— Ты в кого превратился? Посмотри на себя.
— Не лезь. Не твое дело, — буркнул и пригладил волосы, глядя в зеркало на свое отражение — заросший, полубухой бомж.
— От тебя не то, что бабы сбегут, даже я б от тебя свалил.
Он заржал, а я треснул кулаком по раковине.
— Ну и вали, что ты ходишь за мной, а, Деня? Разные мы, ты еще не понял? Разныееее. У меня свои тараканы, у тебя свои.
— Разные говоришь? Ну как знаешь. Мне казалось, что у друзей общее все.
— Какие мы друзья? В школе когда-то? Ну так тысячу лет прошло. Все изменилось. Мы изменились. Я таких, как ты, Деня, сажал. Понял? Взятки не брал и запихивал за решетку, и мне по хер было на адвокатов.
— И как? Всех пересажал? Получилось?
О косяк двери облокотился, лощеный весь, холеный.
— Не всех.
Снова на лицо водой плеснул и полотенцем долго тер, чтоб мозги немного прояснились, а то запотели от алкоголя.
— На работу возвращайся. Я замолвил словечко, не уволили тебя. Давай, им сегодня людей не хватает. И еще… мое предложение до сих пор в силе. Подумай. Может, не такие мы уж и разные, может, хватит вот в этом жить?
Обвел мою квартиру презрительным взглядом, а я руки в кулаки сжал.
— Иди домой, Деня. Там покрасивее и почище будет. Не пачкайся.
— Ну ты и идиот.
Психанул, со всей дури в стену заехал кулаком так, что плитка раскололась.
— Я новую куплю.
— На хер пошел.
Крикнул ему вслед и ударил по тому же месту, сбив костяшки до мяса. Прав он. Я дерьмо, ничего из себя не представляющее, а она… она из его мира. С ней мы тоже разные. Вот и свалила. Если б представлял из себя хоть что-то, не пряталась бы со мной по отелям. Зазвонил сотовый, и я тут же ответил.
— Ты выйдешь сегодня, мент?
— Да. Выйду.
— Вот и ладненько. Адрес записывай. Сегодня частный концерт охранять будем. Журналистов понаедет и элиты нашей городской. Надо, чтоб ни одна мразь в концертный зал не пробралась. Через сколько будешь?
Я поморщился, потирая ноющий затылок, бросил взгляд на недопитую бутылку и хлебнул минеральной воды, забытой Денисом. Чистоплюй хренов не пил из моих чашек.
— Через час буду.
А говорят, судьба — это слюнявые сопли лошков-мечтателей. Не бывает ее. Все это выдумки. Ни хрена. Бывает. Еще как бывает. Иначе чем судьба, назвать эту встречу я не мог. Потому что неделями искал и не находил… а тут вошел в залу с рацией и сразу увидел. На афишу внимания не обратил, а когда взглядом в тонкую фигурку, извивающуюся на сцене впился, током все тело прострелило. И я смотрю на нее, и под ребрами становится горячо. Печет до ожогов. Так вот кто она. А я все думал, гадал, откуда походка эта с осанкой, откуда руки как крылья и шея изящная. Облокотился о дверь, сжимая рацию, и смотрел на нее диким взглядом повернутого психа.
А ведь мы с ней по кругу ходим. Одно и то же постоянно. Случайные встречи, срыв всех тормозов и снова ее исчезновения. В горле пересыхает как от жажды, когда она быстро кружит по сцене, и платье вертится вокруг ее стройных ног на пуантах с идеальными икрами и сильными бедрами. Жажда взрывается самой чистейшей ненавистью, и меня накрывает болью. Кто она мне, та женщина на сцене? Точнее, кто Я ей? Мне она воздух… а я ей — случайность. Меня словно крутит на американских горках и мне, блядь, плохо, но никто не останавливает гребаный аттракцион. Ни с кем и никогда я не испытывал такого. Мне всегда удавалось контролировать свою жизнь. Свои поступки и даже свои эмоции. Но это иллюзия на самом деле. Наши чувства управляют нами и никак не наоборот. Нам лишь кажется, что все это в нашей власти. Вот увидел ее, и где та самая долбаная уверенность, что больше не попадусь на крючок? Где она? Испарилась, едва увидел ее кошачье личико издалека и точеную фигурку. Вот они, продрались наружу, и ни черта я не контролирую, у нее весь контроль.
Музыка отдает ударными у меня в голове, пока я, словно маньяк, опять слежу за каждым ее движением, пока не увидела меня… Да, увидела. Короткое замыкание на доли секунд, но я его на расстоянии почувствовал. Током шибануло в ответ. Извивается там в этих алых тряпках, едва прикрывающих грудь, и каждый мужик в этом зале мечтает ее трахнуть, или я конченый параноик. Мне кажется я мог бы задушить ее, если ее тронет кто-то из них хотя бы пальцем. Я бы мог ее придушить, даже просто зная, что ее кто-то трогает.
Дожидаюсь антракта и ломлюсь за кулисы, к ней в гримерку. Мне надо увидеть, поговорить. Надо понять почему. Пусть скажет в глаза.
Даже постучать не успел, и она открыла.
— Убирайся, — шипением. — Какого черта ты следишь за мной? Я тебя кинула, ясно? Ки-ну-ла. Так бывает.
Толкнула в грудь, а я ей в глаза смотрю… и понеслааась. Все. Конец мне. Глаза эти чертовые. Прозрачные, словно слезы утирала до того, как вошел, и губы припухли. Врет. Но почему, б***ь? Почему врет мне постоянно?
— Работаю я, на хрен ты мне сдалась? — а сам руку протянул и сквозь пальцы локон, выбившийся из прически, пропустил. Шелковый, нежный, пахнет ею. — Зачем симку выкинула?
— Чтоб не звонил мне. Разве не ясно?
Я за прядь волос потянул, к себе дернул.
— Надоел?
— Надоел.
Ухмыльнулся, чувствуя, как кровь вскипает в жилах, и снова топит жаждой и болью. Адской жаждой и адской болью. Убить тварь хочется за игру эту, мне непонятную.
— А в глаза говорить не учили? Или страшно правду, а? Испугалась? Ты так от каждого своего еб***я прячешься, или мне повезло больше всех?
— Больше всех.
Ударила по щеке, а у меня потемнело перед глазами, сгреб ее за волосы за затылок.
— Сука ты, Зоряна.
— Убирайся. Я охрану позову. Ты кем себя возомнил? Пошел вон.
Сильнее волосы ее сжал, так, что от боли в глазах у нее слезы блеснули.
— Так я и есть твоя охрана, вот пришел беречь и защищать. Цени.
Она вдруг мне в лицо ногтями вцепилась и толкнула за дверь, захлопнула с грохотом.
— Вон пошел. Не преследуй меня. Уйди. Дай дышать спокойно, спать дай, жить дай без мыслей о тебе. Уходиии. Не могу я так большеее. Понимаешь?
Долбаная истеричка, да что с ней такое делается? И слышу плачет. Навзрыд плачет. Толкнул дверь и сгреб в охапку, а она тут же руки вскинула и за шею обняла, в волосы мои вцепилась и губы мои своими солеными нашла, но едва я впился голодно в ее рот, тут же уперлась руками в грудь.
— Нет. Нееет. Уходи. Не хочу. Не могу так.
— Как так? — от злости кровь шипит в венах, как кислота, весь контроль уже взорвался к такой-то матери. — Как так, Зоряна?
Тяжело дыша, смотрит на мои губы, и слезы на длиннющих ресницах блестят, а меня трясет от ее близости, от груди маленькой под полосками платья, от запаха ее запредельно вкусного. И от похоти бешеной, разрастающейся с каждым ее горячим вздохом и подрагиванием век. А потом вдруг кидается снова мне на шею и губы мои своими находит, язык мне в рот проталкивает и мои ладони к груди своей жмет.
— Трахни меня, Олег, слышишь? Трахни сейчас. Изголодалась по тебе. Чувствовать тебя хочу.
Б***ь. Сууууучка. Б***ь. Это ее "трахни сейчас", и меня рвет на части от адского возбуждения и от этого эгоистичного желания дать ей все. Именно эгоистично дать. Потому что это ментальный гребаный оргазм — видеть, как она извивается от наслаждения, как кончает для меня. Это похлеще своего собственного, это нескончаемая пытка и разрывающийся от боли член, лопающиеся от похоти яйца и картинки перед глазами, как трахаю ее остервенело во все ее отверстия. Недели голода и неизвестности. Этот голос с придыханием. Ведьма проклятая, какая же она ведьма. За горло ее схватил, отстраняя от себя и дверь закрывая на ключ.
Содрал одну полоску ткани. Затем другую. Обнажая грудь, от вида которой член закаменел и заныл.
Резко сжимаю ее руки одной рукой, а второй обхватываю упругое полушарие груди, направляя сосок себе в рот и кусая с уже звериным рычанием. Лихорадочно подол наверх, трусики рывком к дьяволу и без раскачки двумя пальцами в нее, жадно глядя, как резко распахнулись глаза и задрожал подбородок, а рот открылся в крике, и я открываю свой, застывая вместе с ней с этой адской гримасой боли-наслаждения почувствовать горячие стенки лона пальцами, как сильно сжала изнутри. Глубоким толчком в нее и, не целуя, сожрать стон. Проглотить так, чтоб видела, как открывается шире мой рот, и мое лицо искажается от дикой похоти. Смотри на меня, девочка. На моем лице каждая эмоция и жажда по тебе, за которую я тебя уже ненавижу.