Никого не замечала, ни одноклассников, ни тех, кто постарше. Я только Олегом бредила. Все про него знала: и каким парфюмом пользуется, и какие сигареты курит, и во сколько на работу встает, и на каком троллейбусе ездит туда, пока машину служебную не получил. Каждый день один и тот же ритуал — из окна смотреть, как он на работу уходит, как жена его (красивая, словно кукла) следом, бывает, выбегает отдает ему обед, который он забывает. Как целует его… а я глаза до боли закрываю, чтоб не видеть их вместе. Чтоб не знать, что у него она есть. В моих фантазиях это я к нему выбегала на улицу с бутербродами в пакете, и я целовала в губы жадно. И за два года ничего не изменилось, кроме того, что жена его перестала на улицу выбегать, и все чаще слышали из-за двери их квартиры, как скандалят они. Последний раз, когда с ним поздоровалась, долго поджидала у подъезда. Платье новое надела, волосы распустила и на плойку накрутила, а он даже не взглянул в мою сторону, буркнул "здрасьте" и лифт вызвал. Я тогда в слезах в ванную забежала и все волосы срезала почти под корень. В школе решили, что у меня вши, и все держались подальше, а мне плевать было. Что такое вши по сравнению с моим горем, с моим безответным помешательством?
— Ну, что молчим, а? Отвечать будем?
Смотрит исподлобья, пытаясь прочесть, о чем я думаю, но он никогда б не догадался, что я на него налюбоваться не могу, что впервые вот так близко вижу, и мне хочется, чтоб задержал и даже посадил, лишь бы его каждый день видеть.
— Зачем взяла кошелек?
— Голодная была.
— Врешь, Оскольская, ты до этого пообедала на деньги, которые мать дала. Зачем?
— Я уже сказала.
А он вдруг резко вперед подался, за шиворот меня схватил и к себе через весь стол перетащил.
— Я тебя, сучку малолетнюю, в колонию посажу, поняла? Мать за дверью плачет, отцу на работу звонили, а ты мне тут в несознанку играешь? Быстро сказала, какого хрена кошелек у Алферова украла? Навел кто?
Всхлипнула и вздохнула поглубже, потому что глаза его светло-голубые смотрю и в них отражение свое вижу. Выдохнуть не могу, меня ведет, как будто я на карусели лечу.
— Захотелось. Что вы орете на меня? Украла и все. Нет никакого смысла и подтекста, — а сама на губы его смотрю. — У вас губы пахнут мятой, — не знаю, зачем сказала. Сама не поняла, как вырвалось, а он от удивления разжал пальцы, и я сползла обратно на стул.
— Короче так, Зара…
— Зоряна я, а не Зара. Зара — это совсем другое имя.
— Плевать, хоть зорька ясная. Так вот, слушай меня внимательно, дура малолетняя. Ты сейчас отсюда вместе с матерью выйдешь, и чтоб не видел я тебя больше, ясно?
— Нет. Ничего мне не ясно. Я украла — накажите меня.
Я же перееду через месяц. Они же увезут меня в столицу. Пожалуйста. Как ты не понимаешь, что я перееду и не увижу тебя больше никогда? Накажи. Посади меня за это. Сделай хоть что-то, чтоб они меня не увезли.
— Кошелек вернула — дело закрыто.
— Ннннет… не вернула. Я там сто рублей потратила. Меня задержать надо.
— Заткнись.
Рявкнул так, что я от неожиданности язык прикусила и на глазах слезы выступили.
— Заткнись, я сказал. Не до кошелька мне этого, ясно? Все, давай, вон пошла. Спасибо скажи маме своей и вали отсюда.
— Она вам денег дала, да? Поэтому вы меня отпускаете? Продажный мент, вот вы кто.
Теперь он уже меня не просто за шиворот схватил, а за затылок приподнял и в стену вдавил.
— Ты чего добиваешься, идиотка? Сесть хочешь? Ты на малолетке ноги протянешь в первый же день. Там таких отличниц, как ты, щелкают орешками. Зэчки оттрахают во все дыры и сделают из тебя подстилку.
Он говорит грубости пошлые и мерзкие, а у меня дух захватывает, и дыхание рвет. Все тело в его руках дрожит, и глаза закатываются.
— Пусть… я ведь в предварительном здесь буду… с вами рядом, да?
И тут с ним что-то происходит, пальцы медленно разжал и в глаза мне смотрит то в один, то в другой.
— Ты чокнутая?
Киваю и тоже на него смотрю, пальцами тронула ссадину на скуле, но он мою руку откинул.
— Чокнутая, да? Совсем больная? ВОН ПОШЛА.
Заорал прямо в лицо, потом схватил под руку и вытолкал в коридор.
Мать тут же ко мне бросилась, а я лицо руками закрыла и в слезы, на улицу. Только услышала, как она у него спрашивает:
— Все, да? Отпустили? Я же говорила она не виновата, нам переезжать скоро. Нервничает сильно. Подростку школу менять, а муж военный. Спасибо вам.
Господи, мама, что ж ты лезешь то во все, что ж ты все не то говоришь?
Теперь он меня замечал, но все равно не здоровался. Мимо проходил угрюмый и холодный, как насекомое какое-то мерзкое, путающееся под ногами, стороной обходил.
А я вслед ему смотрела, чувствуя запах спиртного и видя, как пошатывается, а потом из-за двери крики его жены и плач ребенка. Она тогда ушла вечером вместе с мальчиком, что-то крикнула ему и со всей силы шваркнула дверью и не вернулась. На меня посмотрела равнодушным взглядом и потащила сына вниз. Мальчик упирался, кричал, что хочет с папой остаться, она ему подзатыльника дала и в такси затолкала. Олег после нее ушел. А я осталась сидеть на ступенях, ждала, когда вернется. Хотела спасибо ему сказать, что отпустил, и извиниться за то, что про деньги сказала. Ничего ему моя мать не давала. Точнее, пыталась подсунуть, но он не взял. Я слышала, как они с отцом говорили об этом. И обо мне говорили, о будущем моем. О том, что отец договорился, чтоб меня в самую лучшую балетную школу взяли, а Лерочка, конечно, поступит на врача. Я ворвалась к ним и сказала, что ненавижу обоих. Что они мне этим переездом всю жизнь портят. Что только о Лерке и о себе думают.
Услышала, как машина подъехала, бросилась к окну в подъезде, и тут же сердце судорожно запрыгало в горле, и дух захватило. Приехал. Один. А потом вся радость испарилась, его шатало так, что он с трудом дошел до подъезда, уселся на крыльцо в куртке поверх голого тела и голову руками закрыл, и я бросилась вниз через ступеньку, чтобы помочь подняться наверх. У него рана на боку ножевая, и кровь сочится, течет по ребрам.
— О, Боже. Вы ранены. Промыть надо.
— Черт, ты кто, девочка? — спросил, поднимая на меня пьяные глаза.
— Зоряна. Помните меня?
Отрицательно качнул головой, и у меня снова внутри все сжалось.
— Вы меня недавно отпустили. Я кошелек украла.
— У меня таких воровок, — провел большим пальцем по горлу. — Чего не спишь?
— Вас ждала.
Усмехнулся, и дышать стало еще труднее, потому что от его улыбки можно было сойти с ума. Особенно такой — чуть глуповатой и пьяной.
— Меня? Зачем?
— Извиниться хотела.
Все это время я помогала ему подниматься по ступенькам, так как лифт не работал. Остановились оба.
— За что?
— Я сказала, что вы мент продажный.
Он расхохотался, пытаясь дверь ключом открыть, я помогла, и мы вместе ввалились в прихожую его квартиры. Рану я не промывала, он с горлышка водки отпил и сам вылил на порез, пока я суетилась в поисках перекиси водорода.
Потом я тащила его в ванную, помогла переодеться и даже на кровать уложила и на краю сама легла. Не заметила, как уснула… а проснулась, когда он меня в шею целовать начал и по груди ладонью провел требовательно, под себя подминая и ноги раздвигая коленом.
— Маленькая моя… голодный я, — от него водкой несет и сигаретами, а мне кажется, что так рай пахнет, и я губы подставляю ему свои и грудью о ладони его трусь, выгибает всю, когда рукой между ног водит, задирая сарафан на пояс. — Хочу тебя. Пахнешь сегодня особенно… как когда-то давно, когда первый раз тебя.
Было больно. Невыносимо и очень больно. Я даже плакала. Нет, не вырывалась, не дергалась, просто лежала под ним и плакала от боли и от счастья. Это в книгах пишут о первых оргазмах, о страсти внеземной, о ласках. Мне не нужно было всего этого, меня трясло только от того, что понимала — он со мной. ОН. На мне и во мне. Двигается, стонет хрипло, грудь мнет ладонями. И мне нравится, как мнет. Нравится тяжесть его тела. Олег глаза так и не открыл, в губы губами ткнулся и на спину перевернулся, засыпая. Я на часы глянула и в ужасе домой, в ванную. Сидеть на краю и на отражение свое в зеркало смотреть, понимая, что только что произошло. И что я теперь женщина… его женщина.