Она отошла на солнце, оставив меня в тени у забора. Я написала: «ЭТО ЛЕКС, НЕ КЕРИС. СРОЧНО».

Через двадцать две секунды раздался звонок. Потому что мы родные люди. А девушки приходят и уходят.

– Лекс, что случилось? – спросил Касс. – Почему ты пишешь с мобильника Керис?

Как приятно слышать его испуганный голос.

– Давай созвонимся в «ФейсТайме», хочу тебя видеть.

– Я перезвоню с компа.

Стоявшие позади меня Бен и Керис молчали. Керис, скрестив руки на груди, смотрела на здание школы. Бен, сутулясь, сидел на оградке у ворот и смотрел на меня. Я отошла подальше, чтобы они не услышали.

– Так что стряслось? – спросил Касс.

Он был в общаге, его лицо на экране телефона Керис казалось вытянутым, темным, «ФейсТайм» тормозил. Такое ощущение, будто Касс находился в другом часовом поясе.

Я все ему рассказала – с той самой минуты, как он сел в автобус, о ссоре, о случае с ноутбуком Джона, о психиатре и о том, что я предложила маме забрать нас с Айрис и сбежать.

Касс рассмеялся.

– Так и знал, что это ты придумала!

– Но почему она не взяла с собой меня?

– У тебя же скоро экзамены.

– То есть ты полагаешь, что она оставила меня в наказание ему? Взяла его любимую дочку, а меня бросила, чтобы его побесить?

– Не говори так, – возразил Касс. – Ты прекрасный человек.

Мы пожирали друг друга глазами. В наших взглядах читалось воспоминание о том поцелуе.

– Как скажешь. – Я кивнула.

– Ты пока затаись. Старайся не попадаться ему на глаза. Пусть сами разбираются со своими делами: у них вечно одно и то же. Потом он купит ей цветы, она вернется и все наладится. К тому же для тебя это неплохая возможность постараться найти общий язык с отцом.

Я вздохнула и отвернулась. Двери бассейна распахнулись, высыпали ребятишки с влажными волосами; в руках у детей были рюкзачки. При виде них у меня перехватило горло.

– Касс, вернись, пожалуйста, – прошептала я. – Это же катастрофа.

– Твоя мама психанула и уехала. Какая же это катастрофа?

– Психанула?

– Ну, или они поссорились. – Касс приподнял бровь.

– То есть ты считаешь, я загоняюсь по пустякам?

– Я считаю, тебе нужно подумать о будущем.

Кассу пришло сообщение, и он оторвался от экрана ноутбука, чтобы взглянуть на мобильник.

– Извини, надо ответить.

Я смотрела, как он читает сообщение. Как набирает ответ. Я сидела на бордюре, а он просматривал, что еще ему написали. Бен с Керис негромко разговаривали. Меня вдруг охватила ревность.

Я отвернулась, снова уставилась на Касса, напомнила себе, как он сжимал мою ладонь, как жадно меня целовал, как обнимал.

– Убери ты уже свой телефон!

Касс с демонстративно-страдальческим видом положил мобильник на стол, откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди.

– Ладно, я тебя слушаю.

– Я помню, что мы об этом говорили, но можно я все-таки приеду в Манчестер? Обещаю, что не буду мешать.

– Ни в коем случае. Ты же знаешь, это невозможно.

– Почему?

– Потому что я буду отвлекаться на тебя.

Мне это невольно польстило. Особенно когда Касс криво улыбнулся.

– Возвращайся-ка ты в школу, – сказал он, – поешь, ни во что не вмешивайся, а вечером мама вернется. А больше ничего не нужно.

– То есть ты мне отказываешь наотрез?

Молчание. Ну, разумеется. Он занят, у него новая жизнь. А мне нужно подумать о будущем.

– Ладно, я пойду, – сказала я.

– Если что-то понадобится – звони.

– Непременно.

– Я серьезно. По любому вопросу.

Я нажала отбой. Отныне я сама за себя. Хватит уже цепляться за Касса, просить его о чем бы то ни было: пора быть сильной. Как сказала Керис, у Джона же нет оружия, правда? Касс посоветовал мне попробовать найти общий язык с его отцом. Мол, это еще не катастрофа. И даже Бен заметил: она же уехала всего-то на день.

Значит, нужно как-то досидеть до конца уроков, потом вернуться домой и вытерпеть вечер в компании Джона.

Что же тут страшного?

22

Ночью после дедушкиных похорон я описалась в кровати. И пробралась в мамину комнату, чтобы рассказать ей об этом. Я боялась, она будет ругаться. Но мама сняла с меня ночнушку, вытерла меня полотенцем, дала свою футболку и разрешила спать у нее. Укутала меня одеялом, поцеловала и велела не переживать по пустякам. Непонятно, почему я так боялась ей признаться.

Что, если и насчет Джона я заблуждаюсь? Он ведь всегда так ласков с Айрис. И Касса обожает. Мама – любовь всей его жизни. И лишь со мной никак не может поладить.

Может, он вовсе и не плохой человек?

Я вернулась из школы. Джон сидел за рабочим столом, уронив голову на руки, его плечи поникли, он казался совершенно безобидным. «Обычный человек», – подумала я. Живет, как может, в нашем непростом мире.

– Привет, как дела? – спросила я.

Джон поднял голову и улыбнулся.

– Ну, наконец-то. А то я уже волновался.

– Прошу прощения за опоздание. Я возвращалась из школы длинной дорогой через парк.

Он отвернулся к окну, словно хотел убедиться, что парки существуют на самом деле.

– Я весь день дома, – ответил Джон. – Собирался съездить на работу, но сил не было.

Я топталась на пороге, не зная, как быть дальше.

– Чай будешь? – наконец спросила я, прерывая затянувшееся молчание.

Джон с улыбкой обернулся.

– Буду, спасибо.

Я заварила чай по уму, в чайнике, налила в любимую чашку Джона (хотя ее пришлось помыть, и я могла взять любую другую, чистую). Заварку не передержала, чая налила не слишком много, потому что Джон терпеть не мог и то, и другое, высыпала в чашку ровно пол-ложечки сахару и тщательно перемешала. Даже приятно, что я, оказывается, так точно запомнила все, что делала мама. Положила на блюдце два песочных печенья и два шоколадных, поставила обе чашки, свою и Джона, на поднос, поднялась к нему в кабинет. Торчала в дверях, пока Джон меня не заметил – как-то не додумалась, что нужно просто отнести поднос на стол.

Джон отодвинул бумаги, жестом велел мне поставить туда поднос.

– Вот это сервис, – пошутил он, положил ноги на кожаный диван и съел печенье.

Я взяла свою чашку и осторожно опустилась на диван. Ноги Джона чуть дрогнули, но он ничего не сказал.

Я знала, что Джон любит песочное печенье, поэтому взяла шоколадное, чтобы оба песочных достались ему. Я пила чай, и в голове у меня крутились вопросы – например, «Где ты был прошлой ночью?» Или: «Как ты думаешь, почему мама взяла с собой Айрис, а не меня?» Но я знала, что от моих расспросов он распсихуется, еще, чего доброго, наорет на меня, поэтому промолчала.

Наконец он спросил:

– Ну что, как дела в школе? – Да так ласково, словно ему и правда это интересно.

– Нормально. Сегодня были занятия по массовым коммуникациям и драматургии, это здорово.

Он понимающе кивнул.

– Но потом было два урока математики подряд, а это уже не так интересно.

– Что ты ела на обед?

Я растерялась; у меня в буквальном смысле подвело живот. Но потом вспомнила, что в столовой была большая очередь, так что я обошлась шоколадкой и чипсами. Джону я ответила, что съела сэндвич с овощами и выпила воды. Он поднял бровь, и мы оба рассмеялись.

Было даже приятно, что он сразу меня раскусил.

Джон взял второе песочное печенье, и я порадовалась, что оставила их ему. Я смотрела, как он жует. Крошки падали ему на футболку, и я подумала было стряхнуть их. Но мама бы так не сделала. Потом, в отсутствие Джона, она бы незаметно наведалась в кабинет и все подмела бы. Вот и я так сделаю. Он после ужина всегда смотрит новости в гостиной, тогда и уберу.

Джон сделал глоток чая и сказал:

– Мне в голову пришла отличная идея. Хочешь, расскажу?

Я кивнула. Понятия не имею, что он придумал. Я даже перестала жевать, чтобы слышать каждое слово.

– Твоя мама очень переживает, что мы с тобой не ладим.

– Она тебе сегодня это написала?

– Она очень испугалась, когда ты вышвырнула из окна ноутбук.

– Она тебе это написала?

– Так давай наконец поладим! И будем регулярно ей докладывать: мол, у нас все замечательно. Тогда она поймет, что жить с нами под одной крышей – не наказание, а радость.

– Я так поняла, они сегодня не вернутся?

Джон потер щетинистый подбородок.

– Видимо, да. Они сняли номер в гостинице.