Ульяна Соболева - Чужая женщина

— Савельев Николай Иванович… — зачитал вслух и посмотрел на деда одним глазом светло-серым колючим. — Спасибо тебе… даже не знаю, как отплатить. Но если будет возможность, отплачу.

Схода снега Леший так и не дождался. Наутро собрался и ушел. Позавтракал вместе с дедом, чаю попил и крепко обнял. Так крепко, что на душе у Макарыча сделалось очень тепло. Только холод внутри парня никуда не делся, он стал ярче, острее, смертоносней. Чуть прихрамывая вышел за калитку, а Степан его перекрестил на дорожку. Он всегда так делал, когда очередной гость покидал его пристанище. Только почему-то с уходом Олега казалось старику, что он что-то странное совершил — вроде и на ноги человека хорошего поставил, а в тот же момент понимал, что кого-то другого теперь точно не станет. А может, и не одного. Но дело Макарыча не лезть глубоко в дебри, а спасать каждого, кого Бог ему послал. Ведь иначе никак. Иначе дар самого Макарыча сожрет.

Мерный стук колес электрички не успокаивал, а работал вместо секундной стрелки на тикающем механизме. Он приближал меня к моей цели. Я еще не знал, откуда я начну и что сделаю первым. Для начала я хотел понять, что изменилось за то время, что меня не было. Судя по дикой реакции Геры на мой звонок, меня не то что не было, а я уже был отпет и похоронен. Пришлось долго его убеждать, что я, конечно, и побывал на том свете, но звоню ему вовсе не оттуда. Убедил, когда рассказал подробности одного нашего общего дела. Где мы оба слегка накосячили. Точнее, он накосячил, а я прикрыл его задницу. Тогда он дал мне другой номер, на который я перезвонил, и теперь мы общались только по тому номеру. Оказывается, Деня организовал мою смерть. Красиво организовал, с венками, цветами, поминками и даже выстрелами в воздух. Меня якобы нашли в сгоревшем дотла автомобиле, и Ирина каким-то образом меня опознала. Впрочем, я не сомневался, что ее психологически подготовили, и она б узнала кого угодно вместо меня. На трупе могли быть мои вещи. С того дня я официально числился мертвым, и моя смерть не вызвала ни у кого сомнения, даже у Герыча. А значит, все или совсем херово, или это и есть тот шанс… когда сам ад толкает тебя вершить правосудие. Теперь я ехал в квартиру, которую он снял для меня на окраине города. Кто-то назвал бы это воскрешением, а я чувствовал себя зомби. Мертвецом с живым телом, у которого есть своя цель.

Когда по названному адресу приехал, друг уже там сидел, ждал меня. Как увидел, выматерился громко. Я знал, что на себя не так уж и похож. Бороду сбривать не хотел. От протеза отказался — повязку на глазу носил, если очки темные снимал. После перелома нос горбатым и чуть кривым стал. С челюстью и зубами молодой доктор, знакомый Макарыча, очень помог. Отвел к стоматологу хорошему, и мне за пару недель состряпали почти голливудскую улыбку. Если б не дырка вместо глаза, то я б мог поспорить с самоуверенным заявлением Олигарха, что моя рожа станет жуткой. По крайней мере, на меня можно было смотреть без содрогания, хотя мне было на это совершенно насрать, но я понимал, что привлекать внимание пугающей внешностью было бы глупо.

— Похоронил меня, значит?

Обнялись. Несколько секунд молчали, потом он несколько раз ударил меня в грудь и поморщился, перехватывая переносицу двумя пальцами под очками. Вскинул голову и посмотрел мне в глаза.

— Пошли присядем. Меня потряхивает немного после твоего воскрешения.

Какое-то время мы молчали. Он пил водку, закусывая соленым огурцом, а я курил и смотрел в никуда, ожидая, пока он заговорит. Это случилось где-то после третьей рюмки. Не то, чтоб его взяло, но из ступора точно вывело.

— Ну, знаешь ли, ты периодически так бухал, что сам себя в зеркале не узнавал. Ты вполне мог сгореть в своей тачке. Я тогда на выезде был, а Ира опознала. Почему я должен был усомниться… хотя, теперь вот думаю, что должен был из-за твоей любви, мать ее, которая для всех закончилась херово.

Поморщился и снова себе налил выпил залпом, закрыл лицо локтем.

— Что значит, для всех?

Молчит, ковыряется вилкой в квашеной капусте, цепляет кольца лука.

— И для тебя, и для жены его. С ее смертью я как раз и начал подозревать, что все не чисто. Но Олигарх заткнул рты всем. Сгубил ты девочку, Гром. Просто сгубил.

Я резко встал и отошел к окну. Все эти месяцы, пока в себя приходил, запрещал о ней думать. Запрещал себе с ней прощаться. Иначе сорвет меня, и все, и пи***ц всему. А я права не имел. Глаз закрыл, чтоб с волной дикой боли справиться. Все мои кости сломанные такого ада не причиняли, как единственная мысль о ней и непрекращающаяся заставка перед глазами — ее лицо с окровавленным ртом и взгляд, устремленный вверх. Я с ним по ночам засыпал и просыпался. Мне сны не снились, только она. Вот такая, как на фото в сотовом Дениса, и его голос на повторе, несмолкающий. Пробуждающий лютую жажду резать мразь живым, кожу с него лоскутками снимать. Я тогда очень долго пытался открыть глаза и не мог. Мне казалось, их словно заклеили, и они болели, точнее, один из них — левый. Словно в нем до сих пор лезвие торчит и проворачивается вокруг оси. Я хотел тронуть его, убедиться, что они есть, мои глаза, и не мог, кто-то опускал мне руки и говорил:

"Тише-тише сынок. Пришел в себя. Вот и хорошо. Живучий черт. Давай, попей бульона".

Голос мужской старческий. Я его периодически слышал, когда из черной дыры выныривал. Иногда не уверен был, по-настоящему слышу или кажется он мне. Потом именно этот скрипучий голос долго меня будет выдирать из пучины одного и того же нескончаемого кошмара. В котором ее шепот тонул в моем собственном диком вопле:

"Ты оставил меня с ним… оставил… оставил… оставил". И я знал, что она бы так не сказала. Никогда бы не упрекнула. Но я сам себе это говорил ее голосом. Я себя приговаривал изо дня в день.

— Как… она… умерла?

Не знаю, кто это спросил… голос мне был совершенно незнаком, хотя и исходил изнутри меня.

— Выбросилась из окна в день твоего исчезновения. Это официальная версия. Понятно, что выброситься ей помогли. Очернили со всех сторон, типа смерти любовника не перенесла. Все ж копали тогда, и журналисты нарыли, что роман у вас был. Все наружу вытащили. Все ваше белье грязное.

Подвинул ко мне ноутбук.

— Сам посмотри. Я собрал для тебя подборки видео и статей.

По мере того, как я просматривал все статьи, по спине начинал градом катиться пот от напряжения и неконтролируемой ярости, от которой мне казалось, моя кожа превращается в плавленое горящее масло и медленно слазит с костей вместе с мясом. Он похоронил ее у обочины, как самоубийцу. Вроде и памятник поставил красивый. Но было в этом какое-то издевательство, особенно в прощальных словах на граните. Я так и представлял его с цветами в руках у ее свежей могилы… руках, которые ее убивали. Мрааааазь, я тебе пальцы ломать буду по фаланге в сутки. Сам не понял, как трясет всего и слезы щеки жгут, как серная кислота. Гера стакан с водкой ко мне подвинул, а я смахнул на хрен. Я трезвым быть хотел. Я хотел свою боль не просто контролировать, а спустить с цепи на ублюдка, который превратил меня в живого мертвеца, пожирающего свою собственную плоть, понимая, насколько я сам во всем виноват.

В следующей статье говорилось о том, что олигарх продолжил строительство театра оперы и балета как мемориал в честь его погибшей жены. По которой он скорбит, несмотря на все отвратительные слухи.

Что, впрочем, не помешало его уже через два месяца засветиться на некоторых мероприятиях с родной сестрой покойной жены и не отрицать их связь.

— Он давно с этой… С Валерией?

— Не знаю. Сплетничают, что у них связь была еще до гибели Зоряны.

Он произнес ее имя, а я стакан раздавил в ладони. Осколки впились в кожу. Герыч вскочил. А я рукой махнул и повытаскивал стекла.

— И как им живется?

— Да никак. Ты дальше листай. Валерия эта с черепно-мозговой лежит сейчас в центре в реанимации. С лестницы, якобы, упала. У нее ребенок остался с родителями живет. Денис в больницу цветы посылает и… потрахивает шестнадцатилетнюю восходящую звездочку балета. Ты успел тогда посмотреть, что я нарыл для тебя?

Я отрицательно качнул головой.

— Посмотри. Я нашел до хрена интересного. Тебе пригодится. Ты отдохни и обдумай все. Я завтра приеду. Жрачка в холодильнике, и москвич моего тестя под окнами. Вот ключи. Разобьешь — меня будет ждать развод.