечно, тотальный бабник, я поняла это в тот момент, когда познакомилась с ним в боулинге. Но, если Хлоя злится на него, зачем ей понадобилось втягивать в эту историю Клейтона? Да, они лучшие друзья, но они совершенно разные.

Тем не менее, даже просто думая об этом, в моих мыслях поселяется зерно сомнения.

Вернувшись в общежитие, я бросаю взгляд на календарь и понимаю, что премьера состоится в эту пятницу.

Конечно, я это знала, но этот день все равно подкрадывался ко мне все ближе и ближе. Этот день рано или поздно станет реальностью.

Слишком много реальности.

Я неуклюже бросаюсь в ванную как раз вовремя, чтобы ухватиться за край унитаза и вывернуть всё наизнанку.

Глава 22

Клейтон


Когда мы находимся одни в будке освещения, Келлен Майкл Райт что-то рассказывает мне с видом всезнайки. Я киваю, притворяясь, что слушаю его.

Но я не слышу ни одного гребаного слова.

Люди не понимают, как много всего говорят только с помощью своего тела. Вам не нужны губы или слова, чтобы общаться. Мимолетный взгляд говорит намного больше. Напряжение в плечах. Изгиб спины.

Может быть, именно поэтому считается, что язык жестов — это восемьдесят процентов эмоций, а не самих знаков, которые вы делаете руками.

Я могу многое понять по тому, в каком положении находятся ваши ноги, когда вы сидите. Или по тому, в какую сторону наклонены ноги по отношению к человеку, с которым вы говорите, — к нему или от него. Вы сами говорите мне о том, комфортно ли чувствуете себя рядом со мной, позволяя своим рукам свободно висеть по бокам или засунув их в карманы, или вообще скрестив на груди, словно в защитном жесте. Я обращаю внимание на угол наклона головы, на направление, куда указывает подбородок, на морщины на лице, по которым можно распознать удивление или негодование.

Начиная с головы и заканчивая ногами, ваше тело — это чертова книга. И мне не нужны слова, чтобы прочитать Келлена.

Он смотрит на меня, ожидая ответа на вопрос, который я не слышал.

Я киваю.

— Точно, — соглашаюсь я, просто чтобы покончить с этим и вернуться к Деззи.

Она уже должна выйти с занятий по актерскому мастерству. Сейчас наступила неделя генеральных репетиций, из-за чего наша жизнь становится более трудной. У нее каждый вечер генеральные репетиции, и одновременно все остальные команды подготавливают костюмы, звук и свет. Мы советуемся с режиссером пьесы насчет световых сигналов, когда, например, свет должен загореться или погаснуть.

Сегодня понедельник. Деззи от премьеры отделяют всего пять дней. Я не могу себе даже представить, насколько она сейчас переживает. Не имеет значения, что я говорю ей о том, что она хороша, она все равно не воспринимает мои слова.

Внезапно по столу скользит планшет Келлена и останавливается перед моими глазами. Вместо описания светового сигнала он напечатал:


Ты вообще здесь?

Понял хоть слово из всего того, что я сказал?

Или я просто зря трачу время, пытаясь учить тебя?


Я ухмыляюсь и поворачиваюсь к нему лицом, не в силах сдержать свое раздражение.

— Да, наверное, я пропустил то, что ты только что сказал. Можешь повторить?

Келлен стирает свои слова на планшете, затем снова набирает текст и показывает его мне:


Мне не стоит полагаться на то, что ты сможешь прочитать по губам?

Вдруг тебе нужно, чтобы я все это печатал?


Оглядываясь на него, я вижу в его глазах раздражение. Кроме этого, я замечаю разочарование в сгорбленных плечах. А также неприязнь в приоткрытых губах.

Дело не только в моей рассеянности. Он раздражен чем-то совершенно другим. И, принимая во внимание слова Деззи о его работе здесь, а также то, что мы с Деззи находились на публике в течение последних недель, догадываюсь, что ему не нравится, что мы с Деззи вместе.

— Я смогу, — говорю я, из-за напряжения чувствуя, как работает каждая мышца моей челюсти. — Повтори еще раз, и я пойму.

Он снова впивается пальцами в планшет:


Ты уверен в этом?!

Я преподаю тебе ценные уроки. Я легко могу сделать все сам.


Даже не дочитав сообщение, я поднимаю взгляд на Келлена. Даю ему прочувствовать каждый миллиграмм моей ярости, одновременно размышляя, ударить ли его по лицу за то, что он сделал с Деззи несколько лет назад, или выбить челюсть за снисходительное отношение ко мне, или просто отпустить всё и быть выше этого.

— Я здесь, чтобы учиться, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

Затем, отвернувшись от него, боковым зрением замечаю, что Келлен что-то бормочет себе под нос.

— Что ты сказал? — спрашиваю я.

Он качает головой, забирая свой планшет, чтобы продолжить работу, но на этот раз игнорирует меня, не говоря ни слова.

Но я не позволяю ему молчать.

— Что ты только что сказал?

Келен закатывает глаза, затем произносит губами: «Ничего», и возвращается к своему планшету за тысячу долларов.

Я не могу сдерживать себя, находясь с этим ублюдком.

— Может быть, ты пропустил тот факт, что я глухой, — объясняю я, заставляя Келлена обратить на меня внимание, — и это чертовски грубо говорить что-то себе под нос, когда прекрасно знаешь, что я тебя не слышу.

Мгновение он изучает мое лицо, задумчивый и надменный. Затем без помощи своего планшета говорит:

— Она рассказала тебе о нас.

Мои ноздри раздуваются, но я ничего не говорю.

— Да, — бормочет он, скривив губы в торжествующей ухмылке. — Вот в чем дело, не так ли?

Я не уверен насчет последних слов, но угадываю блеск высокомерия в его глазах, даже сквозь дизайнерские очки.

Келлен подходит ближе, его лицо так близко, что я чувствую запах лука из его рта. Его губы приоткрываются, и он говорит:

— Ты злишься, потому что я вошел в нее первым.

Мой кулак встречается с его лицом прежде, чем я делаю свой следующий вздох.

Сила удара настолько велика, что Келлен отлетает назад на своем стуле на колесиках, ударяясь о звуковую установку.

И, видимо, я еще не закончил. Встаю на ноги, и мой кулак снова встречается с его лицом, потому что в первый раз я не получил должного удовлетворения.

Второй удар ломает его дизайнерские очки пополам.

Келлен оказывается на ногах, прежде чем я успеваю опомниться, его руки подняты вверх, чтобы защититься от неожиданных ударов. Он не нападает. Он вздрагивает и прижимается спиной к столу. Я уже вижу, как его лицо краснеет от моих ударов. У него останется чудовищный синяк. Это странно, что, несмотря на силу моего удара, нет крови.

Я смотрю на свой кулак и вижу крошечное пятно крови — должно быть, порезал костяшки пальцев об очки.