Дженни Даунхэм - Чудовище

Мама подошла и обняла меня.

– Умничка, – сказала она.

Я кивнула, не зная, что сказать. Я так долго готовила эту речь, подбирала слова таким образом, чтобы они описывали хорошего человека и послужили напутствием плохому.

– На какую реакцию ты рассчитываешь? – спросила Керис.

Да на преображение. Чтобы Джон, услышав дедушкины слова, поклялся измениться.

Джон никак не прокомментировал мое выступление. Встал и тоже произнес речь. Поблагодарил собравшихся за то, что пришли, хотя я уже это сделала. Поблагодарил нас с Айрис за то, что мы были подружками невесты (хотя формально я выполняла роль отца невесты), а маму – за то, что согласилась стать его женой. Сказал ей, что она красавица, что ему невероятно повезло, и наконец упомянул о Кассе, – дескать, тот, к сожалению, сегодня не смог приехать.

После него поднялся Роджер, сообщил нам, что Джон – ценный сотрудник, и как приятно, что он наконец-то решил узаконить отношения с мамой. Потом Роджер выдал несколько дурацких шуток, но подчиненные приняли их благосклонно – прямо заходились от хохота. Может, боялись, что, если не будут смеяться, то он их всех уволит? Моника не смеялась. Расстегнула ремешок туфли и покачивала ею туда-сюда. Я попыталась представить, как они с Джоном целуются. Но этот образ так меня смутил, что я тут же его прогнала.

Когда все договорили, мама с Джоном вышли резать торт, фотограф снова принялся всеми командовать, а я удалилась в туалет и посмотрела на себя в зеркало – сильно ли изменилась. Я не смогла выдержать собственного взгляда. Я выглядела, как девушка, которая готова ходить на цыпочках.

У дверей туалета меня поджидал Бен.

– Классная речь.

– Спасибо.

– Но нам обязательно нужно поговорить.

– Обязательно?

– Ради Айрис.

– Ты о чем?

– Пойдем в сад.

У дверей курили гости, но мы ушли к калитке, которая вела на улицу, и сели за столик. Меня вдруг охватил страх.

– В чем дело, Бен?

– Хочу кое-что тебе показать. Один ролик с камеры. Я снимал Джона.

Он что-то натворил. Иначе Бен не стал бы мне это показывать.

– Я не хочу это видеть, правда-правда. Не заставляй меня.

– Что с тобой стало, Лекс? – Бен недоуменно посмотрел на меня.

– Ничего.

– Ты изменилась.

Я покачала головой – мол, не понимаю, о чем ты. Не хотелось признаваться, что дважды в день я принимаю по пять миллиграммов метилфенидата.

– Я пока что никому это не показывал, и кроме меня этого точно никто не видел. – Бен серьезно посмотрел на меня. – Но ты просто обязана это посмотреть и сказать, что с этим делать дальше.

– Ты меня пугаешь.

Он протянул мне наушник, второй вставил себе в ухо.

– Звук я записывал отдельно, чтобы можно было потом монтировать с разными фрагментами. Не пугайся, когда услышишь свой голос.

– Я там тоже есть?

Бен кивнул.

– Я наложил фильтр, вставил титры, но если хочешь, мы все это еще чем-нибудь дополним. Решать тебе.

И нажал на кнопку камеры. В солнечном небе кружились розовые лепестки. Бен снимал у ратуши, после церемонии, люди сновали по лестнице, Джон и мама смеялись. Потом к ним подошла я, он приобнял меня. Сцена закончилась, появился титр: «Хороший человек».

– Бен, что это за фигня?

– Смотри.

Титр потускнел, сменился общим планом: Айрис на парковке с торца ратуши стягивает с себя платье и остается в джинсовом комбинезончике. С невозможно-довольным видом она швырнула платье на капот.

Зазвучал отрывок из моей речи:

– …он будет хороший. Я спросила, что это значит…

Изображение исчезло; следующий кадр снимали из салона машины, через окно. Если бы я с таким ужасом не ждала, что будет дальше, обязательно похвалила бы Бена за умелое построение кадра. Но между автомобилей на камеру мчался Джон; послышался его приглушенный крик.

– Что ты вытворяешь, черт возьми?

В кадре снова появилась Айрис, на этот раз ближе. Она испугалась было, но потом уперла руки в боки, подняла личико вверх и встретила Джона, точно отважный маленький воин.

– …существует три правила, чтобы сделать человека счастливым, – зазвучал мой голос.

Я в ужасе уставилась на Бена.

– Откуда ты это снимал?

– Из маминой машины. Теперь звук будет получше, потому что я открыл окно. Смотри дальше.

Джон бросился к Айрис, размахивая руками. Она покачала головой. Он взял платье с капота и протянул ей. Она снова швырнула платье на капот. Камера дала крупным планом ее милое разъяренное личико. И снова зазвучал мой голос: «И сегодня я хотела бы передать их тебе… Первое правило – быть добрым».

В кадре раздался голос Джона:

– А ну надень платье.

Айрис покачала головой.

– Я сказал, немедленно надень это сраное платье.

Айрис истерически рассмеялась и попыталась убежать. Он схватил ее за руку, Айрис шарахнулась, как от кобры, и принялась лихорадочно вырываться.

– Мне что, силой тебя переодевать?

Раскрасневшаяся Айрис отчаянно пыталась сбросить руку Джона. Из глаз ее текли слезы, и по-хорошему Джону следовало бы отпустить ее, но он этого не сделал. Он схватил ее за другую руку.

Снова мой голос:

– Второе правило – быть добрым.

Айрис весит как пушинка, ей же всего шесть лет и она совсем худенькая. Джон поднял ее перед собой за обе руки, точно игрушку. Она уставилась на него.

– Что на тебя нашло? Люди ждут. А теперь надевай это долбаное платье и не веди себя, как мелкая сучка.

– И третье правило – быть добрым.

Джон поставил Айрис на ноги. Она пошатнулась, взяла платье. Чинно переоделась. До чего же больно было видеть, как Айрис вынужденно храбрится. До чего же больно было видеть, как она застегивает пуговицы, то и дело утирая слезы. Но больнее всего было то, что в этот момент за кадром мы с мамой смеялись на ступеньках ратуши.

– Зачем ты это снял? – прошептала я.

– Я пошел в машину за маминым пальто. И стал свидетелем этой сцены.

– И ты его не остановил? Не вылез из машины, ничего не сделал?

– Все случилось очень быстро, в считанные секунды. Я изначально вообще снимал Айрис, потому что она выглядела, как супергероиня, которая переодевается в тайный наряд. Мне показалось это забавным. А потом появился Джон.

Я нажала на кнопку и пересмотрела ролик еще раз. Бен вынул наушник и молча сидел рядом со мной.

Скрытое от глаз, тайное насилие. Джону потому все и сходит с рук, что он издевается над жертвами наедине, пока никто не видит, а на публике лучится золотой улыбкой, так что поневоле начинаешь думать, будто тебе померещилось.

– Он любит Айрис, – сказала я. – Он никогда с ней так не разговаривает.

– Как видишь, разговаривает.

– Потому что я позволила ему усыпить мою бдительность.

– Ты тут ни при чем. Ты тут, блин, вообще ни при чем.

Я раздраженно потерла глаза.

– И что мне теперь делать?

– Выложи у себя на «Фейсбуке».

– Я не хочу, чтобы все увидели, как измываются над моей сестрой.

– Спроси у нее разрешения.

– Да она в жизни не согласится. С какой стати? Это же унизительно. И он ее отец.

– Хочешь, я размою им лица?

– Тогда никто не поймет, кто в кадре.

– Все, кто был сегодня на свадьбе, поймут.

Он взял камеру, что-то там нажал, протянул мне.

– Ну вот, теперь они инкогнито. Нажми «поделиться», это синяя кнопка в верхнем правом углу, – и отправишь ролик на «Фейсбук».

– Да у меня там всего три друга.

– Это все-таки социальная сеть. Поверь мне, отклик будет.

Я посмотрела на Бена. Я понимала, что из этого может выйти. Подумала об Айрис. Она такая милая. Такая маленькая и правдивая, точно полный надежды цветок. Подумала о маме. Она так мечтала о счастливом конце, а Джон лишь унижал ее, отнимал у нее силы. Подумала о себе и белых таблетках, которые он заставлял меня принимать дважды в день.

Вот кнопка. Достаточно только нажать.

– Да пошел он, – сказала я и отправила ролик на «Фейсбук».

Я схватила Айрис и увела за пустой стол. Меня переполняла уверенность. Наша жизнь вот-вот изменится. Я посадила сестру к себе на колени, обняла ее. Бен пошел к барной стойке за напитками.

– Я знаю, что случилось на парковке, – сказала я, – когда папа тебя отругал.

– Он назвал меня «сучкой». – Айрис широко распахнула глаза.

– Я слышала.

– И еще сказал «долбаный».