Некоторые дела разбирались по-английски, но большинство — на гэльском языке. Я уже заметила раньше, что речи на этом языке включали в себя вращение глазами и притопывание ногами с целью усилить выразительность, и это почти не давало возможность судить о серьезности казуса на основании поведения тяжущихся.
Как я поняла, некий субъект весьма потрепанного вида — словно молью изъеденный — с огромной шотландской сумкой-спорраном, на отделку которой ушла, по-видимому, целая барсучья шкура, обвинял своего соседа ни много ни мало как в убийстве, поджоге, а также в похищении жены. Колам приподнял брови и быстро сказал что-то по-гэльски, отчего оба, истец и ответчик, ухватились за бока от смеха. Утерев глаза, истец кивнул и протянул руку ответчику, в то время как писец деловито строчил по бумаге, и скрип гусиного пера напоминал мышиную беготню.
Моя очередь была пятая. Видимо, такой порядок продуманно выбрали, чтобы продемонстрировать собравшимся значительность моего появления в замке.
К моей радости, на этот раз делопроизводство велось на английском языке.
— Мистрисс Бошан, пожалуйста, выйдите вперед, — воззвал писец.
Понуждаемая совершенно ненужным толчком мощной руки мистрисс Фиц-Джиббонс, я, спотыкаясь, вступила на открытую площадку перед креслом Колама и весьма неуклюже сделала реверанс — я заметила, что так поступали все женщины до меня. Туфли, которые мне дали, были сшиты на одну ногу, а точнее сказать, представляли собой некие продолговатые кожаные футляры, и переступать в них, сохраняя какое-то подобие изящества, оказалось затруднительно. Легкий шорох пробежал среди собравшихся когда Колам оказал мне честь, встав со своего кресла. Он подал мне руку, за которую я уцепилась, чтобы не хлопнуться плашмя на пол.
Выпрямившись после реверанса и проклиная про себя нелепые туфли, я обнаружила, что стою прямо перед Дугалом. Поскольку именно он захватил меня, ему и было поручено обратиться от моего имени с просьбой принять меня в замок то ли в качестве гостьи, то ли в качестве пленницы — это уж зависело от вашей точки зрения. Я с любопытством ожидала, каким именно образом братья меня определят.
— Сэр, — начал Дугал, отвесив Коламу официальный поклон, — мы просим снисхождения и милости по отношению к леди, которая в тяжелую минуту жизни нуждается в защите и безопасном убежище. Мистрисс Клэр Бошан, английская леди из Оксфорда, подверглась нападению разбойников, ее слуга был предательски убит. Она бежала и заблудилась в лесу среди ваших владений, где и была обнаружена и спасена мной и моими людьми. Мы просим, чтобы ей предоставили убежище в замке Леох, — он сделал паузу и усмехнулся не без цинизма, — до тех пор, пока ее английские родственники не будут извещены о ее местопребывании и обеспечат ей безопасный проезд.
Я не упустила из виду ударение, сделанное Дугалом на слове «английские», — думаю, что и все присутствующие обратили на это внимание. Таким образом, предлагалось меня принять, но оставить под подозрением. Если бы он сказал «французские», к моему появлению отнеслись бы как к дружескому или в худшем случае нейтральному вторжению. Бежать из замка, пожалуй, будет труднее, чем я думала.
Колам изящно поклонился и предложил мне неограниченное гостеприимство от чистого сердца — во всяком случае, на словах. Я снова сделала реверанс — с большим, чем в первый раз, успехом — и удалилась на свое место, сопровождаемая любопытствующими, однако более или менее дружественными взглядами.
Вплоть до этого времени разбирались дела, в которых были в основном заинтересованы тяжущиеся стороны. Зрители потихоньку переговаривались, дожидаясь своей очереди. Мое появление вызвало общий более или менее оживленный интерес и, как мне показалось, было встречено одобрительно.
Но тут в холле началось возбужденное движение. Дородный мужчина выступил на площадку перед креслом Колама, таща за руку молоденькую девушку. Ей было на вид лет шестнадцать; личико хорошенькое, хоть и обиженно-надутое; длинные золотистые волосы перевязаны сзади голубой лентой. Она стояла одна на открытом месте, в то время как дородный мужчина, размахивая руками, что-то объяснял по-гэльски, время от времени указывая на девушку в подтверждение своих обвинений. Речь его сопровождалась негромкими репликами в толпе.
Мистрисс Фиц-Джиббонс, уместив свои телеса на прочном табурете, с живейшим любопытством вытягивала шею вперед. Я наклонилась к ее уху и спросила шепотом:
— Что она сделала?
Величественная дама ответила, почти не шевеля губами и не отводя глаз от зрелища:
— Ее отец обвиняет ее в недостойном поведении, в том, что она общается с молодыми людьми без его разрешения. — Мистрисс Фиц-Джиббонс слегка подалась назад и продолжала: — Отец хочет, чтобы Макензи наказал ее за непослушание.
— Наказал? Каким образом? — прошипела я как можно тише.
— Тсс…
Все взоры устремлены были на Колама, который в свою очередь созерцал девушку и ее отца, обдумывая решение. Наконец он заговорил, переводя взгляд с одного на другую, хмурясь и жестко постукивая костяшками пальцев по подлокотнику кресла. Дрожь пробежала по рядам собравшихся.
— Он принял решение, — прошептала мистрисс Фиц-Джиббонс, на этот раз без всякой необходимости — это и так было ясно.
Ясно было и другое — какое решение принял Макензи: великан, который так заинтересовал меня в начале разбирательства, наконец-то сдвинулся с места и ленивыми движениями принялся расстегивать свой ремень. Два сторожа взяли девушку за руки и повернули спиной к Коламу и ее отцу. Она заплакала, но ни о чем не просила. Толпа наблюдала за происходящим с жадным вниманием, характерным для зрителей публичных экзекуций и свидетелей дорожных катастроф.. Неожиданно из задних рядов раздался, перекрывая гул толпы, чей-то голос.
Все как один обернулись назад. Мистрисс Фиц-Джиббонс еще сильнее вытянула шею и даже приподнялась на цыпочки. Я не понимала слов — человек говорил по-гэльски, — но голос узнала: глубокий и мягкий, он выговаривал слова, опуская конечные согласные.
В толпе открылся проход, и Джейми Мактевиш вышел на площадку. Он почтительно склонил голову перед Макензи и заговорил снова. Слова его, кажется, вызвали спор, в котором приняли участие Колам, Дугал, письмоводитель и отец девушки.
— Что случилось? — спросила я у мистрисс Фиц-Джиббонс.
Мой пациент выглядел значительно лучше, но был еще сильно бледен. Он где-то отыскал чистую рубашку; пустой рукав был засунут за пояс килта.
Мистрисс Фиц наблюдала за происходящим с величайшим интересом.
— Молодой человек предлагает понести наказание вместо девушки, — бесстрастно выговорила она, стараясь заглянуть через голову человека, который стоял перед ней.
— Что? Но ведь он ранен! Они ни в коем случае не должны соглашаться на это! — В холле шумно переговаривались, но я старалась говорить как можно тише.
Мистрисс Фиц покачала головой.
— Не знаю, барышня. Они об этом-то и спорят. Видите ли, такое дозволительно было бы для человека из ее клана, то есть пострадать вместо нее, но молодой человек не принадлежит к клану Макензи.
— Не принадлежит? — удивилась я, так как до сих пор наивно полагала, что все мужчины, которые привезли меня сюда, являются членами этого клана.
— Конечно, нет, — возразила мистрисс Фиц нетерпеливо. — Разве вы не видите, какой у него тартан?
Я, разумеется, увидела — поскольку она мне на это указала. Джейми носил тартан в коричневых и зеленых тонах, но других оттенков, нежели у остальных мужчин, присутствующих на судилище: коричневый цвет был очень темный — как древесная кора, и отграничен тонкой голубой полоской.
Решающий аргумент, по-видимому, высказал Дугал. Затруднение разрешилось, толпа утихомирилась, и все подались назад. Стражи отпустили девушку, и она тотчас скрылась в толпе, а Джейми выступил вперед и занял место ослушницы. В ужасе я смотрела на то, как стражи берут Джейми за руки, но он что-то сказал по-гэльски великану с ремнем, и стражи отступили от него. Как ни странно, на лице у Джейми расплылась широкая и дерзкая улыбка. Еще более странно, что великан ответил Джейми такой же улыбкой.
— Что он сказал? — спросила я у своей переводчицы.
— Он выбрал кулаки, а не ремень. Мужчина вправе выбирать, а женщина — нет.
— Кулаки?
На дальнейшие вопросы времени у меня не хватило. Экзекутор отвел назад кулак величиной чуть ли не со свиной окорок и двинул им Джейми в живот так, что юноша подскочил и на время лишился возможности дышать. Великан подождал, пока он выпрямится и обретет дыхание, а потом нанес. Джейми целую серию ударов по ребрам и рукам. Джейми не пытался защитить себя, только старался сохранять равновесие и таким образом противостоять нападению.