Дженни Даунхэм - Чудовище

– Заткнись, Александра, черт бы тебя подрал!

Гости зашевелились – теперь все взгляды обратились на Джона. Так косяк рыбы нежданно-негаданно поворачивает в реке.

– Она едет домой, – отмахнулся Джон.

И тут вдруг раздался голос:

– Ты и правда говнюк.

Вперед вышла юная красавица Моника в нарядном платье.

– Не смей ее обижать!

– А ты не лезь, – огрызнулся Джон. – Ты тут вообще ни при чем.

– Еще как при чем. – Моника подняла бокал. – Ты ведь и со мной обошелся как говнюк.

– Не лезь не в свое дело, – угрожающе зарычал Джон.

Моника перевела взгляд на меня:

– Что там за правила, о которых ты говорила? Первое – быть добрым, так?

Я кивнула.

– И второе, и третье.

– Я так понимаю, и четвертое тоже? – улыбнулась Моника.

– И пятое. – Я робко улыбнулась в ответ.

Джон раздраженно потер лицо ладонями.

– Да заткнитесь вы уже с вашими дурацкими правилами.

Моника залилась смехом. Звонко, как колокольчик. Она смотрела на Джона, словно наконец-то разглядела, кто он такой: клоун в спущенных штанах. Моника хохотала.

И я вдруг тоже засмеялась. До того нелепо выглядела вся эта сцена – Джон злится, Моника хохочет, а гости стоят и молча смотрят на них. Как же красиво звучал наш смех! Как приятно ничего не бояться! Хотя бы раз. Узнать, что это такое.

– Ничтожества, – пробормотал Джон и ослабил галстук.

Тут уж захихикали и официантки у стен.

– Хватит, – сказал Джон. – Замолчите…

Но нас уже было не остановить. А от его слов мы только пуще разошлись.

– Кто здесь главный? – рявкнул Джон.

Мы покатывались со смеху.

Джон смотрел на нас загнанным зверем. Такой взгляд я однажды видела у бившейся в силках птицы, которая отчаянно пыталась вырваться.

– Это же просто глупо, – пробормотал он. – Бред какой-то.

Мы едва животы не надорвали.

Джон рухнул на стул.

– Господи, да оставьте вы меня в покое.

Может, он сдался, потому что мы смеялись над ним. Или оттого, что атмосфера в зале изменилась: гости оживленно загомонили, словно избавившись от заклятия. Или потому что подруги наконец подошли к маме, помогли ей подняться. Они обнимали ее, поправляли ей платье, прическу, вытирали потекшую тушь.

В окружении подруг мама приблизилась и протянула ко мне руки:

– Иди ко мне, доченька, – сказала она.

– Прости. – Я прижалась к ней. – Я испортила тебе праздник.

– Это ты меня прости. – Мама крепко поцеловала меня и снова обняла. – Ты даже не представляешь, как мне стыдно.

Может, Джон сдался потому, что мы выступили против него все вместе – я, Моника, мама с подружками.

Или потому, что сын его оставил.

Или потому что Айрис расхулиганилась.

А может, потому что Бен подошел ко мне и произнес во всеуслышание:

– Ты герой.

Или Джон просто устал. Еще бы – все время за всех отвечать, вечно быть правым и держать ухо востро: не покушается ли кто на твой авторитет.

Или понял, что некоторые вещи он контролировать не может.

Как бы там ни было, он обмяк, и казалось, будто из мужчины вновь превратился в ребенка. Что-то в нем надломилось. Словно он способен был выдержать что угодно, но только не насмешки.

Джон сказал, что свет глаза режет. Схватился за живот, согнулся пополам, но тут же выпрямился. В глазах его читалась паника.

– Что со мной? – спросил он.

Ему принесли воды. Открыли окно. Мама наклонилась, пощупала его лоб. Заметила, что Джона пробил холодный пот.

– Он случайно не астматик? – подал голос Роджер.

Моника с жалостью смотрела на Джона. Может, она его любила. Или думала, что он прикидывается. Или, как я, вспомнила вечеринку в честь помолвки, когда Роджер вот так же рухнул на стул. Наверное, все облеченные властью мужчины притворяются больными, когда их загоняют в угол. А может, она думала, смех – настолько опасное оружие, что Джон может умереть?

В зале уже никто не смеялся.

Кто-то протянул аспирин: мол, нужно рассосать таблетку, вдруг это сердечный приступ?

Мама положила руку Джону на плечо.

– Ты меня пугаешь, – сказала она. – Как ты себя чувствуешь? Не молчи.

Он что-то неразборчиво пробормотал. Я же, вспомнив, как умер дедушка, – а еще потому, что невыносимо было смотреть на встревоженное мамино лицо, – взяла у Бена телефон и вызвала скорую.

Мир опустел. Все разъехались на каникулы. Экзамены закончились, и оставалось лишь ждать, когда объявят результаты. Бен укатил к родственникам в Турцию. Касс по-прежнему был в Индии. Керис с друзьями кочевала по музыкальным фестивалям. Я же дни напролет просиживала с Айрис в саду – загорала на покрывале, читала в шезлонге или учила ее карабкаться на дерево.

Мама была слишком занята Джоном, чтобы вдаваться в то, чем мы там занимаемся. Она кормила его супчиком из капусты, пюре из брокколи и прочими целебными блюдами, рецепты которых придумывала сама. Доктор порекомендовал Джону совершенно изменить образ жизни – сесть на диету, научиться контролировать эмоции, заняться спортом. Тогда, глядишь, и панические атаки пройдут.

Вечером свадьбы врачи «скорой» усадили Джона в машину, расстегнули ему рубашку, приклеили на грудь датчики.

– Я умираю? – спросил он. В глазах его стоял страх.

Я держала маму за руку и молилась всем богам, чтобы он выжил. Ведь мама и Айрис его любят. Да и в эту минуту он казался обычным сломленным человеком, а вовсе не злым колдуном. Я даже мертвых попросила о помощи. Вот как сильно мне хотелось, чтобы он жил.

ЭКГ показала, что никакой аритмии нет, уровень кислорода в норме. Врачи сказали: скорее всего, это была паническая атака. Но Джон уперся – нет, все гораздо серьезнее, у него кружится голова, его тошнит, давит на сердце. Ему велели опустить голову и дышать глубоко. Успокоили, мол, все в порядке, просто он слишком много работает, но Джон упросил отвезти его в больницу, а там договорился, чтобы его оставили на ночь – понаблюдать.

С тех пор он побывал у частного кардиолога, оплатил еще две ЭКГ, анализы крови, рентген грудной клетки, эхокардиограмму и ЭКГ под нагрузкой. Все обследования показали прекрасные результаты.

– Старайтесь не нервничать, – советовали доктора. – Бросьте курить, займитесь йогой, медитируйте. Вы привыкли все контролировать, пора расслабиться.

– Он умрет? – спросила меня как-то Айрис. На верхушке ясеня было жарко, жужжали насекомые. На соседской сливе кишели осы: из-за забора доносилось их ликующее гудение.

– Не умрет, – успокоила ее я.

– Когда-нибудь все же умрет.

– Ну, когда-нибудь мы все умрем.

– Это ничего, что я по-прежнему его люблю?

– Он же твой отец. Разумеется, ты имеешь полное право его любить.

– Вот и хорошо, – негромко ответила Айрис. – Но, когда я вырасту, замуж за мужчину не выйду. Я передумала.

Я чуть не прыснула от смеха, но удержалась. Уставилась на сестру, дожидаясь, что она еще скажет.

– Но один человек мне нравится, – застенчиво призналась она, опустив глаза, и потеребила потрепанный край шортиков.

– И кто же?

– Чарли. Она учится со мной. – Айрис подняла на меня ясные глаза. – Это девочка.

– И она тебе нравится?

– Я бы лучше женилась на ней, чем на ком-то еще.

– Звучит разумно.

Айрис улыбнулась мне. Я улыбнулась в ответ. Она протянула мне ладонь, я взяла ее за руку.

– Когда ты устроила беспорядок на свадьбе, мне вовсе не хотелось, чтобы Керис меня уводила. Я хотела тебе помочь.

– Мы же это уже обсуждали. Ты не чудовище.

– А тебе почему можно?

– Я же не говорю, что тебе нельзя злиться. Ты имеешь полное право сердиться сколько угодно. Но мы не должны заботиться о маме. Это она должна заботиться о нас.

– А если папа будет ее обижать?

– Уходи. Маме помогут Мерьем и подруги.

– Куда же мне идти?

Я похлопала ладонью по стволу дерева.

– Сюда. Ты же почти научилась забираться. Пара уроков – и готово.

Я представила, как Айрис с подружкой Чарли залезают на дерево, прихватив сласти и газировку. А может, они положат доски на ветки, как когда-то мы с Кассом. Возьмут с собой бинокли, чтобы за всеми подглядывать, и одеяла, чтобы было уютно подолгу сидеть наверху.

– А ты меня научишь спрыгивать с ветки на стену и на ту сторону? – спросила Айрис.

– На кладбище, что ли?

– Ты же говорила, там здорово. Там тебя никто не найдет. И там масса всего интересного.