Ульяна Соболева - Чужая женщина

— Не притворяйся дурочкой. К Денису Витальевичу сходи, попроси за отца. Хорошо попроси. Он влиятельный человек. А у нас выбора нет.

Я отрицательно головой покачала, и ноги в коленях задрожали. Не могу я к нему. Не могу. Не знают они, а я не могу. Если узнают, мать убьет меня.

— А что, если адвоката хорошего нанять? Что если…

— Дрянь ты неблагодарная, вот кто. Адвоката? На что? У нас имущество конфискуют и банковский счет арестовали. На какие деньги я адвокатов возьму? Отцу на машине выцарапали "вор". Сегодня звонил с СИЗО, приступ сердечный был. Отец твой за решеткой, а ты здесь думаешь стоишь, варианты предлагаешь. У нас один вариант — ты.

Я тогда впервые к Денису поехала. Мать адрес мне сунула и такси вызвала. Знала я, что нравлюсь ему. Для такого и опыта не нужно. Сразу видно по глазам. По тому, что говорит. По всем этим корзинам с цветами бесконечным и подаркам, которые я обратно ему отправляла. Не нравился он мне. Ни лицо его лощеное, ни голова лысая, ни губы тонкие, ни похоть в глазах черных. Отталкивал он меня своей настойчивостью и вот этим лоском денежным. На лбу написано, что все купить может. А он — на каждую репетицию, после них, до учебы следом за автобусом на мерсе своем и после учебы. Я боялась, что узнает о том, что к врачу ходила, узнает, что сбежать хочу, балет бросить, что вместо репетиторства по вечерам официанткой работаю, деньги собираю. Нет у меня времени много.

Я приехала к нему в офис. Меня туда даже не впустили. За дверью на улице оставили. Его, оказывается, на месте не было, а телефон я не знала. Прождала на морозе несколько часов, руки и ноги заледенели. А он как приехал, от радости чуть с ума не сошел, на охрану орал, уволил всех. Меня долго чаем отогревал, в пальто свое кутал. Смотрела на него, и тошнота к горлу подступала.

Денис отцу адвоката нанял. Сказал, дело сложное, много связей поднимать придется и время займет. Меня повез в тот день в ресторан устрицами кормить. В машине потом целовал и волосы трогал, а меня тошнило и тошнило. Утром заболела, температура под сорок поднялась, и мать скорую вызвала. Отвезли в больницу и поставили два диагноза. Об одном из них я уже и так давно знала. Воспаление легких и беременность двадцать семь недель. Да, видно не было. Худая я сильно и пояс резиновый носила, утягивала и прятала. Мать как узнала, пощечин мне надавала. Рыдала и била. Наотмашь, прямо в больничной палате.

— Шлюха дешевая. Шестнадцатилетняя идиотка и шлюха. Всю жизнь нам испортила, тварь. Перед кем ноги раздвигала? Перед кем, сучка малолетняя? Отец узнает, с ума сойдет. Убью гадину.

За волосы треплет, у меня кровь носом идет, я от нее руками закрываюсь. Живот прячу. Нас врачи разняли. Ее увели. А меня в кровать уложили. Мне тогда хотелось умереть… Боже, сколько раз мне потом захочется из-за него умереть, не счесть. И сколько раз хотелось до этого. Особенно когда только узнала. Поздно узнала. Когда нельзя уже было ничего сделать. Вот так только со мной бывает. Только со мной. И секса толком не было, мой первый мужчина имени и лица моего не помнит, только главные роли получила и больше не смогу продолжать балетом заниматься. Потом я слышала, как врач с матерью говорил. Что нельзя аборт на сроках таких, а вызвать роды — он не возьмет на себя такой риск. Анемия у меня, и давление низкое, вес маленький. Откармливаться надо и рожать естественным путем… а потом. Потом и отказаться можно. Так и говорил. А она сказала, что отблагодарит, если роды вызовет, что можно ведь… аккуратно спрашивала, сколько. Тогда я и приняла решение. Самое умное и самое ненавистное решение в моей жизни.

— Я упрошу Дениса Витальевича помочь отцу. Любыми способами упрошу, мама. Но ты отменишь свой уговор с врачом. Не будет никакого аборта. Ты придумаешь, как мне доносить ребенка. Поняла? Иначе я руки на себя наложу.

Она долго смотрела мне в глаза своими, так похожими на мои собственные и наполненными слезами.

— Счастья я хочу тебе, всем нам. Чтоб жила не так, как мы. Чтоб без махинаций, чтоб будущее было. А ты…

— Уже не важно, мама. Не важно… Будет, как ты хочешь. Только сначала будет так, как хочу я.

Мы придумали выход. Я и мать. Я тогда перестала быть ребенком. Я давно им быть перестала. Такая любовь страшная меняет людей. И меня изменила.

Мать отправила меня рожать к тетке своей в деревню, наплела Денису, что та строгих правил: никаких мужиков, что там народными методами вылечат от воспаления, откормят.

Вернулась я оттуда другим человеком. Сама себя больше не узнавала. Когда от самого дорогого в жизни отказываешься, потому что выхода иного нет, и сам умираешь. Отца отпустили еще до моего отъезда, восстановили в должности, а потом и повышение дали. Денису я любовницей так и не стала, он женился на мне через три месяца после моего возвращения. И первый раз меня взял в нашу первую брачную ночь. Долго разочарованно смотрел мне в глаза.

— А я разве говорила, что ты будешь первым?

— Тебе семнадцать.

— И что? Это что-то меняет?

Он ударил несколько раз. Метко. Не в лицо. В солнечное сплетение кулаком и головой об спинку кровати. Перед глазами потемнело, и я зажмурилась, глотая слезы.

— Будет еще кто-то, убью суку. Всех убью. Поняла? И папочку твоего упеку обратно за решетку, у меня на него столько материала имеется — на три пожизненных хватит.

Я тогда отвернулась и до утра в стену смотрела, вспоминая и подыхая от тоски и от презрения к самой себе — все это подстроено было. Отца подставил мой муж. На утро меня ждали роскошные подарки и букеты цветов, поездка в медовый месяц на Мальдивы.

Мы встретились три раза. С интервалом в несколько дней. Сама звонила, приезжала в ту гостиницу, и мы трахались, как два ошалелых подростка. Чем больше имел ее, тем больше хотелось. Сутками напролет о ней думал. Голос услышу, и стоит, как у пацана озабоченного. И чувство такое, когда точно знаешь, что все слишком красиво и хорошо, чтоб длиться долго. Ощущение нереальности происходящего. Я был уверен, что она что-то выкинет. И она выкинула — после последней встречи больше не отвечала на звонки.

Вот так просто взяла и испарилась. На хрен исчезла, как какая-то долбаная иллюзия, которую я сам себе придумал. Паф и не было никогда. Перед уходом целовала, как одичалая, как голодающая, шептала, что едва выйдет, уже тосковать по моим рукам начнет, и просто через час выкинула сим карту. Да, я уже знал, что выкинула. Знал и все. Чуйка у меня, если хотите. С самого начала было ощущение эфемерности, чего-то ненастоящего. Я с ней настоящий, а она нет. Играет для меня кого-то. А может, и не только для меня. Ни фамилии не знаю, ни где живет. Приезжает всегда раньше меня и уезжает на такси.

Такое мерзостное ощущение, что я в какой-то ловушке. В каком-то капкане. Как лох последний, бегаю за ней, ищу, звоню, бьюсь головой в какую-то стену, что она между нами выстраивает. А мною пользуются. Позвонила, позвала, потрахались. Управляет мной, как игрушкой, упивается своей властью. И все. С этого момента замкнутый круг. Я всецело завишу от ее желания увидеть меня. Не моего. А лишь ее. И я сам в этом виноват, придурок. Из-за баб все войны и катаклизмы. Убийства, самоубийства. Драки. Я — мент, я знаю, что говорю. Статистика, мать ее. С ней не поспоришь. Мужики, как идиоты, отдают последнее и садятся в лужу, в бездну летят. За взгляд, за чувственные губы, стройные ножки и роскошные сиськи бросают все и падают сами ниже и ниже. Я никогда не понимал зачем? Даже я ради своей жены, которую, как казалось мне, очень любил, никогда не склонял головы… думал, я крутой, с яйцами. А нет ни хера у мня яиц, сижу и нажираюсь в своей конуре на полу на кухне. Кот мою последнюю колбасу дожирает, а я никакой. Вторую бутылку приговариваю. И даже не знаю, из-за кого. Вот кто она? Может, она шлюха вообще. Дорогая элитная шалава вроде тех, что когда-то имел. Расплачивались со мной натурой иногда за найденный пакетик кокса. Впрочем, это не спасало их от решетки. Да, я трахал и потом вызывал в участок или оформлял протокол на месте. К шлюхам как к мусору. Не люди для меня, как и нарики… а потом на бутылку посмотрел и расхохотался — я ничем не лучше. Запойный алкаш, раскисший из-за бабы.

Неделя адских деньков, пока Деня не явился ко мне и не вытянул меня на работу, вначале окунув в ванну с холодной водой, а затем вызвав какого-то докторишку, обколовшего меня бодрящей дрянью. К вечеру я был похож на человека. По крайней мере, я его теперь напоминал.