Музыка лилась сквозь меня. Сил у меня было в избытке. Я дышала запахом духов, теплом наших двигавшихся тел. Субботний вечер, и ничто не может нас остановить.

– Касс тоже посмотрел, – между делом сообщила мне Керис и показала экран телефона. Она-то его расфрендила, а он ее, видимо, нет…

«Мой отец – козел. Передай Лекс, что мне ужасно жаль».

Подумаешь, жаль! Написал комментарий – и сиди себе дальше под пальмой.

– Попроси его поделиться роликом, – крикнула я.

К нам подошла мама. Я сразу догадалась, что ее прислал Джон. Уж больно неуверенно она двигалась.

– Вы не могли бы вести себя потише? – попросила она. – Что-то вы совсем разошлись.

Я помотала головой, притворившись, будто не слышу ее из-за музыки.

Мама подошла ближе.

– Ты очень громко кричишь. Может, отдохнешь уже?

Я схватила ее за руку, втянула в круг танцующих.

– Может, ты потанцуешь с нами?

Будь на нашей стороне. Вступай в нашу банду.

Мама смутилась, ей совсем не хотелось танцевать – видимо, она чувствовала, что Джон смотрит на нас с другого конца зала. Но мы ее окружили, ободряюще закричали, и вскоре она уже отплясывала вместе со всеми, потряхивая длинной юбкой, так что мелькали щиколотки. Айрис ей подражала, демонстрируя джинсы под платьем. Мы все – женщины и Бен – танцевали все быстрее и быстрее, вертелись и кружились, как фейерверки.

А за пределами зала, в какой-то электронной сети, люди делились друг с другом роликом, все видели, какой Джон на самом деле, и жизнь вот-вот должна была измениться.

Он перехватил меня, когда я подошла к столу, чтобы выпить воды.

– Сядь, – велел он.

Я сразу же машинально выполнила приказ.

Джон пододвинул себе стул, уселся напротив меня, спиной к залу. Подался ближе. От него пахло алкоголем.

– Я видел ссылку на ролик, который выложен на твоей странице на «Фейсбуке». Смонтировал его, я так понимаю, твой долговязый дружок, чтобы выставить меня в ложном и оскорбительном свете.

Я старалась не отводить глаз, не показывать страха.

– Ты знаешь, что это незаконно? – наседал Джон. – Слышала о таком понятии, как клевета?

Опять двадцать пять – эти его фокусы с дымом и зеркалами. Снова он пытается заставить меня усомниться в собственной правоте.

Джон впился в меня взглядом.

– Ты, видимо, плохо знаешь историю, ты же на уроках обычно не слушаешь. Погугли «Гитлерюгенд», почитай о том, как они предавали родителей, и спроси себя, почему ты такая подлая и мстительная девица.

Джон, как всегда, вывернул все наизнанку, так что я же и оказалась плохой.

– Как ты думаешь, что почувствует твоя мама, когда обо всем узнает? – не унимался он. – Как тебе кажется, ей ведь будет стыдно? Она ведь расстроится, что ты испортила ей праздник, несмотря на все обещания? А Айрис? Думаешь, она простит, что ты выставила ее истерику на всеобщее обозрение?

– Там же не видно, что это она.

– Думаешь, если вы размыли наши лица, то тебе удастся уйти от ответственности? – Он ткнул в меня пальцем. – Ты незаконно вмешалась в мои личные дела, попыталась нанести урон моей репутации, опубликовала видеоролик, в котором выставила меня в искаженном и оскорбительном свете. И если ты немедленно его не удалишь и публично не извинишься передо мной на «Фейсбуке», я обращусь к адвокату, и он заставит тебя это сделать.

Мне следовало догадаться, что все обернется именно так.

– Ты меня слышала? – спросил Джон. – Немедленно удали ролик.

– Я не умею.

– Тогда попроси своего долбаного сообщника это сделать. – Он откинулся на стуле и пронзил меня взглядом. – Как сделаешь, подойди ко мне и захвати с собой мать.

– Зачем?

– Делай, что сказано.

Я утащила Бена с танцпола и увела в сад. Было холодно, и на улице никого не было. Ночное небо точно испещряли булавки. Острые иголочки, белевшие в темноте.

– Ролик нужно убрать, – сообщила я.

Бен плюхнулся на пластмассовый стул.

– Что случилось? Он видел?

Я грустно кивнула.

– Говорит, что это незаконно.

– Фигня полная.

– И все равно придется его удалить.

Меня трясло. Наверное, Бен это почувствовал, потому что взял меня за руку.

– Мы не обязаны это делать.

– Тогда он обратится к адвокату.

– Мы тоже.

– Нам с ним не тягаться. У него и деньги, и власть, да и справедливость на его стороне.

– Но он же неправ, так? Он поступил дурно.

– Ну почему он увидел ролик раньше них? – Я оглянулась на Мерьем и остальных: они по-прежнему танцевали.

– Они уже видели.

– Тогда почему ничего не сделали?

– Мама обещала на днях поговорить с твоей мамой.

– Только-то? И больше ничего? Ты же сам слышал, твоя мама обещала не бросать нас. Что толку в словах?

Бен нахмурился.

– Этот ролик позволил тебе выразить мнение. Запись никуда не денется, и ты ничего не забудешь. Ты ведь этого и хотела, разве не так? Он привлечет внимание, стимулирует обсуждение. Но не изменит жизнь в мгновение ока.

Ну, разумеется. Мало ли родителей срывается на детях. Свадьба вообще стресс: хуже только похороны или увольнение. Тем более что Джон ведь не ударил Айрис. Только выругался. Обычно он очень любезен, а неудачные дни бывают у всех.

– Удали ролик.

– Мы не обязаны этого делать.

Ничего не изменится, пусть даже его посмотрит миллион человек и тысячи оставят комментарии. Нам с мамой и Айрис все равно придется с ним жить. И чем больше лайков и комментариев соберет ролик, чем больше народу им поделится – тем сильнее мы пострадаем.

– Пожалуйста, Бен. Будет только хуже.

Бен включил телефон.

– Как же он над тобой измывается.

Когда я вернулась в зал, мама еще танцевала. Выглядела она великолепно, несмотря на то, что прическа растрепалась. Джон с каменным лицом сидел за столом. Я увела маму с танцпола к нему, точно навстречу судьбе.

Мама смеясь опустилась на стул. Налила себе воды, большими глотками осушила стакан. Я сидела рядом, смотрела, как она пьет. Джон тоже наблюдал за ней.

– Вот, значит, как мы теперь с тобой жить будем? – наконец сказал он. – Твои подружки будут надо мной издеваться?

Мама решила, что он шутит.

– О чем ты?

– Пусть уйдут.

– В каком смысле? Что они сделали?

Он подался к ней и презрительно процедил:

– Они напились, орут, ни с кем не считаются и ведут себя так, словно это их праздник. Злоупотребляют бесплатной выпивкой. Мне стыдно за них перед моими гостями. Продолжать?

Мама испуганно оглянулась.

– Не могу же я попросить их уйти.

– Еще как можешь, учитывая, что их вообще не приглашали.

– Приглашали, – прошептала мама. – Это я их пригласила.

– А, так это только твоя свадьба? А мне прикажешь молчать?

– Мы же это уже обсуждали. – Но в голосе ее послышалось сомнение. – Пожалуйста, Джон, не заставляй меня их прогонять.

– Я тебя не заставляю. – Он медленно откинулся на спинку стула, не отрывая взгляда от мамы. Я догадалась, что все это из-за меня. Ты поняла, что я с ней сделаю? Ты поняла, как я ее накажу за твою выходку? – Выбирай. Либо уйдут они, либо я.

Я с недоверием и страхом наблюдала, как вдруг изменилась мама. Она была так счастлива. Теперь же словно шла ко дну, точно лодка, внезапно получившая пробоину.

– Как уйдешь? Мы же только что поженились.

– Я прямо сейчас выйду в эту дверь, и первую брачную ночь ты проведешь одна. – Он пожал плечами. – Решай сама.

– Но что я им скажу?

– Меня это не волнует. – Он оперся руками о стол, оттолкнулся и встал. – Просто сделай так, чтобы их здесь не было.

Джон ушел. Мама побледнела от потрясения:

– Они подумают, что я сошла с ума.

Меня словно ударили ножом. Или в кровь мне попало стекло. В ушах зазвенело, как будто разбились окна.

– Что же мне им сказать? Что придумать себе в оправдание?

В голове у меня точно ворочались осколки железа. У меня словно вырывали кости, обнажая кишки.

– Господи боже, – вздохнула мама. – Я этого не вынесу. – И отодвинула стул.

Я задыхалась. Сжимала кулаки.

Внутри меня взревело чудовище.

37

Я стала скрипом отодвинутого со скрежетом стула. Я превратилась в звон разбившейся посуды, которую смахнула со стола на пол. Бах! – разлетелся на осколки кувшин с водой. Трах-тарарах! – отправились за ним стаканы.