Кэндис Проктор - Что остается от небес

Девлин встретил сияющий ослепительной синевой взгляд.

– Ты уверена?

– Да, – гостья повернулась к выходу.

– Могу я предложить тебе что-нибудь? – задержал ее Себастьян. – Чашку чая? Бокал вина?

«Останься» – вот что он говорил на самом деле.

Кэт медлила. На ее губах заиграла невеселая улыбка:

– Нет, спасибо.

«Ты же знаешь, это было бы неразумно».

Себастьян пристально посмотрел на нее через комнату. «Да, ты права». Но все равно не смог удержаться, чтоб не спросить:

– Как ты, Кэт? Йейтс хорошо к тебе относится?

– Он ведет себя как истинный джентльмен, – легонько повела плечом собеседница. – У каждого из нас свой путь.

Как ни тяжело было Себастьяну представлять себе Кэт с другим мужчиной, но думать о том, что она оказалась в западне брака, лишенного любви, было еще мучительнее.

– Это не похоже на супружескую жизнь.

– Это та жизнь, которую я желала. Мы с Йейтсом друзья.

– Мне бы хотелось видеть тебя счастливой и влюбленной.

– А ты сам, Себастьян? – печально улыбнулась гостья. – Гендон отчаянно жаждет наследника.

– Я не женюсь, если не смогу отдать избраннице все свое сердце. – «Или, – подумал виконт, – если не буду вынужден защищать ее честь».

Кэт кивнула и накинула капюшон.

– Благодарю за сведения, – выдавил Девлин с тягостной церемонностью, причинявшей ему не меньшую боль, чем все остальное.

– Я разговаривала с Гибсоном, – Кэт остановилась, положив руку на дверную ручку, словно понимала, что должна уйти, но не могла заставить себя сделать это. Несмотря на все события последних десяти месяцев, актриса и ирландский хирург оставались друзьями. – Он рассказал про Обадию Слейда. Прошу тебя, будь осмотрителен.

– Я всегда осмотрителен, – Себастьян умудрился изобразить беспечную улыбочку.

– Нет, ты никогда не осторожничаешь. Как раз это меня и тревожит.

После ухода гостьи виконт поднял книгу с пола, но строки плыли перед глазами. Ему казалось, что запах Кэт по-прежнему витает в комнате, словно сладкое воспоминание, которое невозможно удержать.

* * * * *

Преподобный Малькольм Эрншоу, издав негромкое стенание, опустился перед алтарем церкви Святой Маргариты и молитвенно сложил руки.

Истертый каменный пол придела был холодным и мучительно твердым для разболевшихся коленей, но священник принимал эту боль в качестве епитимьи.

Пастор крепко зажмурил глаза, зашевелил губами в беззвучной молитве. «Господи! Ты испытал меня и знаешь. Ты знаешь, когда я сажусь и когда встаю; Ты разумеешь помышления мои издали…»[34]

Столь трудно решить, что предпринять в подобной ситуации. Недопустимо по неосторожности обвинить невинных, но что если… Что если с виду невиновные на самом деле не являются таковыми? Как убедиться? Никогда еще преподобный Эрншоу так не нуждался в мудром наставлении.

– Ты окружаешь меня, и все пути мои известны Тебе, – зашептал священник, находя утешение в проговаривании молитвы вслух. – Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?

Снова припустил дождь. Прислушавшись, как застучали капли по черепичной крыше, Эрншоу вздрогнул от холода, сырости и прилива необъяснимого страха.

– О, если бы Ты, Боже, поразил нечестивого! – воззвал священник, повышая голос. – Удалитесь от меня, кровожадные!

Где-то пугающе близко что-то глухо стукнуло.

Преподобный поднялся с колен, потрескивая суставами. Дыхание горячим сгустком застряло в горле. Обернувшись, он беспомощно вгляделся в темноту:

– Кто здесь?

В ответ донеслось лишь эхо собственного возгласа. Эрншоу тяжело сглотнул, объятый смешанным чувством понимания своей неразумности и ужаса.

– Здесь есть кто-нибудь?

Пастора одолевало желание выскочить в западную дверь придела, но толстые восковые свечи, горевшие возле алтаря, были неимоверно дорогими – не следовало жечь их попусту. Как бы он ни боялся, нельзя допускать глупой расточительности.

Нагнувшись и быстренько затушив пламя, священник, в спешке спотыкаясь, шагнул к алтарю. Затем бросил еще один испуганный взгляд в сторону нефа и прошептал:

– О, Господи…

СУББОТА, 11 ИЮЛЯ 1812 ГОДА

Наутро Себастьян отправился в Прескотт-Грейндж, намереваясь побеседовать с вдовой сэра Нигеля. Проезжая через Танфилд-Хилл, он увидел на деревенском лугу толпу местных жителей, рассредоточивавшихся в разных направлениях под руководством Дугласа Пайла.

– Что случилось? – поинтересовался виконт, останавливаясь.

– Да этот полоумный священник куда-то запропастился, – пояснил сквайр. – По словам миссис Эрншоу, его преподобие вчера вечером ушел из дома, сказав, что не помнит, запер ли он дверь в ризницу. С тех пор его никто не видел.

Себастьян бросил взгляд на древнюю церковь, толстые каменные стены которой под облачным небом выглядели мрачными и зловещими.

– А в склепе смотрели?

Колыхнув широкой грудью, помещик медленно выдохнул:

– А то как же. Благодарение Господу, пастора там не оказалось. Зато вот что мы нашли, – он выудил из жилетного кармана какую-то вещицу и протянул виконту.

Себастьян уставился на вырезанный из черного камня классический профиль в массивной серебряной оправе.

– Кольцо сэра Нигеля?

Дуглас Пайл кивнул:

– Один из парней обнаружил на куче щебня возле тех рассыпавшихся гробов. Должно быть, как-то закатилось туда, потому мы в прошлый раз его и не заметили.

– А отец Эрншоу часто так поступал? – Девлин вернул перстень помещику. – В смысле, ходил по ночам в церковь?

– Супруга утверждает, что иногда – когда его что-то тревожило.

– А пастора что-то тревожило?

– Миссис Эрншоу говорит, что, судя по виду, да.

– Она не знает, что именно?

Сквайр покачал головой:

– С той поры, как священник обнаружил трупы в крипте, он вел себя как-то необычно. Хотя кто бы после такого не переменился?

– И то правда, – согласился виконт, пытливо вглядываясь в полное, дружелюбное лицо сэра Дугласа. – Насколько хорошо вы знали Нигеля Прескотта?

– Сэра Нигеля? Не так чтобы очень. Баронет был гораздо старше, – помещик потер ладонью затылок. – Говорят, то страшилище в синем бархате оказалось им?

– По всей видимости.

– Аж не по себе становится, – мотнул головой Пайл, – как подумаешь о том, что добрых три десятка лет каждое воскресенье он лежал у нас прямо под ногами с ножом в спине, а никто и не догадывался.

Себастьян наблюдал, как отправившиеся на поиски жители деревни расходятся в разные стороны.

– Насколько я понимаю, баронет был неприятным человеком.

– Неприятным? – ухмыльнулся сквайр. – Тяжеловато вам будет отыскать в округе хоть кого-то, кто скажет о нем доброе слово.

– Нечасто встретишь столь отличающихся друг от друга братьев.

Помещик потер ладонью подбородок и отвел взгляд в сторону, словно выискивая слова.

– Ходили слухи о прежней леди Прескотт, матери сэра Нигеля… ну, вы понимаете, о чем я. Между Френсисом Прескоттом и остальными его братьями и сестрами не наблюдалось сильного семейного сходства.

– И все же, не родись Питер Прескотт, имение отошло бы к епископу?

– Ну да, так бы и случилось, – подтвердил сэр Дуглас, покачивая головой. – Кто бы мог подумать, при пятерых-то сыновьях?

Он снова покачал головой, словно подчеркивая сказанное:

– Пятеро сыновей. И если бы не посмертный младенчик, все досталось бы самому младшему.

* * * * *

Поместье, унаследованное Питером Прескоттом при рождении, располагалось к северу от деревни, на краю пустоши Ханслоу-Хит. Себастьян ехал меж ухоженных полей поспевавшего ячменя, пшеницы и овса, колыхавшихся под легким июльским ветерком. Тучные бурые коровы щипали траву на пастбищах, обнесенных крепкими каменными оградами и густыми живыми изгородями. Возле крытых соломой домиков дети играли с собаками, которые с лаем бросились за коляской, когда Себастьян покатил по аллее, ведшей к старинному особняку.

Здание являло собою живописное и беспорядочное нагромождение пристроек, одни из которых были деревянно-кирпичные, из красного кирпича эпохи Тюдоров, другие – из средневекового камня. Все это располагалось вокруг мощеного прямоугольного двора, а центром был большой холл, датируемый, должно быть, тринадцатым или четырнадцатым веком.