– Видишь! – зашипела она на Сомертона. – Видишь, как он ведет себя с ним! Он его любит!
Она просто не могла удержаться, не могла не уколоть мужа, ей хотелось поднести к его губам горькую чашу и заставить выпить. В эту минуту в ее сердце не осталось места для других чувств к графу Сомертону, кроме гнева и желания отомстить.
Она попыталась отойти от него, но Сомертон, уже оправившийся от удара, схватил ее снова.
– Порочная дрянь, – произнес он голосом, все еще хриплым от боли, но тем не менее до странного спокойным, словно разворачивающаяся перед его глазами сцена ничуть его не волновала.
– Отпусти! – Лилибет тяжело дышала. – Разве не видишь, что это безнадежно? Не понимаешь, что тебе не победить?
– Он тебя не получит, – сказал Сомертон ей в ухо. – Клянусь Богом, не получит.
– Так убей меня! Убей его! Убей всех нас! Что, дьявол тебя побери, ты вообще намерен сделать? Думаешь, спасешь свою гордость, отомстив? – Она коротко вздохнула, потом еще раз, словно легкие не могли работать нормально среди переполнявших ее страха и паники. – Ничего не выйдет. Такие вещи никогда не получаются. Месть – это бездонная яма, разве ты до сих пор не понял?
Он ее встряхнул, но ничего не ответил.
– В этом-то все и дело, верно? – прошептала Лилибет. – Ты понятия не имеешь, что теперь делать. Не можешь заставить себя отпустить нас и не можешь заставить себя прекратить все это. Ты трус, Сомертон. Задира и трус.
Его лицо исказилось от ярости. Он занес кулак, и Лилибет зажмурилась, ожидая ударов по лицу, по голове.
Но ничего не произошло.
Он по-прежнему крепко удерживал ее другой рукой. Лилибет открыла глаза и увидела, что он смотрит куда-то вдаль, на реку, высоко приподняв густые брови, словно не веря самому себе.
Тут ее кто-то подхватил – теплые нежные руки, руки Роланда, без сомнения. Она потянулась к ним, и Сомертон отпустил ее без сопротивления.
– Лилибет, – послышался над ухом знакомый голос, негромкий, полный любви. Она повернулась, уткнулась лицом в его горячую, пахнувшую солнцем грудь и всхлипнула. – С тобой все в порядке, милая?
– Да, – выдавила Лилибет.
Он потянул ее прочь от Сомертона. Его тело, дрожавшее от напряжения, пахло мылом, лошадьми, потом. Он напоминал охотничьего пса, готового убивать.
– Филипп? – услышала Лилибет собственный голос, слишком высокий и тонкий, чтобы действительно принадлежать ей.
– Ш-ш-ш. Он наверху, на лужайке. – Роланд слегка ослабил объятия, прижался губами к ее макушке, к виску. – Иди к нему, милая. Прямо сейчас.
– Но… – Она в замешательстве подняла голову.
– Быстро. Беги! – Он вообще на нее не смотрел. Взгляд прищуренных глаз был устремлен в ту же сторону, что и взгляд Сомертона, – на берег реки.
Лилибет повернулась и посмотрела.
По дорожке вдоль берега шел какой-то мужчина, и как раз сейчас он ступил на плиты террасы. Высокий, несгибаемый, с очень прямой спиной, волосы припорошены сединой, одет в английский твид.
Позади этого крупного человека Лилибет успела заметить знакомую изящную фигурку личного секретаря ее мужа, мистера Маркема, но тот мгновенно исчез в кустах.
Голос Сомертона прорезал тишину как сабля:
– Какого дьявола вы тут делаете, Олимпия?
– Твой дедушка! – воскликнула Лилибет, уткнувшись в грудь Роланда.
– Беги немедленно, милая, – прошипел он ей в ухо, разомкнул объятия и легонько подтолкнул ее.
Знакомый голос деда загремел с края террасы:
– Я мог бы спросить об этом же вас, Сомертон. Боже правый, как же вы умудрились все это запутать и испортить!
– Все это? О чем речь? – требовательно спросил Роланд, шагнув вперед и скрестив на груди руки. Что ему говорил Биддл? Что Сомертон послал каблограмму герцогу Олимпии сразу же, как приехал во Флоренцию. А связь Олимпии с замком Святой Агаты – это что такое? Он слишком хорошо знал своего деда, чтобы понять – все эти обрывки информации не могут быть простым совпадением.
Герцог остановился и оперся на трость с золотым набалдашником, переводя взгляд с Роланда на Сомертона и обратно. Разумеется, это была всего лишь поза. Роланд отлично знал, что герцог прекрасно может стоять сам, без помощи трости. Он силен как бык.
– О чем речь, дед? – сердито повторил он.
Взгляд герцога метнулся к нему.
– Может быть, наш добрый друг граф потрудится объяснить. А, Сомертон? Что скажете?
– Не понимаю, о чем вы, – ответил Сомертон.
Роланд не мог видеть его лицо, но поза была исключительно агрессивной: ноги расставлены, руки скрещены, лоб выдается вперед, как у древних воинов.
Герцог вздохнул.
– Да ладно вам, голубчик. Я слишком стар и сварлив для таких игр. Когда много лет назад я согласился расчистить для вас поле…
– Что? – Роланд резко шагнул вперед. – Что ты сказал? Расчистить поле?
– Сомертон? – позвал герцог, но граф только яростно помотал головой.
– Говорите же кто-нибудь! – угрожающе прорычал Роланд, в общем-то даже похоже на его обычную ленивую растяжечку, только очень низким голосом. Он посмотрел вверх, на холм, где Лилибет, стоя на коленях, прижимала к себе Филиппа, встревоженно наморщив лоб.
– Ну что ж. Раз уж граф отказывается говорить об этом сам… – Герцог положил и другую руку на набалдашник трости, словно собираясь приступить к долгому рассказу. – Думаю, ты будешь очень сердиться, Роланд, мой мальчик, так что избавь меня от своих проклятий, пока я не закончу.
– Говори, дед!
Пожатие плечами.
– В действительности все очень просто. Сомертон, мой друг и коллега, семь лет назад обратился ко мне с предложением, показавшимся мне на тот момент весьма удачным, – вписать твое имя в список сотрудников Бюро как рекрута с выдающимся потенциалом. В Норвегии как раз возникло щепетильное дело, к которому военно-морское министерство не должно было быть причастным ни под каким видом. А ты, Роланд, подходил просто идеально.
– Клянусь Богом! – проскрипел Роланд.
Олимпия выставил перед собой руку.
– Пусть я старик, но не дурак и прекрасно понял истинную мотивацию, скрывавшуюся за предложением коллеги. Но, видишь ли, я с ней согласился.
Роланд сжал кулаки. Перед ним постепенно разворачивалась чудовищность происшедшего – со всеми его последствиями.
– Ты согласился? Ты позволил мне шагнуть в ловушку, позволил уехать, отлично зная, что…
– Ты был слишком молод для женитьбы, мальчик мой, – отрезал герцог. – Слишком молод! И жизнь вел праздную и бесцельную. Вовсе не подходящий муж для такой женщины. – Он кивнул в сторону Лилибет. – Через какой-нибудь год тебе бы стало скучно, ты не находил бы себе места. И сделал бы ее несчастной.
– Не настолько несчастной, как удалось ее мужу, – горько возразил Роланд.
И тут Сомертон взорвался:
– Да будь ты проклят!
– Но это правда! Она шесть лет провела в аду, и только потому, что ты решил, будто я не готов к женитьбе! О чем, дьявол тебя побери, ты вообще думал, отдавая ее этому человеку? Мы любили друг друга, мы…
– Да-да. Любили и прочая чушь. Очень трогательно. Оглядываясь на прошлое, думаю, я мог бы рассудить и потолковее. Но ты не можешь отрицать, дорогой мой мальчик, – более мягким тоном продолжил герцог, – что это было время созидания. Теперь ты в десять раз лучше, чем был тогда. Тогда за душой у избалованного Роланда не имелось ничего, кроме привилегий и титула. Тебе требовался вызов. Требовались трудности.
– Да кто ты вообще такой, чтобы решать за меня? Кто такой, чтобы решать за Лилибет?
Герцог опять положил обе руки на набалдашник трости. Его голубые глаза вглядывались куда-то в даль.
– Я женился в восемнадцать, – сказал он. – Результат оказался безрадостным.
– Я не герцог Олимпия, – тихо произнес Роланд.
– Это так. – Герцог повернулся к Сомертону. – А вы, молодой человек? Умудрились испоганить все, верно? Я сложил к вашим ногам такой приз, – он махнул рукой на склон холма, на Лилибет, – а вы понятия не имели, как с ней следует обращаться. Вы и ваши чертовы шлюхи, Господи Боже. Вас бы нужно выпороть.