— Натравил, — коротко подытожила я. — Втоптал в грязь. Заставил долгое время чувствовать себя ничтожеством. Толстым и жирным расстегаем с мясом.
Я посмотрела ему в глаза. И в них плескалась боль. Георгию было нечего мне возразить, потому что я была права на все двести процентов. Попала ему в самое сердце. Трус. И эта трусость осталась с ним и по сей день. Ведь я еще не забыла про свой, так и оставленный им без внимания, вопрос насчет сегодняшнего утреннего визита.
— Я боялся, что кто-то позарится на тебя и обидит, — медленно и тихо начал говорить пожарный. — Я знаю, что был самым настоящим кретином, но понимал, что по-другому нельзя. В отличие от остальных я всегда видел в тебе нечто большее, чем лишний вес. Мне нравился твой характер, твои ямочки на щеках, когда ты редко, но улыбалась. — Он рассказывал мне об этом и безотрывно смотрел в глаза. А я не могла не верить. — На тебя несколько раз хотели поспорить. Однажды — даже напоить и поприкалываться потом с видеокамерой. И я считал, что лучше буду сам доводить тебя. Что пускай уж ты будешь страдать от моих, но более вменяемых оскорблений. Оль, я чудовище. Но, быть может… Я все это время старался измениться. И если бы твоя ёлка не загорелась, я не знаю, отважился ли вообще когда-нибудь попросить у тебя прощения.
— А тут судьба-негодяйка сама привела тебя ко мне, — я тихо шмыгнула носом. — Гоша, ты редкостная зараза.
— Эй… — пожарный легонько встряхнул меня. — Каравайчик. Не плачь.
А у меня по щекам уже вовсю текли слезы. Воспоминания огромной лавиной хлынули из прошлого на маленькую бедную меня. Вспоминалось все, что только можно. И запирание в женской раздевалке в физкультурном зале. И самые обидные стишки, придуманные Филимоновым. И закидывание снежками, и издевательства над моими личными вещами и…валентинку от тайного поклонника. Он был действительно тайным. Потому что ни одна душа так и не узнала о том пылком признании, написанном незнакомым почерком. Я нашла небольшой сложенный пополам листок бумаги в дневнике, в день своего рождения. Разбирала дома рюкзак и случайно наткнулась. Тот случай забылся, а вот сейчас… что-то заставило меня вспомнить.
— Так то любовное послание было от тебя? — севшим голосом, наконец, проговорила.
— Да, — кинул мой собеседник. И у меня тут же закружилась голова от счастья. — Попросил двоюродного брата, чтобы при случае никто не узнал мой почерк.
Я глубоко вздохнула, чуть приоткрыв рот. Этим и воспользовался Филимонов. Моя первая и пока что единственная сильная влюбленность коснулась губами моих губ и принялась осторожно целовать, проверяя, зазывая, прося ответить. В тот момент мой разум решил отключиться, оставляя после себя легкое смятение и непреодолимое влечение. В конце концов, послать к черту его можно в любой момент. Почему из-за каких-то там предрассудков я должна отказываться от такого маленького удовольствия? Всегда мечтала попробовать губы Гошика на вкус…
Машинально передвинула очки на макушку, чтобы не мешали, и ответила на поцелуй. Обвила пожарного за шею руками и прижалась теснее. Если что, потом сделаю вид, что все это ничего для меня не значило. И превращусь из забитой одноклассницы в повзрослевшую стерву. Но, опять же, это будет потом. Время покажет, чего стоят его слова на самом деле.
Руки Филимонова блуждали по моей спине и в какой-то момент забрались под рубашку. Но меня это нисколько не смущало. Из-за нахлынувших эмоций я отдавалась своим сумасшедшим желаниям без остатка. Никогда не думала, что целоваться с молодым человеком бывает так умопомрачительно. Наверное, потому что Сергей был не тем, кто мне нужен. Тогда, в его объятиях я пыталась забыться и внушить себе, что Георгий Филимонов навсегда умер в моем сердце. И у меня это получилось. Ровно до того момента, пока этот несносный пожарный не пришел ко мне домой тушить горящую китайскую елку.
И вдруг неожиданно все закончилось. Гоша резко отстранился от меня и на одном дыхании выпалил:
— Хорошего понемногу, — однокашник тяжело дышал и как-то подозрительно бочком отходил в сторону коридора. — Я в уборную и домой. А то мать с отцом, скорее всего, уже обыскались.
Так себе отговорочка, если честно. Нам уже давно не по пятнадцать лет.
Не слушая моих возражений, Гошик скрылся за заветной дверью. Я же растерянно посмотрела на молчащий до этой поры мобильник Филимонова. Если бы так уж прямо обыскались, то позвонили бы. Понимая, что поступаю очень плохо, скромненько так потянулась рукой и тыкнула указательным пальцем на центральную кнопку, чтобы посмотреть, есть ли пропущенные. Таковых не оказалось. По крайней мере, от родных и по сотовой связи. Но вот сообщение в ВК висело на экране блокировки, оповещая о том, что ему писал… Надела очки обратно на нос и прочитала: «Анфиса Орликова: Ну, че там? Поздравить с успехом можно? Завтра к нам заедешь, как договаривались?»
Экран почти сразу погас, и я поспешила скрыться с места преступления. То есть отошла к дверному проему и стала дожидаться, пока этот гад выйдет из уборной. Да что он там делает?! Совсем охамел на радостях? И, вот, что интересно… Если я все-таки была его мишенью на любовном поприще, то почему сейчас не довершил начатое? Ведь еще немного, и я ведь сдалась бы ему.
Запретив себе злиться, расстраиваться и посылать бывшего одноклассника до той поры, пока он не переступит порог моего дома, я ожидала его триумфального появления. Наверняка, он еще ни о чем не догадывается. Пускай. Меньше времени потрачу на выпроваживание его на улицу. Иначе не уйдет без пламенного заверения меня в собственной непогрешимости.
— Гоша-а, — обманчиво миролюбиво позвала мужчину. — Ты там уснул, что ли?
— Оль, просто ты таким сладким Каравайчиком оказалась, что мне теперь стыдно в люди выходить, — прозвучало в ответ.
И все-таки, почему он остановился? Я так понимаю, в мой офис ему надо только завтра. Его там Анфиса хочет поймать, если повезет. Вот зачем ей сразу два мужчины, скажите мне на милость? Один богатый, а второй красивый… Как говорится, на все случаи жизни.
— А вот и я, — весело проговорил Филимонов, выходя из уборной. Надо будет потом туалет как следует помыть. Мало ли, каким образом он успокаивался? — Ждала?
— А то, — я даже смогла улыбнуться. Но, кажется, кто-то шибко самоуверенный расценил мою доброжелательность по-своему:
— И не проси больше — я на жесткой диете, — мужчина изобразил на лице страдание. Я же округлила глаза, якобы удивляясь. — Подумаешь еще, что я тебя соблазнил и бросил. А мне, правда, домой уже пора. Матери помочь довезти продукты до дачи. Но сначала поспать.
— Хм… — я сделала вид, что задумалась. — Ну, ладно, я тебя прощаю. Так уж и быть, иди на все четыре стороны.
— Но-но-но! — искренне возмутился Гошка. — Учти, ты от меня так просто не избавишься!
Хотела было добавить, что еще как избавлюсь, но не стала раньше времени огорчать этой прискорбной новостью.
— Да ты что? — сарказма мне было не занимать. — Конечно, если ты забудешь у меня свой телефон, то очень быстро вернешься.
— Точно! — машинально полез в карманы брюк. Затем кинулся забирать со стола свой гаджет.
— Беги-беги, — как бы издеваясь, сказала ему вслед. — А то еще передумаю и спрячу. А потом тебе скажу, что ничего не видела.
— Вредина, — сокрушенно вздохнул пожарный. — И за что ты так со мной, а?
— За все хорошее, — мстительно ответила.
Гошик как раз проходил мимо. Он резко остановился и повернулся ко мне. Я не успела даже уклониться, а он уже прильнул губами к моей шее и принялся оставлять на ставшей чувствительной коже дорожку из поцелуев. Но о взаимности с моей стороны уже не могло идти и речи. Пускай мне нестерпимо сильно хотелось прикоснуться пальцами к его волосам и притянуть к себе, я не собиралась поддаваться слабости.
Типа случайно наступила парню на ногу и тут же, пробормотав что-то нечленораздельное, отпрыгнула в сторону. И продолжения ласк избежала, и вроде как оказалась ни при чем. Ну, и при этом случайно пару раз топнула. Получилось так громко, что спящий у меня в комнате Зефир проснулся и огласил квартиру своим пронзительным лаем. Затем, судя по звукам, мой пес спрыгнул на пол и побежал проверять, что у нас тут стряслось.
— Я это… Пойду, наверное, — почесав затылок, выдал Филимонов. — А то обед уже скоро…
— А родные волнуются, — мило улыбнувшись, докончила за него. — Иди уже, чудо в перьях.