И ей нужен мой подарок.
Говоря словами Эмили Уэбб из «Нашего города»: разве мы, глупые людишки, знаем, как драгоценен каждый момент нашей жизни? Момент, когда мы просто валяемся с Деззи на моем диване и смотрим глупые передачи по телевизору? Или просто очередной обед, который мы разделяем в кафетерии университета? Прогулка до аудитории, в котором проходит очередное занятие? Действительно ли я ценил каждый из, казалось бы, незначительных моментов, прежде чем они прошли?
Даже сейчас, пробираясь сквозь темноту закулисья в поисках Дездемоны. Даже сейчас, когда тикают последние минуты…
Последние секунды…
Деззи
Я стою за кулисами — вдох, выдох — и потираю свое запястье. Сегодня я нигде не смогла найти свой браслет-талисман.
Красивый браслет, который Клейтон подарил мне на Рождество.
Я надеваю его на удачу на каждое выступление — к огорчению моих костюмеров. А вчера, перед тем как уйти с репетиции, я не смогла его найти.
Я так зла на себя.
Но прямо сейчас мне необходимо сосредоточиться. В зале находятся зрители, ожидая представление, которое должно состояться, и еще есть актеры, которых я не могу подвести.
Когда думаю об этом, перед моими глазами появляется Клаудио Вергас. И Дэмиен Ригби. И короткое обучение в Италии. Там мне привили основы. Каждая ошибка, которую я совершала, делала меня сильнее. Каждое сокрушительное поражение и унижение служили для меня той необходимой ступенькой для достижения текущего положения. Здесь, за кулисами.
Я ни о чем не жалею. Может быть, я даже напишу Клаудио письмо с благодарностью. Я отправлю ему посылку с письмом и новой кружкой взамен той, что он кинул мне в голову.
Публика гудит от предвкушения. Их возбуждение питает меня, энергия переливается вверх-вниз по моему телу, пока я жду, когда поднимется занавес.
— Деззи!
Я оборачиваюсь, вся моя закулисная вселенная уходит на задний план. Я вглядываюсь в темноту.
— Клейтон? Что… Что ты тут...
Клейтон сжимает мои руки.
— Извини, Деззи. Я не отдал тебе твой подарок на премьеру.
Я освобождаю руки, вытаращив на него глаза.
— Ты серьезно? — говорю и показываю ему жестами. Мы стоим, освещенные только неясным синим потоком света на сцене. — Клейтон, представление вот-вот начнется!
— Они не начнут без меня, не так ли? — Клейтон фыркает. — Дай мне свою руку.
После короткого колебания я вздыхаю и протягиваю ему руку. Клейтон достает что-то из кармана и осторожно застегивает на запястье.
Мой браслет-талисман! Но к нему что-то добавилось. Я поднимаю руку в поисках нового талисмана. Это символ руки. Кулак, в котором вытянуты большой палец, мизинец и указательный. Это знак…
— Я люблю тебя, Деззи, — шепчет Клейтон.
Тронутая его поступком, я поднимаю взгляд.
— Клейтон.
— Я не мог позволить тебе уехать в Нью-Йорк, не сказав, что люблю тебя. Я чертовски сильно влюблен в тебя. Может быть, ты уже догадываешься об этом. Я хочу перестать быть трусом и просто… сказать уже это, черт возьми. Я хочу, чтобы ты носила мою любовь и… думала обо мне, когда… когда будешь находиться в тех барах и петь от всего своего прекрасного сердца.
Я хватаю Клейтона за руки, останавливая отчаянные жесты. Он встречается со мной взглядом, его глаза блестят от эмоций и печали.
Без слов, я показываю ему:
— Я хотела сказать тебе сегодня после выступления, но, если ты заговорил об этом, что ж, Клейтон, думаю, сделаю это прямо сейчас.
Он внимательно смотрит на меня. Напряженность его взгляда увеличивается с каждой секундой, пока он ждет моих следующих движений.
Я показываю:
— Я знаю, что мы с осени будем жить вместе, но я тоже не хочу проводить лето без тебя. Мой отец хочет предложить тебе стажировку в его театре в Нью-Йорке.
Глаза Клейтона мерцают на фоне тусклого освещения.
Я продолжаю:
— Ты там мог бы поработать с некоторыми крутыми профессионалами. И это оплачиваемая стажировка. Это удивительная возможность, и она твоя… если ты хочешь этого.
Губы Клейтона приоткрываются, и он недоверчиво смотрит на мои руки. Я наблюдаю, как по его лицу проносится воинственная мысль, исчезая в считанные секунды. Он не знает, что думать по этому поводу. Может быть, мне следовало оставить эту информацию на потом, как я того и планировала.
Он шепчет:
— Я… я не какая-то благотворительность… для твоего…
— Нет. — Я привлекаю его внимание к моим рукам, говорю и показываю: — Клейтон, это не какая-то подачка. Мой отец видел твою работу. Он думает, что ты талантлив, и ты очень нравишься ему. Ты напоминаешь ему его самого в молодости, когда у него были большие идеи.
Служащий шипит со сцены, что они готовы начать представление. Естественно, я его игнорирую. Я должна кое-что сказать моему мужчине.
— И, — продолжаю я, возвращая внимание Клейтона ко мне, — для протокола… — Я протягиваю ему кулак с вытянутым большим пальцем, мизинцем и указательным пальцем. Это сочетание букв «I», «L» и «U» — Я люблю тебя.
В следующую секунду Клейтон наклоняется для поцелуя. Я впиваюсь в его голодные губы, пока он обвивает мою талию руками и со всей силой притягивает к себе.
Я почти уверена, что слышу восторженные вздохи моих коллег, которые явно наблюдали за всем происходящим и были свидетелями всего этого обмена.
Давайте не будем думать о том, что они понятия не имеют, о чем я говорила с помощью движений своих рук. Это между мной и этим великолепным мужчиной, которого я люблю.
Когда Клейтон наконец отпускает меня, он шепчет:
— Время представления.
— Освети меня, любимый, — подмигиваю ему в ответ.
Клейтон уходит, а я снова смотрю на занавес, но с новым чувством уверенности и цели. Не могу стереть улыбку с лица, когда сжимаю запястье, пальцами касаясь нового талисмана.
Не знаю, что ждет нас в будущем. Но уверенна, Клейтон Уоттс будет со мной на каждом шагу, и я не могу, черт возьми, дождаться, когда смогу насладиться этим драгоценным моментом. Я определенно могу сказать, что наше лето будет вихрем нашей страсти.
Интересно, какие новые песни найдут меня в тех причудливых нью-йоркских пиано-барах?
Какие блестящие штрихи света принесет Клейтон на ту сцену?
Я вижу толпу людей. Слышу ропот нетерпеливых зрителей, сидящих на краешках своих кресел, улыбающихся от предвкушения и перешептывающихся между собой в ожидании поднятия занавеса.
Я стою в темноте кулис, и музыка рвется из меня, готовая вырваться наружу.
Затем загорается свет.