Ульяна Соболева - Чужая женщина

— Нет справедливости, брат. Нет и не было никогда. Все мы справедливые, пока это нас самих не касается. Они торговую палату строить там собрались, а в городе ни площадок детских нормальных нет, ни театров. Музей и тот допотопный, здание скоро развалится. Я землю выкупил. Обошел Левадного вашего. Есть связи. И там театр построю. Если надо будет, под фундаментом и Салтыкова, и Левадного закатаю. А тебе решать, с кем ты. Со мной или с властью своей мега честной.

— Справедливость разная бывает. Красиво говоришь. Можешь в мэры метить. Пипл схавает твои умные речи.

— Это уже следующий шаг. Вначале я тут немного рокировкой займусь.

— Только в городе у нас, Деня, ни одной большой торговой точки такого масштаба нет. Ты видел проект центра? Там и для детей планировалось построить целый парк аттракционов крытый, и кинотеатр, и каток. Ты не о культурном развитии города думаешь, а подарок своей жене сделать хочешь.

Теперь уже он сверлил меня взглядом, но я продолжал смотреть на блестящие капля дождя, переливающиеся от света фонарей.

— Умный, да? В мозгах у меня поковырялся и, типа, выводы сделал?

— Нет, просто мотивы ваши понятны мне давно, и не нужно заливать о высоких материях и ценном вкладе. Ты захотел и купил. Перебил цену. Как игрушку. И плевал ты на чье-то мнение.

— Наши это чьи?

— Ваши. Ты меня прекрасно понял.

И тут же вцепился в ствол. Это случилось настолько молниеносно, что я сам не успел понять, но реакция была мгновенной. Всего лишь фигура между тачками на парковке со вскинутой рукой, и я сбиваю с ног Дениса, припечатывая прямо к асфальту, и тут же пули рикошетят по машинам, по лужам. Раздается звон разбитых стекол, и воет сигнализация. Я несколько выстрелов делаю по движущейся мишени в черной куртке, мельтешащей за машинами.

— Твою маааать, — голос Дениса, и женские крики поблизости.

— Цел? — тряхнул Деню.

— Цел, — быстро кивнул, а в глазах ни капли страха.

— Ворота закрыть. Оцепите здание, — крикнул я и вскочил на ноги, юркнул между припаркованными автомобилями. Стоянка закрытая. Ворота далеко. Убежать ублюдок не мог. Прячется, падла, или между тачками, или в одной из припаркованных залег. Удерживая ствол обеими руками, сканирую местность. Шорох слева, и я не стреляю, все так же медленно иду туда. Живым взять надо, чтоб понять, кто нанял.

Фигура в темном запрыгнула на забор, карабкаясь наверх. Я набросился сзади, сбивая на землю. Завязалась драка. Тип в черной вязаной маске дрался молча и профессионально. Четким ударами по болевым точкам, завалил меня, насев сверху, а я пытался скинуть тварь, но он вцепился пальцами мне в горло. Тяжелый боров, давит весом и душит. Изловчился и ударил его обеими руками по ушам. Оглушенный, он замер, глядя на меня расширенными глазами, из-под маски по шее кровь потекла, и еще один жесткий удар по переносице, и еще до хруста. Останавливаться не хочется. Всю ярость хочется выплеснуть. Захлебываясь кровью, он заваливается назад. Сзади слышится топот ног — охрана Дениса.

Поднимаюсь с асфальта, пытаясь отдышаться. Сукин сын бил по сломанному когда-то ребру, и от боли немела вся левая часть тела. Утер нос тыльной стороной ладони — кровь.

— Громов. Ты живой?

— Живой, — пнул ублюдка в маске и шумно выдохнул, сжимая переносицу двумя пальцами. В этот момент раздался выстрел — лысый начальник охраны пустил пулю в лоб несостоявшемуся убийце.

— Твою мать. Твою ж мать, Деня. Вы что творите?

Он хлопнул меня по плечу, уводя от трупа.

— Так надо. Поехали ко мне. Там поговорим.

— Да пошел ты.

Прошел мимо него к машине, распахнул дверцу и сел за руль. Повернул ключ в зажигании и сорвался с места. Хватит. Наговорились, блядь. Не хотел я всего этого дерьма. Жизни спокойной хотел. Лгал самому себе. Только сейчас, когда урода этого бил, от удовольствия по телу судороги прокатывались легкими волнами. Словно из спячки очнулся из коматоза какого-то после увольнения.

"Есть в тебе что-то черное, Громов, что-то опасное. Будь ты по другую сторону закона, я б тебя боялся. Нет у тебя тормозов. Пока на ошметки не разорвешь, челюсти не разожмешь".

Но я не был по другую сторону закона. Никогда не был. Фанатиком долбаным был. Чтоб по-честному, как положено, чтоб было, куда за помощью прийти. Потому что, мать вашу, если нет всего этого, страшно жить в мире таком. Страшно воздухом этим дышать. Пусть не справедливость, пусть иная форма того же зла, но должно что-то противостоять всему этому дерьму. И я всегда был частью системы. Где-то гнилой и где-то дырявой. Даже сейчас я не хотел перешагивать эту грань.

Вдавил педаль газа сильнее, делая громче музыку. А в ушах пульсирует голос подполковника Ермолаева

"— Ты это… ты не злись на меня, майор — приказ сверху пришел. Не мог я ничего сделать, да и накосячил ты так, что… прости.

— Знаю я. Все нормально, Петр Андреич. Я уже переварил".

Переварил, мать вашу. Конечно, переварил. Зазвонил сотовый, и я бросил взгляд на дисплей — номер незнакомый. Но все равно ответил.

— Да.

Тишина, только легкий шелест и где-то вдалеке машины сигналят. Все, что мне слышно…

— Да. Я слушаю.

— Хочу тебя увидеть…

По тормозам так резко, что машину вышвырнуло на обочину и покрышки, наверное, задымились. Ее голос. От него тонким лезвием порез потянулся вдоль грудины, и сердце дернулось с такой силой, что я в руль вцепился. Ей не нужно было представляться, я узнал с первого слова, с первой произнесенной с придыханием буквы. Потом я буду шаги ее среди других различать и запах чувствовать на расстоянии.

— Где?

— Набережная тридцать пять.

— Когда?

Молчит… у меня от напряжения пульсирует вена на лбу.

— Когда? — рявкнул в телефон.

— Сейчас. Можешь?

Я не ответил, отшвырнул сотовый на сидение, надавил на газ, сдавая назад и разворачивая машину.

Гостиница. Зло усмехнулся: "А что ты думал, болван, тебя домой приведут?" Да, я почему-то так думал. Не похожа она была на тех, кто по гостиницам. А на кого похожа, Гром? У тебя такой женщины не было никогда. Все, кого ты до нее, так, даже свитой ее быть не достойны. Но я знал только одно — зачем позвала меня, и что я с ней сейчас сделаю. И плевать где. Я б ее сделал и в туалете в клубе, и там на улице, и у черта на рогах. Животное во мне разбудила. Чистый примитив.

Дверь толкнул обеими руками, и она громко всхлипнула, глядя на меня, тяжело дыша и облизывая пересохшие губы. Она ждала. Не открыла, когда я постучал, а просто стояла за дверью в каком-то до чертей модном костюме и, наверное, так же до чертей дорогущем. Плевать. Мгновения дьявольского оцепенения, и затрясло всего от предвкушения. Шаг к ней и долго в глаза. До бесконечности долго. Откуда они, глаза эти кошачьи? Никогда не видел цвета такого — цвета осенней листвы. Ресницы черные подрагивают, и взгляд с поволокой зовущий. Манит меня, тянет на цепи к себе в самую сердцевину пекла. И я чувствую, что в этот момент все перестанет быть как прежде, что нельзя брать эту инъекцию, нельзя даже пробовать и понимание, что уже попробовал. Вместе со вкусом дыхания, когда поцеловал впервые.

Как же я истосковался по ее рту. По этим губам в форме сердца, верхней нервно-тонкой и нижней полной, чувственной, слегка выступающей, как у капризного обиженного на весь мир ребенка. Она, наверное, будучи даже девочкой, мужиков с ума сводила. Такому не учатся, такими рождаются. Ресницы подрагивают, и дышит все чаще. Громче. Мне кажется, она сейчас стонать начнет… а я ни разу не коснулся. И от этого понимания кончить хочется прямо в штаны. Бляяяяядь. Чертовщина какая-то.

Пару ворованных поцелуев несколько дней назад, а мне кажется, я вечность ждал именно эти губы. Потянул за заколку на затылке, распуская золотисто-каштановый водопад, зарылся в него пятерней, и меня сорвало — к себе дернул, чтобы в губы впиться с хриплым стоном. И взвиться в триумфальном восторге от того, как дико она отвечает, захлебываясь судорожными вдохами, и лихорадочно гладит меня по волосам. Больно гладит, сжимает их в кулаках, чтоб не оторвался, а потом сама отстранилась, хочет что-то сказать, а я опять привлек к себе за затылок и впился в губы губами, проталкивая язык глубоко в ее горячий рот, наслаждаясь запахом дыхания и мысленно уже вдираясь в ее тело вздыбленным членом. Минуты ожидания нирваны глубже и мощнее самого яркого экстаза. Ментальный взрыв наслаждения.