— Я принес важную для вас информацию.
— Принес, значит, давай.
— У меня есть некоторые условия…
Он расхохотался, как чокнутый псих, и я вместе с ним, доставая флешку с кармана.
— Я просто ее раздавлю, если не заручусь вашим словом.
Смех тут же прекратился.
— Тебя раздавят точно так же, если на твой гребаной флешке не окажется действительно интересной информации. Ты пришел в неудачный день. У меня сегодня траур. Тебе просто не повезло. Чего хочешь, говори? Не испытывай мое терпение.
— Я хочу, чтоб после того, как вы прослушаете эту флешку и просмотрите эти документы, вы пообещали мне, что контрольный выстрел в голову ублюдка, которого вы захотите казнить, будет произведен только после того, как я получу от него нужную мне информацию. Пытать его буду я.
Маркелов хмыкнул и, отхлебнув виски, протянул мне бутылку, я отрицательно качнул головой.
— Ты говоришь загадками. Но ты знаешь, мне стало интересно. Хрен с тобой, хочешь контрольный выстрел, будет тебе контрольный после того, как ты твоему ублюдку выпотрошишь кишки.
— Нашему ублюдку. Поверьте — нашему. Вы даете слово Маркелова?
— Даю слово.
И я знал, что он о нем пожалеет. Пожалеет, едва узнает, что там на этой флешке, но я не мог уступить ему Деню. Я должен был получить от него адрес или месторасположения, где он держал мою женщину. А организовать нам встречу мог только Маркелов. Сам я с этим бы не справился.
Его не было довольно долго. А потом я услышал крики и отборную брань. Где-то бились тарелки или зеркала, стекла, ломалась мебель. Маркелов рычал, как раненый медведь, так, что весь дом сотрясался. Он ввалился в кабинет с дико вращающимися глазами.
— Тыыыыыыыыыыы. Ты… ты… это я должен сделать. Я должен удавить эту мразь. Он жизнь у меня отнял. Жизнь, понимаешь?
— Понимаю. Он отнял и мою.
Сдернул очки и повязку с глаза.
— Это херня. Я бы отдал оба, чтоб она осталась жива.
— Я бы тоже… и моя женщина пока еще жива. Но если вы убьете Дениса, то я не узнаю, где он ее спрятал, и она погибнет.
Маркелов поднял на меня налитые кровью глаза.
— Я слово дал, значит, убивать будешь его ты. Знал бы, вырвал бы у тебя эту флешку вместе с рукой.
— А разве смерть это самое страшное? Иногда ее можно жаждать и молить о ней, но не получить.
Мы улыбнулись оба, и я знал, что каждый увидел во взгляде другого дьявола.
— Я отблагодарю тебя.
— Дайте мне насладиться его агонией и найти мою женщину.
Я насладился. Никогда не думал, что это принесет мне настолько дикое удовольствие. Надо было видеть его глаза, когда он увидел меня, входящего в небольшое кафе, куда его пригласил отужинать Маркелов. На плечи вскинувшегося Дени тут же легли руки суровых ребят Рустама. И в глазах Олигарха отразилась дикая паника. Он обернулся к машине, но ее на месте уже не было. Охрану давно убрали. Деня потянул носом и дернул воротник белой рубашки, когда я уселся, напротив.
— Гости у тебя, Денис, поговорить с тобой парень хочет. Говорит, задолжал ты ему. Веди себя вежливо. Не зли меня.
Маркелов еще не раскрыл Денису всех карт, иначе тот не смотрел бы на меня с некоей бравадой, пробивающейся сквозь панику.
— Откопался, Гром? Везучий ты сукин сын.
И тут же получил подзатыльник. Дернулся, но руки придавили его сильнее.
— Вот и свиделись. Я даже соскучиться успел.
И неожиданно ударил его в лицо кастетом так, что Деня зашелся в вопле, и кровь брызнула на белоснежную скатерть. Потом его тащили в машину и везли на тот самый склад, где он меня без глаза оставил.
Ублюдок еще не понимал все масштабы собственной катастрофы. Он понял ее тогда, когда Маркелов ему включил диктофон и закатил рукава.
Я задавал ему всего один вопрос "где она?". Били его жестоко и профессионально, чтоб не сдох сука раньше времени. Потом подвесили на те же крюки. И он визжал как свинья. Захлебываясь слезами и кровью. Но где спрятал Зоряну, не говорил, он вторил, что она мертва. Смотрел мне в единственный глаз и повторял, что нет ее больше. Наверное, он понимал, что тем самым бьет меня еще сильнее, чем я его.
— Отойди, — отодвинул меня в сторону Маркелов, — не умеешь ты правду на свет вытаскивать. Да, День, не умеет? Снимите с него штаны.
Маркелов смотрел на Дениса, а тот по очереди заплывшими глазами на нас обоих. Он еще не знал, что ему приготовил Рустам. Я тоже не знал, потирал сбитые костяшки пальцев и смотрел, как парни разожгли костер, как сняли с балки под потолком два крюка и опустили в огонь.
— Видишь эти крюки, родной? Мы тебя на них жарить будем. Хочешь расскажу, как? Вертела у нас, увы, нет, поэтому мы тебя насадим на них с двух сторон и будем поджаривать. Но если ты заговоришь, то твоя смерть будет быстрой. Слово Маркелова.
— Что говорить? Мертва она. Мертвааа. Можешь убивать меня, Олег, но ее это не вернет. Ты ее убил. Ты. Когда трахал чужую женщину. Ты ее убивал.
— Нет. Свою. Это ты взял чужую шантажом и обманом. А она всегда моей была. Ребенка мне родила. Сын мой… у Леры. Мой сын. И женщина моя.
— Былааа, — зашипел мне в лицо, и тут же тишину разодрал его дикий вопль потому что Маркелов не пошутил, и глаза Дени выпучились, вылезли из орбит, когда его попытались надеть сзади на раскаленный крюк.
— Олег… не надо, нет, я скажу… я все скажу. Не надоооо. Пусть прекратят.
Я кивнул Рустаму, а он своим ребятам.
— У меня дома она. В подвале. Слышишь? В подвале. Не смог убить… любил я ее, любииил. Пощади, Олег. Пощади. Заклинаю. Не убивай.
— Друзья. Навек. Пока не сдохнем. Кто предаст, тому ножом в глаз. Око за око, мать твою.
А потом я смотрел, как Маркелов махнул рукой своим ребятам. Хрипящий Златов, дергающийся от боли, орал об обещаниях, молил пощадить.
— Как же твое словооо, Рустааам, прошу.
— А я решил на тебе свое слово нарушить. Ты, мразь, недостоин моего слова.
Я никогда не думал, что однажды смогу смотреть, как человека поджаривают живьем таким изуверским способом, и буду испытывать удовольствие. Но сейчас я чувствовал именно это — едкое наслаждение. Каждый крик подонка, как музыка, как аккорды моего собственного марша победы. Когда один из людей Рустама констатировал смерть Дениса, я пошел к выходу, на ходу вытаскивая сигарету и обдумывая, каким образом смогу войти в дом Олигарха. В этот момент меня окликнул Маркелов.
— Ты один туда не войдешь.
Подошел ко мне и, взяв у меня сигарету окровавленными руками, сделал глубокую затяжку.
— Вместе пойдем. Я сегодня впервые вдох сделал… ты мне подарок подарил бесценный, а я никогда не остаюсь в долгу.
Обернулся парням:
— Снимите тушу с вертела, дожарим у него дома.
Я спускался вниз по лестнице, придерживаясь за стену. Левая нога так и не сгибалась до конца. Я чувствовал, как мои волосы взмокли и по спине ручейками стекает холодный пот. Мне до чертей было страшно преодолевать каждую ступеньку. Я боялся, что не найду ее там или… или найду мертвой. Я бы второй раз не выдержал, я бы пустил себе пулю в висок прямо в этом подвале.
"— Здесь не курят, — шаг к ней, и сердце набатом отстукивает в висках.
Развернулась ко мне, ноги свесила и уперлась руками в подоконник, дым медленно в мою сторону выпускает и снова затягивается сигаретой. В полумраке огонек освещает ее лицо. Бл**ь, какая же она красивая, идеальная, как ненастоящая. Недосягаемая, словно солнце. Нет, это неправильное слово. Она не просто красивая — она нереальная, породистая, дорогая сучка, которая сейчас меня дразнит, осознавая свое превосходство надо мной. Всем своим видом дает понять, что ей плевать на мои замечания.
Преодолел расстояние, и она резко спрыгнула с подоконника, оказавшись вплотную возле меня. Ниже на полторы головы, смотрит снизу-вверх нагло и томно. Хищница с нежными скулами и бархатными ресницами. Глаза такие светлые, разве что не светятся в темноте. Невыносимые глаза. Мне кажется, ее кожа полыхает жаром, и меня обжигает сумасшествием и осознанием — хочет меня. Как и я ее. До дрожи хочет. По телу судорога триумфа и ноздри трепещут, втягивая ее аромат.
— Оштрафуешь меня?
И все… повело от взгляда этого ведьмовского и от близости ее, поднесла сигарету к моим губам, сам не понял, как обхватил фильтр и жадно потянул в себя дым. На губах появился привкус ее клубничной помады. Протянула руку и потрогала кончиками пальцев порез на моей щеке. Очень нежно, а у меня такое ощущение, что ногтями ведет, пока я в нее вдалбливаюсь, распластав под собой.