Ульяна Соболева - Чужая женщина

— Что… что это?

— Следы… моего счастливого брака.

Если бы я мог сейчас заорать, я бы заорал. У меня в голове не укладывались нежные слова Дениса и вот это… это жуткое зверство.

— За что? — я подавился словами… я не представлял, за что такое можно сделать с женщиной. С любимой женщиной.

— За то, что могла его подставить перед выборами своей выходкой.

Она опустила лицо и потянула платье наверх, а я задыхался в приступе ярости и боли, казалось, что каждая из ссадин сейчас горит на моем теле.

— И как часто… тебя так?

— Всегда.

Подняла на меня глаза загнанной в угол кошки… готова шипеть и в тот же момент жалобно молит не гнать… не бить ее больше. И я рывком прижал к себе.

— Ты… ты зачем вышла за него?

— Он отца из тюрьмы вытащил.

И все частички пазла вдруг стали на место.

— Убью… — скорее, себе, чем ей.

Она опять плакала… а я уже не мог отталкивать, гнать. Губы ее мокрые нашел и целовал их жадно и в то же время нежно. Я ни о чем еще не думал. Решения какими-то обрывками вспыхивали в воспаленном мозге, но его затуманило тоской по ней, отчаянием и адской нестерпимой болью, от которой была лишь одна анестезия — ее губы. Я должен был их целовать, чтобы успокоиться, чтобы живым себя снова ощутить.

"Не отдам… не отдам… моя она… моя".

Я еще не знал, как поступлю, мысли цеплялись одна за другую, я только понимал, что все. Не тронет он ее больше. Заберу. Зоряна вдруг оторвалась от моего рта…

— Долго мы здесь… он поймет. Он почувствует. У него нюх, как у зверя. Иди к гостям, я потом выйду.

Я смотрел ей в глаза и видел то, чего ни разу не замечал раньше, а ведь я считал, что неплохо разбираюсь в людях. Ни хрена я в них не разбирался. Я вообще в другом, своем измерении жил. Мне казалось, что есть еще на этом свете добро, мать его. Хоть где-то, хоть в каких-то закоулках осталось, хоть в ком-то. А я сам… я, наверное, был тем самым добром, которое зло вершит во имя справедливости.

Не хотел я очевидных вещей замечать. Опыт хоть и объяснял доходчиво, но брал дорого, и я все равно оставался идиотом, готовым верить в чью-то искренность. Копать дыры до истины, а потом понимать, что это я могилу себе рыл. Так вот, я в ее глазах страх увидел. Панический, дикий. Я ведь знал его… этот загнанный, безнадежный взгляд необратимости. Я его встречал не раз в зрачках жертв, которые сидели напротив меня и руки заламывали. А потом после них вламывались другие, с жирными конвертами, и я гнал их на хер. Потому что, б***ь, нельзя все купить и продать. Потому что не могу и не хочу так жить. Пусть я конченый фанатик никому не нужной правды, но это мое кредо по жизни. И сейчас я был в страшном диссонансе с собой.

— Все хорошо будет. Я смогу тебя защитить. Ты мне веришь?

Она несколько раз кивнула, а потом улыбнулась вымученно, со все той же тоской, не прекращая гладить меня по щекам и по волосам.

— Ты его не знаешь… он страшный человек, Олег. Он не такой, как все считают вокруг него. Не будет все хорошо. Мне идти надо.

Она волосы поправила и слезы вытерла, но я снова за плечи ее взял, и она поморщилась. А я разжал пальцы — твааарь… как он мог ее так?

— Нам поговорить надо. Не так. Не второпях, — говорил я и поправлял ее платье и сам волосы приглаживал. — Я все знать хочу. Все, слышишь? Мне мало этих ответов. Я решения принять должен…

— Пусть все успокоится. Пусть он утихомирится и уедет куда-нибудь. Сейчас нельзя. Сейчас он в ярости. Чувствует что-то, подозревает. Мне надо время.

— Как я оставлю тебя с ним?.. — это было полнейшее раздвоение личности. Я понимал какой-то частью, что я подонок, но отступить уже не мог и не хотел. У меня все перемкнуло в голове после того, как ссадины увидел на ней и кровоподтеки. В голове не складывался образ Дени, набрасывающегося с кулаками на маленькую и такую хрупкую девчонку. Мне хотелось выбить ему зубы и сломать все кости. За то, что тронуть ее смел, боль причинить, вот это счастье ломать. Когда я на взмах ее ресниц молился.

— Я справлюсь, — прозвучало не так уж уверено, и мне вдруг пришло в голову, что все эти годы она "справлялась" вот так вот, с синяками на теле и ужасом в глазах. И перед глазами — девочка с косичками-бубликами на себе тянет домой пьяного меня, в постель укладывает… а я ее, б***ь, отблагодарил. Что же жизнь за такое дерьмо, а? За что ее так? Два мудака один за другим?

— Мы уедем, — решительно сказал и понял, что так и сделаю. Заберу ее и увезу отсюда. От него подальше. Она снова кивнула и к губам моим губами прижалась. Если бы я знал тогда, что это наши последние поцелуи… я бы… я бы держался за нее зубами, я бы не оставил ее там с ним.

"Бы" проклятое бесполезное "бы".

"Пока значение слова "любовь" понимаешь в общепринятом, потасканном смысле, и оно еще не стало смертельным диагнозом, ты в принципе вполне нормальный и даже счастливый человек. И рядом с обычной любовью злорадно скалится "никогда"…слово-насмешка, слово-издевательство, оно-то точно знает, что ты обязательно об него споткнешься и разобьешься, падая с высоты в самую бездну".

Зоряна вышла, а я еще какое-то время стоял, прислонившись спиной к двери подсобного помещения. Дышать было все труднее и труднее. Я впервые не знал, что делать. Не знал, как поступить правильно, и где оно завалялось, это гнилое и никому не нужное "правильно" в данном случае. У меня в жизни все как-то одинаково было, как у всех. Скучно. Да, серо, но меня устраивало. Пока ее не встретил и не понял, что, оказывается, жизнь совсем иными красками раскрашена для избранных. Кто не любит, тот не живет. И сейчас меня выдернуло из повседневности в какой-то треш, в какой-то адский лабиринт из которого я еще не видел выхода. Вернулся к гостям и не мог сосредоточиться. Ира что-то спрашивала, а потом вдруг сказала, что ей домой надо, что плохо ей стало. И я вижу, правда, плохо — бледная, на лбу пот блестит. Мне самому уехать хотелось, все вдруг вывернулось наизнанку. Я больше не мог спокойно смотреть на Дениса, не мог сидеть за его столом, не мог лицемерить. Мне надо было на свежий воздух и остаться одному. Подумать обо всем, а точнее, продумать. Я вдруг перестал смотреть на Деню, как на друга. Хотя, кому я лгу? Я перестал на него смотреть, как на друга, едва понял, что я люблю его жену, трахаю ее и мечтаю отнять у него. Да, мечтал. Как бы я ее ни гнал прочь, я хотел, чтоб она была моей и именно поэтому злился и сходил с ума еще больше. Отголоски совести еще вгрызались в меня острыми, как бритва, клыками, но я отшвыривал их от себя, представляя в каком аду она жила все это время. На прощание Денис пожал мне руку и обнял меня перед уходом, мне же хотелось оторвать ему башку. Но не здесь и не сейчас.

— Давай, братуха. Встретимся, перетрем потом насчет работы и всего остального. Тебе теперь точно бабло надо заколачивать — к семье ж возвращаешься. Ирина, вы его там держите покрепче.

Всю дорогу домой мы с Ирой молчали, она что-то рассматривала в сотовом, а я не сводил взгляда с дороги и снова, и снова прокручивал все, что мне говорила Зоряна. И не только она… все, что мне говорили в свое время об Олигархе. Я ведь мимо ушей пропустил. Потом раскрылось, что это Деня. И все. Кто он такой, значения уже не имело, это ж братан. Братан, мать его. Криминальный авторитет, в чьи делишки я предпочел не вникать, а потом и вовсе замылил себе глаза его благими делами в нашем городке.

— Олег… мне что детям сказать? Ты вчера обещал, что останешься на выходные.

Я совсем забыл, что она рядом. Возникло непреодолимое чувство раздражения. Потому что я не обещал детям остаться. Я вообще им ничего не обещал, кроме как приезжать к ним и не пропускать наши встречи.

— Кому обещал?

Угрюмо спросил и прикурил сигарету, выбросил спичку в окно.

— Я… я сказала им, что ты у нас останешься… ты сказал мне.

— Ира, — подавился ее именем. — Давай мы поставим точки над "и" прямо сейчас. Я ничего вам не обещал. Особенно я не врал детям, и если ты выдаешь желаемое за действительное — это не моя вина. Верно?

— Ты мне сказал…

— Сказал. Тебе. Не детям. И я передумал. Понимаешь? Я человек и я передумал. Или ты решила, что если мы трахались, все проблемы тут же разрешились?