Ульяна Соболева - Чужая женщина

Дверь открылась, и меня втолкнули обратно в гостиную. Маркелов перебрался за маленький стол, сервированный фруктами и бутылью красного вина. Бокалы поблескивают от бликов огромной золоченной люстры.

— Садись за стол, дорогой. Перекусим немного. Винца домашнего выпьем.

Вспомнились детские сказки, когда злодеи, прежде чем сожрать доброго молодца, обязательно пытались его накормить. Сравнение улыбнуло, и я сел в кресло напротив Маркелова.

— Я тут узнал, что ты женат и дети есть… а мне говорил, что влюбился. Нехорошо врать, Олежка. Не люблю лжецов.

Я взял из его рук бокал с вином и спросил:

— А наличие жены и детей мешает влюбиться?

Что-то помрачнело в его лице. Он свой бокал обратно на стол поставил.

— Я вдовец, и у меня нет детей. Десять лет назад мою жену расстреляли в упор в этом доме. Она была беременная. Твои тупые коллеги никого не нашли. А я не имел еще столько власти, чтобы найти этого урода самому. Так вот, я считаю, что любить можно только одну женщину, дорогой. Кто любит больше — это моральная проституция. Сердце не шлюха, чтоб перед каждым свое естество открывать.

Хорошо сказал царек. Так хорошо, что я его зауважал.

— Верно говоришь, Рустам. Ты свою женщину встретил рано… и я сочувствую, что ты ее потерял. А мы не Боги, мы люди. Мы склонны ошибаться… Я долго делал счастливой нелюбимую женщину. Она ушла от меня к другому, и я встретил свою. Так бывает. Жизнь, она штука непредсказуемая.

— Хм. Согласен.

Отпил вино и откинулся в кресле.

— Златова давно знаешь?

Вопрос ошарашил лишь на мгновение, потом тут же заставил кулаком по поручню кресла ударить. Вот они и перемены в настроении Маркелова.

— Со школы.

— Мент и… как сейчас говорят, преступный элемент. Прям как в книжках.

— Да. Как в книжках… Это он звонил, да?

— Он. Хороший друг у тебя, Олег. На таких молиться надо. Нашел мою электронику. Не знаю, кого он там на уши поставил, но товар мне вернули.

Я выдохнул и расхохотался. Охренеть. Деня, твою ж мать. Ты неисправим.

Теперь зазвонил уже мой сотовый. И я точно знал, кто звонит.

— Эй, Громов, я конечно понимаю, что хоромы у Маркелова царские, но и у меня не хуже. Мы тебя с женой на ужин ждем. И хватит прыгать по охранным агентствам. Ты у меня теперь работаешь, и хватит. Выходи. Я задолбался ждать внизу. Я за поворотом в такси сижу. А то этот толстяк пронюхает и к себе затащит, а я жирное не ем. Давай, выходи.

— Скажи ему, что он говнюк, и я все слышал.

Денис скептически поднял бровь, когда посмотрел на мою разукрашенную рожу.

— Ну ты прям красава, Олег. Теперь можно и по девочкам.

— Да иди ты. Кажется, мне пару ребер… оххх.

— Харэ стонать, как баба. Подтянись и воротник поправь. Моя жена для нас лазанью приготовила и устриц. Она у меня великолепная хозяйка, когда не на гастролях.

— Не, ну это подстава, День. Реальная подстава. Я такой весь потрепанный, помятый, в униформе охранника, и тут ты с женой знакомить.

— Ну так, слышь, надо ж как-то уравновесить мою лысую башку и твою смазливую рожу. Теперь она на тебя так пялиться не будет. Я ведь ревнивый, как черт. Я б ее от всех спрятал и смотреть на нее запретил.

Я вспомнил как Зоряна сегодня извивалась в моих руках… и представил, что кто-то мог бы ее вот такую видеть, и в венах закипела кровь, забурлила ядовито.

— Понимаю. Ну ладно буду грязным бомжарой, чтоб тебе жилось спокойно.

— Не, она у меня девочка нежная и верная. Я шучу. Приедем, дам своего шмотья. А размер у нас, кажется, по-прежнему одинаковый.

— Та не, ты раздобрел. Жена, и правда, хорошо готовит.

— Да пошел ты.

Когда я назвал дом Маркелова хоромами, я преувеличил, потому что хоромы я увидел сейчас. Но не в том вычурном стиле, как у Рустама, но достаточного одного взгляда, чтобы восхищенно смотреть на эту роскошь, которой сам в жизни не видел. Перед нами открылись ворота, и мы въехали на территорию особняка. Деня сам провел меня в дом и поднялся со мной на второй этаж к себе в комнату. Ржал с меня на каждом шагу и предлагал подвязать мне челюсть.

— Да ну на хер. Я себя Золушком чувствую.

— Ну вот так и живем. Рад, что тебе у меня нравится. Тебе тут двадцать четыре часа в сутки обитать.

— Я еще не дал свой ответ.

— Ты уже наработался, и я твою жопу больше вытаскивать не собираюсь.

— Да я и сейчас не просил. Ты как фуру нашел? А?

— Так я ж все у него и спер.

Посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Шучу, конечно. Так своих людей подключил. Помнишь, отец меня порол, а ты сказал, что это ты директрисе в кабинет ужа притащил.

— Угу и пороли меня.

— А потом обоих, когда узнали, что мы его притащили с закрытой зоны, где нашли взрывные устройства. Так, на рубашку, штаны. Трусы не дам.

— Пыф, мои вроде с утра целыми были.

— Ну кто знает, что там на тебе еще рвали бравые ребята Маркелова.

— А в глаз?

— В глаз не надо у меня завтра деловая встреча. Все я вниз. Ты не заблудишься, я знаю. Тебе вниз по ступенькам и налево. Душ прими, а то прет от тебя адреналином твоим. Я пойду с женой поздороваюсь… хмхмхм… все дела. Ну ты понял. Да? Я ее долго не видел, в командировке был.

Я закатил глаза, и он вышел. Да, давно у меня ощущения такого полета не было. Вот эта уверенность в завтрашнем дне, радость, что друг такой есть, что женщина любимая появилась. Кажется, не все у тебя так уж и хреново, Гром. Жизнь не такое уже и дерьмо. Вот на блюдечке тебе новый шанс преподнесла и каемочек голубых аж две. Может, и стоило раньше согласиться у Деньки работать. Не хотел обязанным быть. Дурак. Он ведь друг мне. От чистого сердца. Быстро обмылся, стараясь не концентрироваться на окружающей роскоши. Ребра сильно болели, особенно слева — возможно, одно таки сломали. Ладно. Сам нарвался.

Я вытерся полотенцем размером с небольшую ковровую дорожку и оделся перед зеркалом. Поправил воротник рубашки, пригладил волосы. Чистая и стильная одежда не особо помогла с двумя подбитыми глазами и перебитым носом, но значительно улучшила впечатление. По крайней мере, я не похож на бомжа, вываленного в грязи.

Спустился вниз, снова оглядываясь по сторонам и рассматривая какие-то странные абстрактные картины. Надо у Деньки спросить, что на них нарисовано, и предложить поработать у него художником — я так тоже умею. А дети мои так вообще шедеврами его завалят. Надо бывшей позвонить и мелких на выходные забрать. С Зоряной познакомить. Мне отчего-то казалось, что она им понравится.

Вдалеке слышался голос Дениса, он что-то тихо говорил. Я вошел в просторную столовую и увидел его рядом с невысокой худенькой женщиной с медовым волосами, уложенными в высокую прическу, и такой длинной точеной шеей… Она стояла спиной ко мне, завязывала ему галстук, а он трогал кончиками пальцев завитушку на ее затылке, а меня слегка пошатнуло.

"— У тебя такие мягкие волосы и так вкусно пахнут.

— Да?

— Да, вот здесь на затылке, в ямочке завитушка, она пахнет тобой. Когда я тебя трахаю и кусаю твой затылок, она становится мокрой от моей слюны и твоего пота и пахнет уже нами.

— Я вся пахну мной, а ты сумасшедший".

Меня мгновенно раздробило изнутри на ошметки. На рваные клочки с обрывками мяса, свисающие где-то изнутри и истекающие кровью. Я подыхаю, стоя, глядя на нее и на улыбающееся лицо Дениса. Он к ее уху наклонился, что-то сказал… и она медленно-медленно поворачивает голову. Со свойственной только ей грацией танцовщицы. Во мне еще теплится мучительно израненная надежда, ее колотит в предсмертных судорогах, она молится каким-то богам… и с надрывным хрипом разрывается на куски, брызгая черной вонючей липкой грязью мне в душу.

— Ты чего стал в дверях? Зорянка моя заждалась уже. Познакомься, милая — это Олег, мой друг детства. Мой брат. А это моя любимая жена — Зоряна.

"И моя любимая лживая сука"…

Мне казалось, я умираю, меня словно проткнули острой спицей с шипами прямо в сердце и оставили ее там, периодически дергая туда и обратно, чтоб я заходилась от боли. Когда увидела Олега, как будто на бешеной скорости рухнула в пропасть и тут же разбилась вдребезги. Реально ощущала, как дико болит каждая клетка моего тела от напряжения и понимания, что это конец, и я даже не могу что-то сказать в свое оправдание, потому что рядом Денис. И он, как назло, проклятый любитель показухи, тянет меня к себе, привлекая за плечи и целуя в шею, а я смотрю в глаза Олегу и умираю… умираю… умираю. И с ужасом понимаю, что моя смерть растянется на бесконечность. Собственная ложь грязными потеками пачкает душу, и я вижу ее отражение в глазах Олега.