Кэндис Проктор - Что остается от небес

– Лорда Квиллиана.

– Квиллиана? Вы что, серьезно подозреваете лорда Квиллиана в убийстве епископа?

– А вы находите это абсолютно невероятным? – изогнулась тонкая бровь.

– Этот джентльмен – щеголь и фат. Воротнички его рубашек так высоки, что он с трудом поворачивает голову, а сюртуки пошиты настолько в обтяжку, что разошлись бы по швам, вздумай барон размозжить кому-нибудь череп.

– Можете оставаться при своем мнении. Однако он победил в двух дуэлях…

– Да, двадцать лет назад.

– … и, к тому же, ярый противник отмены рабства.

– Как и множество других жителей Лондона.

– Справедливо. Но сколько из них заходили так далеко, чтобы угрожать епископу?

– Квиллиан угрожал? Это Прескотт вам рассказал?

– В этом не было необходимости. Мы с его преосвященством прогуливались в субботу в Гайд-парке, когда лорд Квиллиан начал цепляться к епископу.

– Цепляться?

– Вот именно. Он, в частности, предостерег Прескотта, чтобы тот отказался от выступлений в поддержку закона об отмене рабства, заметив, что людям, живущим в стеклянных домах, не следует бросаться камнями.

– Это могло быть сказано вовсе не в качестве угрозы.

– Да, но барон еще добавил: «Смотрите, как бы ваш собственный дом не разбился вдребезги, ваше преосвященство».

Себастьян глянул на аллею перед заросшим входом в старый сад Ранела[18], где Том прогуливал пару серых лошадей.

– Вы, конечно, понимаете, что теперь я вцеплюсь в лорда Квиллиана.

– Надеюсь на это всем сердцем. А иначе зачем бы мне это вам сообщать?

– Вы ведь не думаете на самом деле, что этот потасканный модник как-то причастен к смерти епископа, – хмыкнул виконт.

– Напротив, – возразила Геро, поворачивая обратно к часовне.

– Говорите, убитый был вашим другом? – пристроился рядом Девлин.

– Да.

– Тогда расскажите мне о нем.

Мисс Джарвис устремила взгляд туда, где, сложив руки за спиной, терпеливо дожидался полноватый усатый доктор. Себастьян заметил, как тоскливо и горестно сжалось ее лицо.

– Разве можно несколькими словами описать такую полную жизненных сил, многогранную личность? Он был… он был самым сострадательным и внимательным человеком, которого мне доводилось знать.

– Я слышал, епископ поддерживал реформы.

На губах Геро промелькнула странная грустная улыбка.

– Это я поддерживаю реформы. Френсис Прескотт делал гораздо больше. Я видела, как он отдал свой плащ замерзающей на улице женщине и, остановив карету, взял на руки грязного, истощенного ребенка, брошенного на обочине.

– Похоже, он был настоящим святым.

– Святым? – собеседница задумалась. – Нет, святым он не был. Он был человеком, таким, как и все мы.

– Выходит, у его преосвященства имелись недостатки.

– Они у всех нас имеются, милорд Девлин.

– И какие же изъяны были у епископа?

– По-моему, временами ему можно было поставить в вину жестокосердие к тем, кто по происхождению являлся французом или американцем.

– Из-за революций? – удивленно глянул Себастьян. – Но… мне казалось, Прескотт выступал в защиту реформ?

– Реформ – да, революций – нет. Кровопролитные восстания во Франции и Америке ужасали епископа. Хотя, я полагаю, причина не только в этом. Он потерял троих братьев в войнах прошлого века: один сражался с французами в Канаде, второй – с французами в Индии, а третий воевал против взбунтовавшихся американцев.

– Слишком воинственное семейство для священнослужителя.

– Но ведь это удел всех младших сыновей, не так ли? – покосилась мисс Джарвис. – Либо сутана, либо офицерский мундир.

Себастьян невесело усмехнулся. Как самого младшего из отпрысков графа Гендона, его тоже ждала военная карьера, если бы внезапная смерть двух старших братьев не сделала его наследником. Как только он стал виконтом Девлином, больше не могло быть и речи о службе в армии. Граф пришел в бешенство – и в ужас – когда Себастьян, тем не менее, отправился на войну и шесть лет сражался с французами.

– Вы знали, что Прескотт собирался вчера вечером, после вашей встречи, ехать в Танфилд-Хилл? – спросил виконт.

– Он и словом не обмолвился, – качнула головой собеседница. Они уже почти вернулись к дверям часовни, где терпеливо топтались доктор Маккейн и служанка мисс Джарвис. Геро замедлила шаг, поворачиваясь лицом к спутнику. – А теперь извините меня, милорд, я действительно больше ничего не могу вам сообщить.

– Не можете? Или не хотите?

Тонкая бровь выгнулась с выражением, неприятно напомнившим злокозненного лорда Джарвиса.

– А есть разница? – и Геро проскользнула мимо: подбородок высоко поднят, спина несгибаемо ровная, зонтик наклонен под выверенным углом.

Себастьян не сомневался, что мисс Джарвис вполне способна бросить фатоватого приятеля принца-регента, фигурально выражаясь, на растерзание львам, лишь бы отвлечь внимание от собственных секретов. Но на случай, вдруг лорд Квиллиан действительно замешан в преждевременной кончине епископа Лондонского, виконт потратил большую часть дня, выслеживая этого не первой молодости записного денди по торговым заведениям Бонд-стрит, Джермин-стрит и Сэвилл-роу.

В конце концов, Девлину удалось разыскать неуловимого лорда на Корк-стрит, в неприметной мастерской Швайцера и Дэйвисона[19]. Квиллиан, худощавый мужчина среднего роста, с впалыми щеками, орлиным профилем и тяжелыми веками, прикрывавшими зеленые глаза, принадлежал к тому же поколению, что и принц. Будучи в семье вторым сыном, он вступил в права наследования в возрасте примерно тридцати лет, после смерти своего старшего брата. Как многие хлыщи из свиты его высочества, барон злоупотреблял азартными играми, горячительными напитками и легкомысленными женщинами. Но главной страстью лорда Квиллиана была мода, и львиная доля времени – а также состояния  – тратилась на наряды для его светлейшей особы.

Когда Себастьян настиг барона, тот был одет в светло-бежевые панталоны из тончайшей замши и безупречного покроя в обтяжку сюртук с серебряными пуговицами. Зажав под мышкой прогулочную трость из черного дерева, модник вдумчиво обсуждал с портным сравнительные достоинства тонкого сукна и батской шерстяной ткани[20].

– Я слышал, Красавчик[21] не признает ничего, кроме батской шерсти, – встрял Девлин.

– Верно, – согласился Квиллиан. – Но нельзя не учитывать, что Бруммель начинал свою карьеру гусаром, а военные всегда остаются военными.

Оглядевшись, барон прищурился на неплохо пошитую, но небрежную экипировку самого Себастьяна:

– Осмелюсь заметить, вы и сами заказываете свои сюртуки у Мейера на Кондуит-стрит, и всегда из батской шерсти.

– Да, как правило.

– Ну вот, видите? – кивнул денди портному. – Давайте остановимся на тонком сукне.

Отвесив подобострастный поклон, мастер удалился.

– Пройдитесь немного со мной, – предложил Девлин, пристраиваясь рядом со щеголем на выходе.

Стареющий повеса бросил сомневающийся взгляд на солнце, ярко сиявшее в чистом небе.

– Так и быть, прогуляюсь с вами до конца улицы, но затем, боюсь, мне придется взять портшез. Видите ли, я ужасно восприимчив к солнечным лучам. Если не остерегаться, моментально становлюсь черным, как дикарь.

– Ладно, – покосился Себастьян на молочно-белую кожу франта. Он дождался, пока лорд Квиллиан ознакомится с образчиками пуговиц, выставленными в ближайшей витрине, а затем поинтересовался: – Полагаю, вы уже слышали о смерти епископа Лондонского?

– А кто, скажите на милость, не слышал? – изящно повел плечом барон, продолжая путь. – Сообщение в «Морнинг пост» чуть не вызвало у меня судороги. Хотя я никогда не испытывал к этому человеку ничего, кроме глубочайшего презрения, но все же… Насилие любого сорта – это так грубо.

– Тем не менее, по слухам, вы и сами дрались на двух дуэлях в молодые годы?

Квиллиан натянуто улыбнулся. Его ленивый взгляд вдруг утратил сонную поволоку.

– Не намерены же вы поставить в один ряд происшествие с Прескоттом и поединок, проводимый по всем правилам кодекса чести? Осмелюсь заявить, что получить ломом по голове – это несколько… вульгарно, не так ли?