Часть 2. Фейерверк
Я расскажу тебе, изнеженная фея,
Все прелести твои в своих мечтах лелея,
Что блеск твоих красот
Сливает детства цвет и молодости плод!
На круглой шее над пышными плечами
Ты вознесла главу; спокойными очами
Уверенно блестя,
Как величавое ты шествуешь дитя!
Как шеи блещущей красив изгиб картинный!
Под муаром он горит, блестя как шкап старинный;
Грудь каждая, как щит,
Вдруг вспыхнув, молнии снопами источит.
Щиты дразнящие, где будят в нас желанья
Две точки розовых, где льют благоуханья
Волшебные цветы,
Где все сердца пленят безумные мечты!
Твои колени льнут к изгибам одеяний,
Сжигая грудь огнем мучительных желаний;
Так две колдуньи яд
В сосуды черные размеренно струят.[4]
Глава 11
Все электрические лампочки в каюте Шарля погасли в момент столкновения. Гостиную и спальню освещала луна. Но ее скудный свет с трудом пробивался сквозь завесу грозовых облаков, пелену дождя и плотно задернутые портьеры (отопление тоже отключили, и надо было как-то сохранять тепло). Внутренние же комнаты – столовая, кабинет, мраморная ванная и туалет – были погружены во мрак. Шарль почти час обшаривал перед этим каюту в поисках керосиновой лампы или свечек и обнаружил, что ни в шкафу, ни в буфете нет ничего подходящего. Даже спичек. Сигнальные огни корабля тоже погасли – он не видел их отсветов за окном. «Конкордия» неслась по волнам вслепую. Впрочем, она ослепла лишь наполовину, поскольку на корме свет все еще был. Корабль слегка накренился – Шарль чувствовал, что пол под ним наклонился на один-два градуса. Забавно. Огромный лайнер, которому все они вверили свою судьбу, сейчас чем-то напоминал самого Шарля – полуслепого и хромого.
И вот перед ним в темноте стоит Луиза Вандермеер. Позади нее, за окном, бушует океан, хлещет дождь. Она хочет узнать его имя – более того, она ожидает, что это будет арабское имя. Шарль лихорадочно пытался вспомнить хоть одно более или менее подходящее.
– Рафи, – наконец нашелся он. Так звали его знакомого из Туниса.
– Просто Рафи и все?
Шарль нахмурился и скрестил руки на груди. Арабские имена должны быть длинными и витиеватыми – у его друга имя было бесконечно длинное. Он добавил:
– Хамид – то же, что Мухаммед. «Будь у тебя и сто сыновей, дай им всем имя Мухаммеда». Абд-аль-Рахман. – Звучит вполне правдоподобно, пока выговоришь – язык сломаешь. Остается только надеяться, что Луизе это так же не важно, как и ему.
– Это твое настоящее имя? – спросила она.
– Нет.
Следующая ее реплика свела к нулю все его усилия.
– Ну, тогда я буду звать тебя Шарль.
Он чуть не поперхнулся от неожиданности.
– П-прости, как ты сказала?
– Это такое же имя, как и всякое другое. Оно позволит мне избежать двусмысленных моментов, после того как я выйду замуж.
Шарль прислонился к двери, потеряв дар речи и молча наблюдая, как ее гибкий светлый силуэт проплыл на фоне портьер, занавешивавших террасу. Девушку окутывал аромат присланного им жасмина – пряный, изысканный. Жасминовое видение прошло в гостиную.
Луиза опустилась в кресло перед потухшим камином и промолвила:
– Итак, Шарль, чем же мы займемся сегодня вечером?
Больше всего на свете ему хотелось сейчас хорошенько выдрать ее и вышвырнуть из каюты. Что она себе позволяет? Проникла в каюту к мужчине. (Интересно, как часто она совершает такие прогулки? Может, она всех своих возлюбленных называет Шарлями?) Конечно, он сам собирался завлечь ее в западню. Но ведь получилось это как-то уж слишком легко. Подозрительно легко.
Шарль молчал, и Луиза снова окликнула его:
– Ты сердишься, что я пришла?
– Да, немного. Как ты меня нашла?
– Через телефонистку.
Он поморщился, вспомнив резкий голос девушки-оператора, так неохотно отвечавшей на его вопросы. Женская солидарность, ничего не поделаешь.
– Но ты не смогла бы проникнуть на эту палубу без ключа.
– А я воспользовалась служебным выходом в бальном зале, затем боковым трапом, с которого, если я не ошибаюсь, ты подсматривал за мной и лейтенантом Джонстоном.
Ну, не совсем так, но почти верно. Хорошо же: они с ней, по-видимому, квиты.
Луиза положила ногу на ногу – в темноте послышалось шуршание атласных юбок: она покачивала ногой. Неужели она волнуется?
– Итак, – продолжала Луиза, – я пришла и желаю получить ответ на вопрос: чего ты от меня хочешь? – Шарль молчал, и она добавила: – Я прошла почти через весь корабль и отыскала твое убежище – можно сказать, логово. Следовательно, ты можешь не бояться.
– Чего?
– Того, что моего любопытства «недостаточно» для поцелуя. Думаю, уверенный в себе мужчина не станет заставлять женщину на коленях молить о поцелуе?
Шарль расхохотался:
– А вдруг мне не захочется тебя целовать?
Она перестала покачивать ногой. Ее голос в темноте прозвучал надменно и пренебрежительно:
– Тебе лучше знать.
Повисла пауза, затем Луиза спросила:
– Так ты поцелуешь меня, Шарль?
Он вздрагивал каждый раз, когда она звала его по имени. Черт бы побрал эту девчонку! Ну хорошо же, он ее поцелует!
Шарль отделился от двери и двинулся вперед, по направлению к силуэтам двух высоких кресел у камина, мимо призрачной громады рояля. Темнота – его союзник. Обойдя пустое кресло, он толкнул то, в котором она сидела, и ухватился за спинку. Резким движением развернув кресло, Шарль оперся обеими руками о подлокотники и склонился над ней.
Луиза испуганно ахнула. Выпрямившись, она вжалась в спинку кресла, отстраняясь от него. Он наклонился ниже, приблизив к ней голову. Слабый свет луны озарил ее прическу из уложенных рядами завитых волос, обрамлявших скрытое в темноте лицо. Слышалось ее частое испуганное дыхание.
– Какого черта ты явилась сюда? – спросил Шарль. Она пахла этим проклятым жасмином – сладкий, соблазнительный аромат исходил от ее волос, чуть пониже затылка.
Луиза отвечала уже менее уверенно:
– Я… я была напугана и…
– Ты? Напугана? – насмешливо переспросил он.
– Я… Ты беседовал со мной. – Луиза старалась говорить холодно и сдержанно, но голос ее звучал неуверенно.
Слава Богу, она хоть чего-то боится. Интересно, она всегда так бесстрашна?
– Корабль столкнулся с айсбергом, ты ведь знаешь, и я… – Луиза сглотнула, набралась храбрости и выпалила: – Мне стало одиноко, захотелось поговорить. А мы с тобой так хорошо беседовали сегодня, мне понравилось.
Шарль с такой силой вцепился в подлокотники, что кресло дернулось.
– Боже правый! – воскликнул он. – У тебя же есть отец и мать, тетушки и дядюшки – не меньше дюжины, насколько я помню по твоим рассказам. Могла бы поболтать с кем-нибудь из них.
– Нет, – сердито возразила она. – Родители не обращают на меня внимания. Кузины и кузены либо смотрят мне в рот, либо относятся ко мне, как к чудачке. Тетушки и дядюшки меня боятся – почти все считают меня дерзкой, невоспитанной особой.
«Вот тебе и на!» – подумал Шарль и выпрямился.
Он окинул взглядом комнату. Повсюду темнота и мрак. У него возникло странное ощущение, что его шутка зашла слишком далеко. Он сунул руку в карман брюк и нащупал там гладкую круглую жемчужинку.
Шарль вынул ее – Бог знает почему ему вдруг вздумалось это сделать, – наклонился и приложил бусинку к ее щеке.
Луиза отпрянула.
– Что…
– Тише. Закрой глаза, Луиза, и попробуй отгадать, что это.
Придерживая жемчужинку кончиками пальцев, Шарль прокатил бусинку через впадинку на ее щеке к краешку рта, по подбородку к губам. Удержав ее там, он спросил:
– Так что это?
Луиза успокоилась, откинулась на спинку кресла. Ее дыхание согревало его ладонь. Бусинка задвигалась вместе с ее губами, когда она произнесла:
– Это что-то холодное и круглое. – Она помолчала. – Не знаю. Может, леденец? – предположила девушка.
Он рассмеялся:
– Нет, ты и правда еще ребенок.
Но ему понравилось катать жемчужинку по ее лицу. Шарль снова наклонился над креслом, опершись одной рукой о подлокотник, а второй направил бусинку в маленькую ложбинку между ее носом и губами. Он хотел прокатить ее дальше, по краешку рта, затем вдоль шеи, через ключицу и во впадину между грудями, а потом бросить туда, в темное ущелье…